человек умный, при следующей администрации станет заместителем госсекретаря, потом пойдет
дальше. Жаль только, что я этого не увижу».
Тедди знал, что ему остался год.
-Не больше, ваша честь, - развел руками главный хирург армии, осматривая его в этом феврале.
«Опухоль растет, вы помните, мы сначала думали, что это профессиональная болезнь
чиновников...»
-От сидячей работы, - хохотнул Тедди, одеваясь. «Весь Вашингтон этим недугом страдает. Доктор
Лоусон, - лазоревые глаза взглянули на врача, - что меня ждет?»
Хирург помолчал: «Кровотечения у вас уже есть, ваша честь. Потом начнутся боли, потеря веса...,
Жаль, что мы так много времени потеряли на консервативное лечение..., - он не закончил. Тедди,
сердито, сказал: «Это же все равно, как я понимаю, не оперируют».
-Нет, - признал Лоусон.
-Говорить тогда не о чем, - Тедди застегнул агатовые пуговицы сюртука и поправил галстук.
-Доктор, - он достал кошелек с золотой пряжкой, - я надеюсь на вашу, как это сказать, помощь.
Если там, - он махнул рукой в сторону Капитолия, - узнают, что в Верховном Суде скоро
освобождается кресло, мой последний год я проведу, выслушивая, - Тедди поморщился, -
конгрессменов и сенаторов, которые будут лоббировать своих протеже. Я три десятка лет в
Вашингтоне, и не могу сказать, что перед смертью рвусь влезать в политические игры. Я от них
удачно воздерживался все это время».
Лоусон только кивнул и похлопал его по плечу. «Не беспокойтесь, ваша честь».
Поезд замедлил ход. Тедди, полистав свой блокнот испанской кожи, пробормотал: «С завещанием
все в порядке, землю я продал. Дэвид получает вашингтонский дом, а все остальное делится в
равных долях, между Джошуа и Мартой. Марту надо отправить в Лондон. Ее деньги я туда вывел.
Нечего ей сидеть и смотреть, как дед умирает. Тем более, я маме обещал, - он мимолетно, легко
улыбнулся.
Тедди достал маленький, серебряный карандаш и записал на чистой странице: «Фримены».
После смерти матери Натаниэль продал гостиницу. Он был преуспевающим адвокатом, и принял
на себя практику покойного Теда - негласно, конечно. На севере ходили разговоры о том, что
цветных юристов надо принимать в профессиональные ассоциации. Контора сохраняла имя
Бенджамин-Вулфа, но Тедди сейчас решил, что, если и вправду такое случится, то надо будет
окончательно передать дела Натаниэлю. Его сын закончил Оберлин-колледж, в Огайо. Тедди и
Натан Горовиц дали денег на основание первого университета, куда принимали цветных. Тед-
младший уже работал под началом отца.
-Когда-нибудь, - усмехнулся Тедди, - в нашем Верховном Суде появится цветной судья. И судья
еврей, хоть Натан и говорит об этом стеклянном потолке. Ничего, разобьем.
Он открыл потайной карман в обложке блокнота и напомнил себе, глядя на лицо покойной Марты
Фримен: «Это надо сжечь». Рядом лежала неприметная бумажка с рядами цифр - часть
бухгалтерии Подпольной Дороги. «Над этим мы с Натом и Дэвидом еще посидим, - решил Тедди.
«И юного Фримена пригласим, надо его вводить в курс дела».
Он надел свой строгий, темный редингот английского сукна, на соболях и принял от проводника
цилиндр. Дверь в спальный вагон раскрылась. Тедди услышал голоса детей, что собравшись в
отделанном красном деревом тамбуре, выглядывали в окно. Мимо медленно поплыл
освещенный газовыми фонарями перрон вокзала в Провиденсе. Тедди взял свою трость: «Вот и
приехали, милые мои. Всего сутки, с остановками. Очень быстро добрались».
Джошуа отложил том Мишны и посмотрел на кузена. Дэниел сидел напротив, за большим столом
мореного дуба, делая пометки в атласе Америки. Мальчик внезапно поднял серо-голубые, в
темных ресницах глаза и почесал светловолосую, прикрытую бархатной кипой, голову: «Джошуа...,
Ты не грусти так. Помнишь, я в прошлом году тоже плакал, когда папу убили. Это пройдет, - Дэниел
помолчал. «Ты с мамой вырос, а я маму и не помню совсем. Или Марта - как ее родители умерли,
ей два годика было всего лишь».
Джошуа только вздохнул: «Я знаю, Дэниел. Спасибо. Майклу и Мэтью еще хуже, у них мать есть,
но ведь она в Европе, и не приезжает сюда».
В спальне было тепло, горел камин, - весна была сырая. Джошуа, подойдя к окну, увидел темное
пространство океана: «Завтра кадиш читать придется. Я слышал, как раввин уговаривал бабушку -
я не круглый сирота, это только они до совершеннолетия могут кадиш читать. Предлагал, чтобы
дядя Натан это сделал. Бабушка только тростью стукнула и отрезала: «Мой правнук лишился и
отца и матери». И шиву надо будет сидеть, дедушка Натан сказал, что чуть ли не сотня людей на
похороны приехала. Они все будут приходить, приносить соболезнования..., - Джошуа закусил
губу: «Круглый сирота».
Отца он не помнил. Джошуа помнил только плач матери, ее крик: «Элияху, я прошу тебя, не надо,
не трогай мальчика!», - и ту ночь, когда мать, закутав его в шаль, с одним саквояжем в руках,
бежала к постоялому двору. Шел дождь. Джошуа тихо плакал, слыша, как рыдает мать, а потом
они заснули вместе на узкой, старой кровати.
Он вырос в Вашингтоне, с дедушками,- те ни в чем ему не отказывали, с бабушкой Батшевой - она
сама пекла мальчикам печенье и, укладывая их спать, рассказывала о Святой Земле. Они
занимались стрельбой и верховой ездой, вместе с Майклом и Мэтью Вулфами. Дедушка Натан
возил их в Нью-Йорк и на юг, лето они проводили в Ньюпорте, выходя в море на своем боте.
Только мама все время грустила. Она носила траурное платье и черную шляпу, и, - Джошуа знал, -
писала письма. Ему.
Его отец был жив. Джошуа, научившись читать, часто видел его имя в газетах. Он был апостолом
секты мормонов, ближайшим сподвижником Джозефа Смита, избранным пастырем. Дома имени
отца не упоминали. Джошуа даже не знал, как он выглядит, все дагерротипы бабушка Эстер давно
сожгла. Он как-то спросил у матери. Та, погладив его по каштановым локонам, слабо улыбнулась:
«Ты на него похож, милый мой. У него тоже глаза серо-голубые, а волосы темные. И ты невысокий,
как он». Мать заплакала, и Джошуа велел себе больше никогда об отце не говорить. Он не хотел,
чтобы мама расстраивалась.
Он почувствовал у себя на плече руку кузена и ухмыльнулся: «Дядя Нат и тетя Бланш прямо на
похороны приедут. У них поезд сломался, они поздно до Провиденса добрались. Так что кузину
Бет мы сегодня не увидим. Она выросла, наверное».
-Выросла, - подтвердил с порога звонкий, мелодичный голос.
Девочка стояла в дверях, прислонившись к косяку, в домашнем, темно-зеленой шерсти, платье, с
пышными юбками и туго зашнурованным корсетом. Бронзовые, вьющиеся локоны спускались на
стройную шею. Зеленые, большие глаза взглянули на них. Марта Бенджамин-Вулф, пройдя в
комнату, удобно расположилась в кресле: «Выросла, конечно. Когда дедушка меня в Бостон
возил, два года назад, мы с Бет целое лето вместе провели. Она тоже на лошади ездит, стреляет
отлично. Вы ее давно видели, как мы все маленькие были».
-А ты большая, - пробурчал Дэниел, вернувшись к атласу.
-Мы с Майклом всех вас старше, - сладко улыбнулась Марта. «Нам тринадцать, Мэтью и Бет
двенадцать, а вам одиннадцать. Вы всех нас должны слушаться, понятно?»
-Еще чего не хватало, - Джошуа со значением взглянул на заваленный книгами стол. «Мы
занимаемся, не мешай нам. Иди к Вулфам».
-Они тоже занимаются, - Марта скинула туфельки и поджала под себя ноги. «А взрослые в
библиотеке сидят. Дедушка, - невзначай заметила она,- летом везет меня в Лондон, к бабушке
Марте».
Мальчики невольно открыли рот. «Ого! - выдавил из себя Джошуа. «Ты в Европе жить будешь?»
Марта кивнула и усмехнулась тонкими губами: «Ты же сам, Джошуа, в Германию отправишься, на
раввина учиться».
-Нет, - он помотал головой и погрыз перо. «Бабушка Эстер сказала, я к дяде Исааку Судакову поеду,
на Святую Землю. Он глава ешивы, которую мы содержим. Уже скоро, - оживился Джошуа, - когда
мне семнадцать исполнится, и я школу закончу».
-Я уже все задания сделала, - заметила Марта, рассматривая свои ногти, - понятно? Могу вам
помочь, - она заглянула через плечо Джошуа и предложила: « Давай, объясню тебе, как такие
задачи решаются, они все одинаковые. Один раз составишь уравнение, и пользуйся им».
Мальчик покраснел и пробурчал: «Сам справлюсь. Ты все равно никогда не сможешь в
университет поступить».
-Это мы еще посмотрим, - пожала Марта острыми плечами. Соскочив с кресла, выйдя в
отделанный резным дубом коридор, девочка внезапно остановилась. То же самое ей сказал и
