фамилии. Он стал именоваться в честь Джозефа Смита. Старейшина Элайджа Смит будет
руководить постройкой храма Церкви Иисуса Христа, Святых Последних Дней в Наву, городе,
ставшем прибежищем мормонской секты».
В столовой повисло молчание. Стефания, скорчившись в кресле, еле слышно всхлипывала.
-Ты поэтому сбежала? - Эстер наклонилась к ней. «Сара, - она привлекла женщину к себе, - Сара,
не молчи, говори с нами...»
Стефания только мелко кивала. Уткнувшись лицом в ладони, она простонала: «Нет! Нет!
Пожалуйста! Не спрашивайте меня ни о чем, никогда..., Пожалуйста!»
Батшева все сидела, поглаживая дагерротип. «Одиннадцать лет я тебя не видела, мальчик мой, -
тихо сказала она. «Как раз, когда Джошуа родился, мы к вам на обрезание приезжали, в
Цинциннати. Из Наву они все на запад ушли, в прошлом году еще, как газеты писали. Старейшины
Бригем Янг и Элайджа Смит возглавили шествие стада избранных в землю обетованную. Господи, -
Батшева покачала головой, - прости ты моего мальчика, прошу».
Она прошла в умывальную. Открыв серебряный кран, вымыв лиц, женщина подушилась
ароматической эссенцией. Постояв немного, успокоившись, Батшева пошла вниз. Пора было
проверить, как накрывают обед.
На кладбище было тихо. Эстер стояла, опираясь на трость, глядя на свежевырытую могилу. Гроб,
что привезли из Вашингтона, уже был перенесен в изящное, темного гранита отдельное здание.
Там располагалось похоронное общество.
Она повертела в руке камешек и положила его на серую плиту. Могила Мирьям была в женском
ряду. Завтра, рядом должны были опустить в землю Сару Горовиц, урожденную Стефанию
Бенджамин-Вулф.
-И меня здесь похоронят, - равнодушно подумала Эстер. «Я еще помню, как я Хаима сюда
привезла. Больше шестидесяти лет с тех пор прошло».
Она всегда говорила о смерти с привычным спокойствием акушерки, видевшей на своем веку
тысячи трупов матерей и младенцев.
-Мы откроем, - Эстер удовлетворенно улыбнулась, - женский медицинский колледж. Больницы
уже везде есть, и в Бостоне, и в Нью-Йорке, и в Вашингтоне. Будем обучать девушек, они станут
сестрами милосердия, врачами…Бедная Мирьям, - она вздохнула, - с эпидемиями мы не умеем
пока бороться. Одна вспышка холеры в Нью-Йорке, и не стало никого - ни Мирьям, ни Мораг, ни
Теда с его женой. Хоть внучку Тедди они оставили, - она все стояла, вдыхая прохладный ветер с
моря, слушая крики чаек.
-Дебора тоже, казалось бы, и огонь, и воду прошла. Вместе со Шмуэлем в Батавии жила, туземцев
там лечила, а умерла у себя дома, в Амстердаме. Порезалась при аутопсии, заражение крови. В
три дня сгорела, как Давид ее. Но внуков успела увидеть, - Эстер сжала сухой, унизанной кольцами
рукой трость с набалдашником слоновой кости и усмехнулась:
-Девяносто пять мне, а живу. Кто бы мог подумать. Впрочем, Аарон тоже немного до девяноста не
дотянул. Жена его обратно в Польшу отправилась, как Авиталь замуж выдала. И что Судаковы так
за эту Святую Землю цепляются? Упрямцы. Авиталь, не будь дура, оттуда сразу после хупы уехала,
в Амстердам. Бойкая девочка, это она в мать, не в Аарона. Тот никогда своей выгоды не понимал,
праведник. Живет себе со Шмуэлем, двоих детей родила…, Так и надо, а то столько денег на
общину в Святой Земле уходит. С каждым годом все больше. Из нашего кармана, между прочим.
Хотя это заповедь, конечно.
Сзади раздались мягкие шаги Натана. Он был в отменно скроенном сюртуке, в фетровой, дорогой
шляпе. Аккуратная, с проседью, каштановая борода, пахла сандалом.
-Все собрались, мама, - сказал он почтительно. «Ждут нас».
-Подождут, - отрезала Эстер. «Зря, мы, что ли, здесь всех содержим - от раввина до сторожа при
кладбище?»
Она привыкла к тому, что ждали всегда ее. Ее имя было написано золотом на мраморе в синагогах
от Ньюпорта до Иерусалима. Бедные невесты на Святой Земле получали деньги из фонда миссис
Горовиц. Каждый год она жертвовала на еврейских сирот, на ешивы, на строительство синагог.
Натан, принося ей подписанные чеки, улыбался. В Вашингтоне не было двери, в которую она не
могла бы зайти. Президент Полк разговаривал с ней стоя, и обедал у нее в доме, как и сотни
других - сенаторов, чиновников, промышленников. Ее сопровождал благоговейный шепот - она
помнила Джорджа Вашингтона, и была женой двух героев Войны за Независимость.
