перед юной леди. Я понимаю, насколько комментарий про банан был неуместным.
— Вы могли бы пригласить ее и еще нескольких девушек на чай.
— Давайте не будем перегибать, — я поднимаю ладонь. — Только девушка, о которой идет речь. Ей может быть некомфортно говорить об этом при сверстниках.
Доктор Ксандер вырывается вперед, его лицо сияет.
— Это хорошее начало.
— Возможно, студентам необходимо видеть, что мы проявляем к ним интерес, как к личностям, — оставляю предложение висеть в воздухе, надеясь, что академик перехватит инициативу и предложит нечто, способное привести нас к Виру Бестлэссону.
— Есть идеи?
Я протягиваю ему телефон.
— Мы могли бы посетить мероприятие в кампусе. Есть что-нибудь в субботу?
Он смотрит в телефон.
— Пройдет концерт в «Кампус Кафе». Я могу позвать кого-то еще и…
— Звучит превосходно, — хлопаю его по плечу и прохожу мимо. — Только скажите мне, где и когда встречаемся.
Доктор Ксандер улавливает подсказку и не идет следом, но, только когда телефон жужжит от ее сообщения с изображением смайлика-банана, я осознаю свою ошибку. Я должен был встретиться с Феникс в субботу.
Пишу ответ:
Я: Раз уж ты так любишь бананы, я познакомлю тебя поближе со своим.
Она: Ням
Я: И я буду оценивать твои старания.
Когда она отвечает хмурым смайликом, мои брови сдвигаются. К сожалению, придется перенести. Проинформирую ее завтра во время планового утреннего сосания члена.
Глава 20
ФЕНИКС
Вчерашняя лекция была кошмарной.
Я буквально дымлюсь.
Из-за профессора Сегала шутка с бананом взорвала весь университет.
Ситуация напрочь вышла из-под контроля.
Я провела два года в спокойствии с опущенной головой и вне досягаемости человеческих взглядов, а потом он просто пошутил про банан.
Я мчусь по коридору на верхнем этаже, двери и доски с объявлениями по бокам блекнут размытыми пятнами. Кровь шумит в ушах, а кулаки непроизвольно сжимаются и разжимаются.
Весь в интернет в мемах про бананы, более того, поднялись целые дебаты на тему: «могут ли женщины есть их в общественных местах?».
Какая-то девушка из Университетского студенческого союза уже начала петицию за увольнение профессора Сегала. Кто-то даже написал мне и предложил быть оратором петиции.
Я залегла на дно, пока все окончательно не полетело к чертям, но со злостью ничего поделать не могу.
И, если этот сукин сын хотя бы подумает поставить мне тройку, я воспользуюсь зубами и покажу, что может быть хуже простой посредственности.
Пульс между ног такой сильный, что отдается в щиколотках. Скриплю зубами. Что в этой борьбе может быть возбуждающего?
Мышцы внутри сжимаются даже сильнее кулаков.
Ничего не могу с этим поделать.
Чертов профессор Сегал вынуждает ассоциировать его не просто с сексом, а с запретным удовольствием. Мне срочно нужен глоток реальности. Мужчины, которые делают замечания на весь университет, заслуживают кулаков, а не минета.
Подняв повыше подбородок, я врываюсь к нему в офис.
— Ты знаешь, о чем болтает университет? — говорю я. — Все уже слышали…
— Я наказываю плохих девочек, которые не умеют стучать, — говорит он из-за стола.
Профессор сегодня без пиджака, и даже без жилетки. Рукава белой рубашки подвернуты выше локтей, обнажая мускулистые предплечья. Верхние пуговицы расстегнуты и открывают вид на грудь.
Это безумие. Я видела его раздетым в разной степени, сосала его член, и все равно у меня снова отваливается челюсть.
Он внимательно смотрит на меня глазами, которые в утреннем свете кажутся бирюзовыми. Весь дух противостояния и мятежа выветривается под жаром его взгляда.
Профессор поднимает бровь.
— Вы хотите что-то сказать, мисс Шталь?
Я хочу ляпнуть, что это он вызвал меня сюда в семь сорок пять, но помню сообщение, которое он отправил, когда я убежала из лекционного зала. Препирательства только усугубят мое наказание.
— Ты унизил меня.
Он откидывается на спинку сиденья со спокойствием льва, ожидающего, когда подчиненные принесут ему добычу. Я в этой ситуации львица, или добыча, которую скоро съедят?
Низ живота посылает импульс к сердцу, и я уже знаю ответ.
— И как я должен был истолковать демонстрацию твоей прелестной груди? — уголок его губ приподнимается, создавая что-то лишь отдаленно напоминающее улыбку. — Как я должен был отреагировать на банан у тебя во рту?
Я облизываю губы, и его взгляд темнеет, а грудь вздымается от глубокого вздоха.
— Девушка имеет полное право съесть свой завтрак и снять кардиган на людях, не думая, что мужчины могут неверно истолковать ее действия.
— Но ты не просто какая-нибудь девушка, — его голос полон темноты, опасности и требовательности. — Ты моя, и то, что мы делаем вдвоем, не для чужих глаз. Только если я сам не захочу этого.
Бабочки в животе трепещут. Во-первых, из-за того, что он выделил меня среди остальных девушек. Во-вторых, потому, что назвал своей. И, в-третьих, из-за перспективы секса в общественном месте.
— Что мне с Вами делать, мисс Шталь?
Вопрос удавом обвивается вокруг моих чувств. Если я не буду осторожна, то ситуация повернется так, как угодно ему. А он хотел бы видеть меня, стоящей на коленях, и умоляющей о снисхождении.
Я стряхиваю с себя оцепенение и блокирую его попытку взять все под контроль.
— Считай, что мы квиты.
— Как раз наоборот, — ухмыляется он, обнажая зубы. — Из-за тебя мою голову ни на секунду не покидал вопрос — кто же еще мог любоваться твоими сосками, торчащими из-под прозрачной майки?
Сердце пропускает удар, и я сильнее сжимаю бедра.
— Из-за тебя при виде банана теперь мое воображение рисует картину, как ты скользишь язычком по моему члену.
— Ох, — я прикрываю рукой рот.
— Подойди сюда, — почти рычит он.
Я отступаю к двери.
Он прищуривается.
— Не заставляй идти за тобой.
Бабочки в животе шумят. Я не могу разобрать, они говорят бежать к нему или от него, но инстинкты подсказывают, что я стою под носом у хищника и толкают к выходу.
Секундой позже сильная рука обхватывает мою талию, а ладонь зажимает рот, предотвращая испуганный крик.
— Так тебе нравится, когда тебя преследуют? — рычит он мне в ухо.
Тело кричит «да», но я отрицательно трясу головой.
— Готов поспорить, что, если загляну к тебе в трусики, ты окажешься мокрой.
Жар растекается по моим щекам, а из горла слышится хныканье.
— Это нечестно, — пытаюсь сказать я сквозь прижатую ко рту ладонь. — Я всегда мокрая, когда ты рядом.
Он усаживает к себе на колени. Рука, которая раньше закрывала рот, скользит по челюсти и останавливается на горле.
Хватка профессора крепкая, но не удушающая, и он задерживает руку
