ли она это говорит или просто по-доброму, но это было неважно. Мы проиграли чемпионат из-за меня.
— Где папа?
Наконец-то мне это удалось.
Мама сморщила нос. — Мне очень жаль, дорогая. Он весь день торчит в суде. Ты же знаешь, как это бывает.
Я действительно знала, как это бывает. Как это всегда было. Что бы я ни делала, этого никогда не было достаточно, чтобы он поставил меня выше своей работы. Этого никогда не было достаточно, чтобы он по-настоящему гордился мной.
Я глотала слезы и говорила себе, что все в порядке, пыталась похоронить унижение того момента на сцене глубоко внутри. Я думала, что мне это удалось, пока не начались занятия по политологии. Пока все это не вернулось ко мне в таком ярком виде, что казалось, будто все происходит заново.
Решение сменить специальность далось мне нелегко, но еще хуже было осознавать, что папа будет разочарован. Вот почему я так долго не могла ему сказать. Почему я едва могла смотреть ему в глаза, когда наконец рассказала.
И почему я не могу заставить себя сказать ему правду сейчас.
— Я не скажу Ричу, — пробормотал Кайл, возвращая меня к нашему разговору.
От его слов меня охватывает облегчение. — Спасибо.
Я изо всех сил стараюсь избавиться от воспоминаний и сосредоточиться на Кайле. — Клянусь, я буду продолжать усердно работать, я…
— Я в этом нисколько не сомневаюсь. — Его рот кривится в улыбке, когда он отодвигает свою тарелку. — Я думаю, тебе нужно меньше работать, Вай. Ты можешь отлично справляться со своими обязанностями, но при этом жить своей жизнью вне работы.
Я отворачиваюсь, неубежденная. Это не имеет значения — сам факт, что я поделилась с ним своим секретом, а он не осудил меня, не разразился возмущением и недоверием… Я не могу описать облегчение. Я не знаю, что побудило меня быть с ним такой откровенной. Этим вечером он был совсем другим, настаивал, чтобы я сделала перерыв, расспрашивал о моей жизни — и это еще не считая того, что он сказал мне, что я красивая. Боже, это меня чуть не доконало. Чем лучше он ко мне относился, тем сильнее я чувствовала, как эта неправда встает между нами, грызет мое нутро, и в момент доверия я решила, что хочу, чтобы он знал. Я не хотела больше прятаться.
Я должна была знать, что он будет добр. Он может изображать из себя ворчуна, командовать мной в доме и держать меня на расстоянии, но я все больше убеждаюсь, что на самом деле он не такой. Он тот парень, которого я встретила в "Джо". Парень, который купил мне новый кофе, чтобы я улыбнулась.
Я знаю, что не должна раздувать пламя этой влюбленности. Как бы папа ни был разочарован, узнав правду о моей карьере, я не могу представить, как бы он был потрясен, узнав, что я думаю о его друге.
Но я ничего не могу с собой поделать. Мне начинает казаться, что я прошла точку невозврата. Неважно, что я знаю, что не должна сближаться с Кайлом. Я отчаянно хочу этого. Меня словно притягивает к нему сила, которую я не могу контролировать. Сила, которая зародилась в тот день, когда мы встретились в "Джо". С тех пор она только усилилась.
Он платит за ужин — несмотря на мои настояния, что я могу заплатить, — и мы выходим на шумную Монтегю-стрит, медленно проходя мимо групп обедающих, толпящихся на тротуаре. Я не смею думать о том, что будет дальше, или о том, что весь этот вечер был похож на свидание, и я не хочу, чтобы он заканчивался. Не знаю, думает ли он о том же, но, кажется, он тоже погрузился в свои мысли, пока мы шли.
— Ты когда-нибудь ходила на Променад? — спрашивает он, нарушая молчание. Мне интересно, вспоминает ли он тот день, когда мы встретились, гуляли по Хайтс, говорили о районе.
— Нет. — Я одариваю его самоуничижительной улыбкой, показывая большой палец на груди. — Я трудоголик, помнишь?
Он смеется. — Конечно. Ну, думаю, теперь мне придется отвезти тебя туда.
Он колеблется и смотрит на меня. — У тебя ведь не было других планов?
— Ты имеешь в виду, кроме работы?
— Точно. — Он закатывает глаза и улыбается в своей добродушной манере. — Тогда я определенно должен взять тебя, хотя бы для того, чтобы убедиться, что у тебя будет полноценный выходной.
Я улыбаюсь, глядя на свои туфли, пытаясь соотнести свои шаги с его. Он намного выше меня, поэтому его шаг длиннее, к тому же я на каблуках. Он замечает это и притормаживает рядом со мной. Я думаю о том, как он запомнил мой заказ вина на прошлой неделе, как его волнуют мои привычки на работе, о том, что я планировала съесть на ужин сегодня — если я вообще ела. Я не помню, когда в последний раз кто-то так заботился обо мне, и это самое приятное чувство.
Мы пересекаем Пьеррепонт-плейс, и, когда мы приближаемся к дорожке между двумя зданиями — огромным кирпичным многоквартирным домом слева от нас и массивным особняком из коричневого камня справа, — я останавливаюсь.
— Ух ты, какой красивый дом, — говорю я, с благоговением глядя на коричневый камень. — Посмотри на детали эпохи Возрождения: фриз и карниз на окнах, коринфские пилястры на дверном проеме.
Я отступаю назад, чтобы получше рассмотреть дом — на самом деле это два дома с непрерывным фасадом, — и понимаю, чего не хватает.
— Подожди, я знаю это место. Вот здесь был особняк Пьеррепонтов, — я показываю на крайний правый дом, где сейчас находится детская площадка, — но его снесли в середине двадцатого века, оставив только эти два. — Я хмурюсь, думая о том, как впечатляюще выглядели бы все три здания вместе. — Какая жалость.
Я оглядываюсь назад и вижу, что Кайл смотрит на меня, наклонив голову на одну сторону, глаза пляшут, перемещаясь по моему лицу. — Откуда ты все это знаешь?
— Я прочитала кое-что об этом в одной из своих книг.
— Ты узнала об особняке Пьеррепонтов, чтобы помочь нам с реставрацией?
— Ну, нет. — Мои щеки потеплели. — Я начала из-за реставрации, но потом стала заниматься внеклассным чтением, потому что это было так интересно.
Кайл бросает на меня взгляд, который я не могу истолковать, и я неловко смеюсь, добавляя: — Ботаник, я знаю.
— Не зануда, — говорит он, его голос становится ниже. Его взгляд переходит на мой рот, а глаза становятся еще темнее, чем раньше. Это вызывает восхитительную дрожь, и мне
