Статуя. Я начинаю сомневаться, что вы вообще когда-нибудь кончите, друг мой. Вы страшно любите слушать собственные речи.
Дон Жуан. Это верно; но вы уже столько терпели, что вам ничего не стоит дотерпеть до конца. Итак, задолго до того как бесплодие, о котором я говорил, станет чем-то более реальным, нежели простая вероятность, начнется реакция. Великая основная цель совершенствования рода, вознесения его до таких высот, которые сейчас кажутся сверхчеловеческими, — цель, пока еще скрытая ядовитым туманом любви, романтики, притворной стыдливости и утонченности чувств, — прорвет этот туман и засияет в солнечных лучах; и тогда никому больше не придет в голову путать ее с удовлетворением личных прихотей, с осуществлением несбыточных юношеских грез или житейских расчетов, свойственных более зрелому возрасту. В церковных наставлениях брачующимся будут полностью восстановлены самые откровенные места, которые сейчас частью сокращают, частью вовсе пропускают, из боязни оскорбить стыдливость жениха и невесты. Их будут почтительно выслушивать и принимать, потому что в них с трезвым целомудрием, серьезностью и ответственностью говорится об истинной цели брака; а все романтические клятвы и обеты, всякие «покуда смерть нас не разлучит» и тому подобное исключат из текста, как легкомысленную болтовню. Будьте справедливы к нашему полу, сеньора, и признайте: мы всегда утверждали, что отношения между полами не принадлежат к числу интимных или дружеских отношений.
Донна Анна. Не принадлежат к числу интимных или дружеских отношений? Да есть ли отношения более глубоко интимные? более священные? более возвышенные?
Дон Жуан. Да, если хотите, священные и возвышенные, Анна, но не интимные и не дружеские. Ваше отношение к богу священно и возвышенно, но осмелитесь ли вы назвать его интимным и дружеским? В отношениях между полами обе стороны являются безвольными проводниками всесветной созидательной энергии, которая пересиливает и отметает прочь все личные мотивы, уничтожая самую потребность в интимных отношениях. Он и она могут быть совершенно чужими, говорить на различных языках, принадлежать к разным расам, иметь разный цвет кожи, возраст и нрав, но для их союза достаточно той возможности оплодотворения, ради которой Сила Жизни заставляет их с одного взгляда броситься в объятия друг к другу. Разве мы сами не доказываем справедливость этого, допуская заключение браков по сговору между родителями, без предварительного согласия женщины? Разве вам не случалось возмущаться безнравственностью англичан, у которых женщины и мужчины благородного сословия знакомятся и общаются между собой, точно простые крестьяне? А много ли даже крестьянин знает о своей невесте — или она о нем — до обручения? Да вы никогда не согласитесь выбрать себе адвоката или домашнего врача на основании такого поверхностного знакомства, которое оказывается достаточным, чтобы влюбиться и выйти замуж.
Донна Анна. Да, да, Жуан! Всем известна философия распутника: не думай о последствиях, грозящих женщине.
Дон Жуан. Последствия — да, это верно: именно они оправдывают то упорство, с которым женщина цепляется за мужчину. Но вряд ли вы решитесь утверждать, что эта привязанность основана на чувстве. С таким же успехом можно объяснить любовным влечением привязанность тюремщика к арестанту.
Донна Анна Вот видите, вы сами пришли к выводу, что брак необходим, хотя любовь, по-вашему, самое незначительное из всех чувств.
Дон Жуан Кто вам это сказал? Да она, быть может, величайшее из всех чувств! Слишком великое, чтоб быть только личным, интимным делом каждого! Мог ли ваш отец быть верным слугой родины, если б он отказывался убивать тех врагов Испании, к которым не питал личной ненависти? Может ли женщина быть верной слугой родины, если она отказывается выйти замуж за человека, к которому не питает личного расположения? Женщина знатного рода выходит замуж так же, как мужчина знатного рода идет в бой: не по личным склонностям, а по семейным или политическим соображениям.
Статуя (с удивлением). Очень остроумное замечание, Дон Жуан. Нужно будет подумать об этом на досуге. У вас прямо непочатый край всяких мыслей. Откуда вы почерпнули вот эту, последнюю?
