к двери. — Я передам профессору Экхарту ваши пожелания.
Профессор Сегал только ворчит.
Дверь со скрипом открывается, но профессор замирает, пока она не захлопывается со щелчком. Он отъезжает на кресле назад и смотрит на меня, подняв брови.
— Ты испортила мой план.
— Какой план? — я спрашиваю невинно.
— Я хотел, чтобы ты проглотила после того, как он уйдет.
— Извини, — говорю я без капли сожаления.
Его губы кривятся в улыбке.
— Хочешь, чтобы я вернул должок?
Возбуждение растекается по венам, и я представляю его стоящим передо мной на коленях, пока я зарываюсь пальцами в его роскошные волосы. Отгоняю эти мысли. Профессор Сегал не становится на колени перед женщинами.
Это точно уловка.
Он впивается в меня взглядом, в глазах пляшут огоньки.
— И?
Он протягивает эту гласную в точности как герои мрачных романов, которые я так много читала и это выводит из равновесия. Требуются все усилия, чтобы судорожно не вздохнуть, когда я киваю.
— Что же, хорошо, — он отступает на шаг, давая мне выползти из-под стола. — Проси.
Моя ноющая челюсть падает на пол.
— Что?
— Ты услышала меня с первого раза, — говорит он.
Да, я услышала, но надеялась, что он это не серьезно.
— Проси.
Зубы клацают сами собой.
— Ты шутишь? — рычу я. — После часа…
— Сорока восьми минут.
— После сорока восьми, мать их, минут, лизания и сосания, после трех дней минета подряд я должна умолять?
Он просто стоит и смотрит на меня сердитым взглядом, тем, который подсказывает, что я испытываю его терпение. Тем, который говорит, что я вот-вот по уши влипну.
— В качестве альтернативы я могу пороть тебя, пока тушь с лица не стечет.
Ни.
За.
Что.
— Пожалуйста, — я говорю сквозь зубы.
— Пожалуйста, что?
— Пожалуйста, позвольте мне кончить, — выдавливаю я. — Сэр.
Он садится обратно на кресло.
— Поцелуй мой ботинок.
— Что? — слово вылетает прежде, чем успеваю подумать.
— Мы оба знаем, что у тебя фут-фетиш.
Он поворачивает стул в сторону и вытягивает правую ногу.
Мои щеки горят от унижения. Я настолько низко пала? Готова ползать на четвереньках и целовать мужчине ноги потому, что отчаянно хочу, чтобы меня вылизали?
Его хмурый взгляд становится мрачнее, и дрожь ужаса устремляется к низу живота. Черт, за все время своего жалкого существования я никогда так не заводилась.
Черт.
Каждый сантиметр кожи охвачен огнем, а каждый шаг по направлению к профессору сотрясает тело.
Зубы непроизвольно сжимаются, когда я опускаю голову и прижимаюсь губами к кончику его ботинка.
Ноздри наполняются запахом кожи и полироли, напоминая об игровой комнате и кровати с балдахином. Вспыхивают воспоминания о том, как он вынуждал кончать снова и снова, пока тело не отключилось, и внутренние мышцы сжимаются от ярких картинок.
Дерьмо, может быть, у меня действительно фут-фетиш.
И я готова сделать столько вещей, чтобы испытать эти ощущения еще хоть раз.
Я отодвигаюсь, тяжело дыша, и встречаю его удовлетворенный взгляд.
— Я поцеловала ваш ботинок. Теперь я могу кончить? — голос поднимается до хныканья, заставляя меня съежиться.
— Трахни его.
Сидя на пятках, я наклоняю голову и хмурюсь.
— Что это значит?
Профессор Сегал вытягивает ногу, которую я только что поцеловала, и прижимает ее вплотную к моей киске, к моему ноющему клитору. Прикосновение посылает колючий разряд в каждое нервное окончание и оседает внутри с поразительным толчком.
— Оу.
— Оу, действительно, — он приподнимает бровь. — Будь хорошей девочкой и забери свою награду.
Последний клочок достоинства говорит мне встать и уйти, но жаркий взгляд напротив, сжигает дотла.
Я действительно собираюсь трахать ботинок профессора, как отчаянная шлюха?
Глава 22
ФЕНИКС
Я думала, что нет ничего более унизительного, чем бутылка вина, но профессор Сегал нашел кое-что похуже.
Руки и ноги дрожат, когда я подвигаюсь ближе к нему и опираюсь одной рукой о его кресло, а второй о стол, чтобы не потерять равновесие.
Он пристально смотрит на меня сверху пылающим взглядом.
Несмотря на то, что его зрачки расширены, ледяная синева радужных оболочек согревается крошечным огненным кольцом. Он тяжело дышит, ноздри слегка раздуваются. Больной сукин сын получает от этого удовольствие.
Единственное, что подталкивает меня дальше, это перспектива испортить его начищенные ботинки своей мокрой киской.
Я покачиваюсь вперед и трусь клитором о кончик ботинка. Взрывная волна удовольствия прокатывается от крошечного комочка нервов, и я издаю стон.
— Тщщ… — он прикладывает палец к моим губам.
Если бы похоть не разрывала меня на части, я бы укусила, но не могу позволить ему убрать ботинок.
— Только посмотри на себя, седлаешь мой ботинок как шлюха, — говорит он, будто бы читая мои мысли.
— Нет, — шепчу я.
— Ты маленькая блядь, тебе же все равно, от чего получать удовольствие, даже если это ботинок твоего профессора.
Я сжимаю губы, чтобы не закричать. Что может быть хуже, чем тереться киской о ботинок мужчины? Только быть пойманной во время этого.
Пот выступает на лбу, когда я устанавливаю ритм.
— Это моя девочка, — говорит он. — Ты выглядишь так прекрасно, седлая мой ботинок, как нетерпеливая потаскушка.
Стыдящие слова профессора скатываются по моей коже как нежные ласки.
Соски напряглись, а мышцы внутри сжимаются и расслабляются в унисон с ритмом его издевательств. Черт. Я могу кончить от одного звука его голоса.
— Скажи, как сильно ты хочешь кончить, — говорит он.
— Пожалуйста, — я выжимаю шепотом.
— Скажи мне, какая ненасытная у тебя маленькая киска.
— Да, — слова срываются с моих губ. — Ненасытная. Только для Вас…
— Грязная девочка, — говорит он с довольным рокотом. — Я хочу, чтобы ты кончила. Прямо на мой ботинок.
Я ускоряю движения бедрами, хватаюсь за подлокотники его кресла, чтобы удержать равновесие, и трусь сильнее. Напряжение растет внутри, давит на нервы под всем весом моего стыда.
— Быстрее.
Раздражённый вздох вырывается из горла.
— Дай мне минуту.
— Я сосчитаю до трех и уберу ботинок.
Я ускоряю темп.
— Один, — произносит глубокий голос, пробирающийся под кожу. — Два…
Оргазм накрывает сильнее, чем когда-либо прежде. Я раскрываю губы, резкий поток воздуха врывается в легкие.
Профессор бросается вперед, накрывая мой рот ладонью, и приглушает крик, но это никак не задевает ощущения, которые поднимаются из глубины.
Я теряюсь в силе оргазма, тело распадается на кусочки. Он сильнее, чем в тот раз, когда профессор трахал меня бутылкой или использовал как бокал. В этот раз унижал меня не он, а я сама.
Дерьмо. У меня склонность к мазохизму.
Слезы застилают взгляд. Я не знаю, почему. Прежде, чем я успеваю понять, он заключает меня в
