Ну что за тупой вопрос. И не хватало, чтобы он выломал мою дверь и не дал совершить женские утренние процедуры.
— Только попробуй, что-то с собой сделать, — снова в его тоне эти угрожающие ноты Рената, а мне хочется биться об стену.
— Никто не чистит зубы перед тем, как сигануть в окно, — язвлю я, а у самой яркая картина встаёт перед глазами. Ну, а что, хороший выход. — Если бы хотела умереть, умерла бы вчера.
На это он отмалчивается. Слышу тяжелые шаги, вроде бы выдыхаю, а потом снова настойчивый стук.
Да вы задолбали. Что за хрень? Они могут оставить меня в блядском покое?
— Катя, — елейный голос Захара проносится мурашками по спине.
— Что?
Боже. И так будет теперь изо дня в день. Я просто хочу долбанной тишины. Хочу, чтобы свалили на все четыре стороны. И не трогали меня.
— Если тебе интересно, то мой нос только, что ушили, — говорит раздраженно, словно чего-то ожидает от меня.
— Неинтересно.
Молчание. Шаги у двери. И самоуверенное:
— Не хочешь пожалеть? Или извиниться?
А ты со своим дружком, поступили со мной как мудаки. И ничего, извинений я не прошу. Да они мне и не всрались. Словами душу не излечишь.
— Нет.
Смотрю на крем, который обещает придать моей коже свежий вид. Раздумываю, а нужно ли оно мне. Не хочу. Для кого? Их или себя. Хрень это все. Я просто хочу уткнуться в подушку и проводятся вечность или до того дня, когда эти двое уедут.
— Судя по камерам, вчера ты трахалась с Ренатом, — говорит Захар неожиданно равнодушно. И я понимаю, что ни о какой любви ко мне и речи быть не может.
Я для них никто. Они такие же заложники обстоятельств. Втянутые моим умершим отцом.
— И вы конечно все удалили, — усмехаюсь, быстро натягиваю штаны и широкий свитер.
— Сама понимаешь, — откашливается и замолкает.
Открываю дверь, смотрю в красивое, чуть потрепанное лицо и как за спиной полным ходом идет уборка. Рената уже нет. Тем лучше для нас обоих.
— Я все прекрасно понимаю и больше мешать вам не буду, — говорю достаточно легко. Выдыхаю. Да и пальцем больше не пошевелю.
— Не понял, — Захар берет меня за рукав и поворачивает к себе лицом, когда я собиралась лечь в постель. — Новая игра?
На лице играют мышцы, брови в кучу, губы в тонкую линию. Прищуренный взгляд. Тяжёлое прерывистое дыхание, что греет мое лицо. Смотрит на мои губы и напрягается всем своим телом, чуть наклоняется вперёд.
А я говорю, то что должна, то что спасёт нас всех в этой ситуации.
— Да, она называется «Я не трогаю вас, а вы не трогаете меня».
Глава 39
Захар.
Утро. В доме еще все спят, а я наконец ловлю Катю на кухне. Потому что не может человек не жрать.
Она замирает с подносом в руках и смотрит на меня. Но это сначала. А потом мимо. И собирается пройти так же мимо. А я тут же дорогу преграждаю, хватаю за лицо и заставляю смотреть в глаза.
Смотреть, а не тихо ненавидеть.
— Что за игру ты затеяла? Чтобы ты не придумала…
— Применить силу, много ума не надо, — отворачивает она лицо, но я снова возвращаю взгляд себе.
Хочу разглядеть в этой ледяной королеве, ту жаркую девочку, что извивалась подо мной, что выгибалась и плавилась как горячий шоколад, что дымится в ее кружке.
Ищу ее. Свою. Но не нахожу. В этих глазах, словно выжгли траву. Сплошная засуха.
— Ты ведешь себя неадекватно, садись за стол и давай поговорим.
Она собирается отрицательно покачать головой и снова запереться в своей комнате, но я уже на грани.
Не могу сдержаться и ору:
— Сядь за этот чертов стол! Пока я тебя на свой член не посадил. Может тебе этого не хватает? Ведь прошло… — наклоняюсь к пухлым губам, но она тут же отворачивается и резко садится за стол. Подчиняется как кукла. Ладно…
Блядство. Сраное дерьмо. Эта обстановка в доме начала так нагнетать, что хочется просто взять и убраться на хрен. А лучше закинь свою малышку на плечо и отвезти подальше от этого пиздеца.