Натан взял мать под руку. Вдохнув запах хорошего табака, - Эстер до сих пор курила, не на людях,
конечно, - он осторожно, сказал: «Может быть, тогда, пятнадцать лет назад, не стоило устраивать
этот брак, мама? Ты помнишь, как Дэвид был влюблен в Стефанию. Может быть…, - он не
закончил. Эстер, кисло, заметила: «Тедди был против этого, они слишком близкие родственники.
И Стефания любила…его, - она чуть дернула уголком рта. Вот уже девять лет Эстер отказывалась
произносить имя младшего внука.
-Хватит об этом, - отрезала мать. «Что было, то прошло. Стефания, ты извини меня, дура. Ей с
десяток раввинов сказали, что дадут ей развод, сразу же - у нее муж вероотступником стал, а она
предпочла умереть агуной. Молодая женщина была тогда, двадцати пяти лет. Вышла бы замуж за
хорошего еврея, рожала бы детей…»
-Она уже один раз вышла замуж за хорошего еврея, мама, - вздохнул Натан. Эстер велела: «Язык
свой прикуси, Натан Горовиц, ты…его воспитал, ты и твоя жена. Это вы, - мать остановилась и
уперла в сюртук сына костлявый палец, - вы во всем виноваты».
-Да, мама, - согласился Натан. «Мы. Не будем больше об этом. Пойдемте».
Он вел мать к синагоге, поддерживая ее под локоть, и вспоминал резкий голос Тедди: «Не могу
сказать, что я рад этому браку, больно все поспешно. Первый раз слышу, что за два месяца можно
присоединиться к еврейскому народу».
-Она девушка, - примирительно ответил Натан, закуривая сигару, - ей легче. И потом, - он пожал
плечами, - сам понимаешь, у нас, как бы это выразиться…
-Свои раввины, - сочно заметил Тедди и протянул ему черновик брачного контракта.
-Читай, - велел он и поднял руку. «Я знаю, что вы свой подписываете, но без этого, - он указал на
лист бумаги, - я согласия на свадьбу не дам. Стефании еще двадцати одного не было, она
несовершеннолетняя».
Они сидели в библиотеке особняка Бенджамин-Вулфов. Натан, посмотрев на раскрытые, большие
окна, что выходили в цветущий сад, внезапно улыбнулся. На мраморной скамье стояла плетеная
корзина, томно жужжали пчелы. Рыжеволосая, красивая девушка в домашнем, светлом платье,
сидела рядом, покусывая травинку, изучая какие-то ноты.
-Хватит рассматривать мою невестку, - добродушно заметил Тедди. «Жаль, что ты на сцене ее не
видел, конечно. Вам же нельзя оперу слушать».
Натан вспомнил, как давно, больше тридцати лет назад, Мораг пела ему в Бостоне, и немного
покраснел. Из корзинки донесся звонкий, детский плач. Тедди улыбнулся: «Тоже, наверное,
певицей будет, как мать. Колетт хочет вернуться на сцену, когда Марта подрастет. Гастролировать
она уже не будет, в частных концертах станет выступать».
Женщина ласково достала из корзинки укутанного в кружева младенца. Тедди подмигнул Натану:
«Сходил Тед в оперу, в Нью-Йорке. Колетт тоже из Квебека. Она из тех семей, что еще прошлым
веком из Акадии в Луизиану переселились. Мы своим корням не изменяем, - Тедди отпил кофе:
«Читай, читай».
Они с матерью поднялись по ступеням к входу в синагогу. Натан, открывая дверь, пропустил Эстер
вперед: «Тедди, конечно, себя обезопасил. Деньги в трастовом фонде. Их получают дети Стефании
по достижении восемнадцати лет, мальчики - всю сумму, а девочки - право пользования
процентами. То есть, они достанутся Джошуа. То есть нам. А тот…, - Натан, на мгновение, раздул
ноздри. «Но кто, же знал, что все так повернется? Разве я предполагал, передавая сыновьям
банковские вклады, что Элияху…Он ведь все отдал этим мормонам - дом, драгоценности
Стефании, все деньги, что мы им выделили...»
Невестка стала говорить о том, что случилось в Цинциннати, - нехотя, запинаясь, - только через год
после того, как она бежала оттуда в одном платье, с Джошуа на руках. В газетах уже печатали
статьи о многоженстве в новой секте. Стефания, опустив голову, тихо сказала: «Это то, что он
хотел…, хотел..., нет, нет, не могу говорить…Он меня бил, каждый день, и при Джошуа тоже. Он
сказал, что Господь явился ему во сне, и передал новые скрижали завета. Те, что получил Моше на
горе Синай, они неверны. Когда я говорила, что это грех - есть не кошерное, грех, то, что он хочет…,
хочет несколько жен, - он меня бил».
Стефания разрыдалась. Эстер мягко коснулась ее руки: «Надо было нам написать, милая. Мы бы