Дон Жуан. Из собственного опыта. Когда я был еще на земле и делал те самые предложения дамам, которые всеми осуждались и в то же время стяжали мне мою романтическую славу, — мне не раз случалось получать от дамы такой ответ: она готова пойти навстречу моим намерениям, если только они честны. Справившись о том, что означает эта оговорка, я узнавал, что она означает следующее: дама желает знать, намерен ли я завладеть ее имуществом, если у нее таковое имеется, или содержать ее всю жизнь, если такового у нее нет; желаю ли до конца своих дней постоянно наслаждаться ее обществом, советами и беседами и готов ли торжественно поклясться, что буду вечно почитать это за величайшее счастье; главное же — может ли она быть уверена, что ради нее я на веки вечные перестану замечать всех других женщин. Я восставал против этих требований не потому, что они непомерны и бесчеловечны, — они ошеломляли меня своей необычайной нелепостью. И во всех таких случаях я с полной искренностью отвечал, что мне и в голову не приходили подобные мысли; что если дама по уму или характеру не равна мне и не выше меня, ее беседа может меня только унизить, а совет — сбить с толку; что, по всей вероятности, ее общество рано или поздно мне невыносимо надоест; что за свои чувства я не могу поручиться даже на неделю вперед, а тем более на всю жизнь; что, подчинившись ее желанию лишить меня естественного и непринужденного общения с половиной человечества, я обрекаю себя на уродливое и неполноценное существование, а в противном случае — на вечную необходимость скрываться и прятаться; что, наконец, предложение, которое я ей сделал, не имеет ничего общего со всем этим и обусловлено лишь простейшим стремлением моего мужского естества к ее женскому.
Донна Анна. Значит, это безнравственное стремление!
Дон Жуан. Да, дорогая сеньора, природа, выражаясь вашим языком, безнравственна. Я краснею от стыда за нее; но я не властен ее изменить. Природа — сводня, Время — разрушитель, а Смерть — убийца. Я всегда склонен был признавать эти истины и на них основывать свои жизненные принципы. Вы предпочитаете умиротворять трех демонов, превознося их целомудрие, заботливость и милосердие, и основывать свои принципы на этой подобострастной лжи. Что ж удивительного, если ваши принципы не всегда себя оправдывают?
Статуя. А что вам отвечали дамы, Жуан?
Дон Жуан. Э, нет! Доверие за доверие! Сначала скажите мне, что говорили дамам вы.
Статуя. Я? Ну, клялся, что буду верен до гроба, что умру, если получу отказ, что ни одна женщина в мире мне не сможет заменить ее…
Донна Анна. Ее! Кого?
Статуя. Ту, которой это в данный момент говорилось, моя дорогая. Некоторые вещи я повторял во всех подобных случаях. Вот, например: даже в восемьдесят лет один седой волос любимой женщины сильнее заставит меня трепетать, чем самые толстые золотые косы самой прекрасной юной головки. Или вот еще: мысль, что другая может стать матерью моих детей, для меня нестерпима.
Дон Жуан (с негодованием). Ах, старый плут!
Статуя (не смущаясь). Ничуть! В ту минуту я сам всей душой верил в то, что говорил. Я был человек сердца, не то что вы. Залогом моего успеха служила искренность.
Дон Жуан. Искренность? Быть настолько глупым, чтобы верить явной, наглой, грубой лжи, — вот что вы зовете искренностью! Так жадно желать женщину, чтобы в своем стремлении обмануть ее, обманывать самого себя, — и это искренность, по-вашему!
Статуя. Да ну вас с вашими софизмами! Я был влюбленным, а не адвокатом. И женщины — благослови их бог! — любили меня за это.
Дон Жуан. Или внушали вам, что любят вас. А что, если я вам скажу, что даже мне, несмотря на мое адвокатское хладнокровие, они внушали подобные же мысли? Бывали и у меня минуты ослепления, когда я нес всякую чушь и сам в нее верил. Иногда, в порыве страсти, мне так хотелось радовать прекрасными словами, что я забывал обо всем и говорил эти слова. Порой же я опровергал самого себя и делал это с дьявольским хладнокровием, которое доводило до слез. Но и в тех и в других случаях мне было одинаково трудно спастись. Если инстинкт женщины влек ее ко мне, оставалось одно из двух: или пожизненная кабала, или бегство.
Донна Анна. Вы смеете передо мной и моим отцом похваляться, что ни одна женщина не могла против вас устоять?
Дон Жуан. Разве я похваляюсь? Мне кажется, моя роль здесь довольно жалка. К тому же ведь я сказал: «Если инстинкт женщины влек ее ко мне». А это не всегда бывало так; и если нет — бог мой! что за взрывы благородного негодования! что за уничтожающее презрение к подлому соблазнителю! что за сцены, достойные Имогены и Иакимо[163]!