Она тупо со мной не разговаривает. Сидит как неживая и ждет команды.
А если я скажу сосать? Подчиниться?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты такая послушная? — спрашиваю, садясь рядом с ней, задевая колено и тут же чувствуя, как она уводит его.
Да заебала, я что, прокаженный? Не она ли сама приперлась в мою комнату. Разгорячила кровь своим идеальным телом, а теперь ведет себя так, словно ничего не было. Какого хрена, блять?
— Так может я тогда сейчас нагну над этим столом и трахну? Может хоть это приведет тебя в чувства?!
— Давай, — наконец смотрит она прямо на меня, и я вскакиваю.
Хватаю ее за плечи и поднимаю со стула. Хочу уже впечатать в себя, поцеловать, как вдруг ее непривычно тихий, жесткий голос врезается в мозг:
— И уже сегодня ты отправишься в тюрьму за изнасилование, а Ренат на гражданку.
Бесконтрольно вздрагиваю. Отталкиваю ее от себя, в край взбешенный. Что она сказала?!
— Сука! — опрокидываю поднос с едой, чувствуя, как уже теплый шоколад стекает по футболке. А она продолжает смотреть на это совершенно спокойно. — Чего ты ждешь тогда?! Чего ты хочешь?!
— Я просто жду, когда закончатся эти полгода и вы исчезнете из моей жизни. Оба.
Потом собирается уходить, но все же берет со стола чертов банан и кивает на бардак.
— Думаю, ты понимаешь, что я это убирать не буду.
Она уходит. Меня же должна злить собственная неадекватность. Промашка.
Я только и думаю, что она взяла именно банан. Не яблоко, не персик, а именно длинный, толстый банан. Специально? Или подсознание дразнит фантазиями не только меня.
Она вроде и одевается в какие-то мешки безразмерные. Только это не останавливает поток грязных мыслей, что отравляют мое существование с тех пор как мы здесь поселились. А возбуждает с гораздо большей силой.
Я же теперь хорошо знаю, что под ними. Знаю, насколько совершены изгибы и формы, как дерзки точащие соски, как горячо и туго внутри ее тела…
Какую бы хрень она не надела, все равно самая жаркая штучка. Такой больше нет. Почему? Потому что моя!
В душе на быструю руку передергиваю, чтобы сбить желание сесть в тюрьму за ебанное изнасилование.
Смешно, блять! В жизни баб насильно не брал. Все по обоюдному желанию. А тут посмотри, как Киска запела.
Знаю, что и Ренат на грани. Смотрит на нее исподлобья. Вижу, как руки его дергаются, стоит ей рядом проскользнуть. Облизывает ее взглядом, но не делает никаких поползновений.
Я так не могу. Не знаю сколько уже времени прошло с того дня. Кажется, целая вечность. И меня вот одним единственным сексом не прокормить. Я готов ещё и ещё. А лучше запереться в комнате на недельку-вторую, чтобы хоть малость ослабить эту неконтролируемую тягу.
Подлавливаю ее снова и снова, соблазняю, маню воспоминаниями, рассказываю, как ей будет со мной хорошо. Но она каждый раз превращается в статую, хотя раньше не грозилась заявлениями.
Неужели сама чувствует, что не выдерживает?
— Ее бы к доктору, — Ренат расхаживает, периодически посматривая на лестницу. — Так больше не может продолжаться.
— Она не больна! — отрезаю саму мысль об этом, ее нужно просто встряхнуть.
Друг только брови сводит на переносице. И я невольно понимаю, что из-за Кати дружба дала трещину. Раньше я не позволял себе с ним спорить. Это было мне не нужно, а теперь… Теперь я хочу Катю себе.
Поэтому я не позволю Ренату говорить о том, что она не здорова. Это не так. Просто закрылась в себе. Ненадолго. Такое бывает у всех.
— Ее нужно расшевелить, — предлагаю, а в голове уже вырисовывается план дальнейших действий. — Я позвоню ее подружке… Как там ее?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Алла, — устало машет рукой Ренат и плюхается на диван, хватает стакан виски со стола, а откидывается на диван. — Делай что хочешь. Только не ввязывай нас в большее говнище.
Трубку эта странная девица берет только раза с двадцатого. И хриплым голосом отвечает:
