Майкл Вулф, еще в Вашингтоне. Марта тогда чуть с ним не подралась, но, сдержавшись, холодно
сказала: «Оберлин-колледж уже десять лет, как принимает женщин, дурак».
-В Оберлин-колледже учатся цветные, - презрительно протянул Мэтью Вулф, - цветные и
женщины, а мы...
-А вы идиоты, - сочно заметила Марта, и, шурша юбками, вышла из детской мальчиков. Она
задумалась, наклонив голову, и вздохнула: «И, правда, идиоты. У них цветные кузены. Держу пари,
Мэтью никогда в жизни не посмеет такое сказать Теду Фримену. Тед от него и мокрого места не
оставит, - она улыбнулась. Пройдя в свою комнату, Марта растянулась на кровати: «Хоть Бет
приедет, с ней есть о чем поговорить. Она журналистом хочет стать, будет писать о проблемах
цветных. Ее тетя Марта покойная, та, что на Подпольной Дороге погибла, тоже журналистом
была».
Марта давно прочитала «Пепельную розу Луизианы». Дед, застав ее с этой книгой, только
погладил внучку по голове: «Я ее хорошо знал, мисс Фримен. Когда-то, давно. Она была
замечательный человек, как отец ее. Сержант Фримен с дедушкой Дэниелом служил, во время
войны за независимость». Марта вспомнила, как два года назад, они, вместе с тетей Бланш и Бет
Фримен, сидели на галерее Верховного Суда Массачусетса. Дед был внизу, в черной мантии судьи.
Марта, искоса взглянув на женщину, увидела, как блестят ее большие глаза. Бланш пробормотала
что-то и вытерла лицо кружевным платком.
Марта только сильно пожала ее руку. Клерк читал постановление Верховного Суда штата об
отмене запрета на межрасовые браки. В детской у Бет, сидя на ее кровати, Марта сказала: «Ты,
наверное, рада. Теперь тебе не обязательно ездить в Пенсильванию, чтобы там выйти замуж».
Щеки цвета нежной, сливочной карамели покраснели. Бет, встряхнув пышными, вьющимися
волосами, процедила: «Никогда в жизни я не опущусь до того, чтобы выйти замуж за белого
мужчину, Марта. У меня есть черная гордость, и у Теда тоже. Зря, что ли, и дедушку Фримена
белые убили, и тетю»
Марта удивленно хмыкнула: «А если ты полюбишь белого?»
Бет покраснела еще сильнее. «Бабушка Салли любила дедушку Дэниела, а он все равно на ней не
женился. И хватит об этом, - попросила она, - я все равно зарок дала, пока у нас не отменят
рабство, я замуж не выйду».
Марта только присвистнула: «До этого долго еще, как мне кажется».
-Значит, - черные, красивые глаза похолодели, - мы будем бороться, вот и все.
Гуляя с дедом по берегу океана, Марта услышала его смешок: «Когда-то давно, милая, еще в
прошлом веке, я себе пообещал три вещи. Стать судьей Верховного Суда, добиться признания
межрасовых браков законными, - хотя бы здесь, в Массачусетсе, и вот, видишь, - Тедди затянулся
сигарой, - я исполнил обещания».
-А третье, дедушка? - спросила Марта. Он только улыбнулся и ничего не сказал.
Марта прислушалась - голоса в библиотеке утихли. «Все спать пошли, - поняла она, - завтра
похороны рано утром, а потом траур начинается. Хорошо, что мы с Бет здесь будем. Хоть и слуги
есть, а все равно, тете Батшеве и тете Бланш помочь надо. Дядя Натан сказал, сотня человек гостей
соберется».
Покрутив ручку газового светильника, девочка устроилась на подоконнике, раскрыв окно. Дождь
закончился, было прохладно, с океана тянуло соленым, легким ветром. Марта порылась за
корсетом и достала сигарку - она стянула немного в будуаре у тети Эстер, еще перед ужином.
Чиркнув спичкой, Марта закурила, выпуская дым в окно. Глядя на прозрачное, темное небо, на
большую, бледную луну, что вставала над морем, девочка задумчиво сказала: «Интересно, как там
будет, в Лондоне? Там и ровесников моих нет. Только кузены Кроу, а они меня на пять лет старше.
Но там бабушка». Она, невольно, улыбнулась: «С такой бабушкой ничего не страшно». Над
особняком пролетела сова, мягко хлопая крыльями. Марта, потушив сигарку, завернув ее в
салфетку, напомнила себе: «Завтра выбросить». Она походила по комнате, нажимая на грушу
серебряного флакона с ароматической эссенцией. Запахло жасмином. Марта, присев на кровать,
стала расчесывать волосы. Она заснула, обложившись шелковыми подушками, свернувшись в
клубочек, - крепко, как в детстве, размеренно, спокойно дыша, все еще улыбаясь.
Тед Фримен вышел из библиотеки и прислушался. Дом уже спал, наверху, в детских, царила
тишина. Он оглянулся на закрытую дверь - отец, грея в руках серебряный стакан с виски, только
усмехнулся: «Юному Теду, - то есть тебе, - пора отдыхать, а мы еще посидим, по-родственному».
Тед, было, хотел что-то сказать. Дядя Тедди так посмотрел на него, что молодой человек сразу, же
поднялся. При Теде они ничего интересного не обсуждали. Он и так знал, что отец финансирует
Подпольную Дорогу. Однако Натаниэль Фримен был против побегов из рабства. Отец говорил, что
положение цветных можно изменить только кропотливым и долгим трудом, представляя их
интересы в судах, и освобождая рабов по закону. Бет, как-то за обедом, дерзко заметила: «Пока вы
будете корпеть над бумагами, папа, на юге погибнет в оковах еще тысяча наших братьев. Слава
Богу, бабушка умерла, когда мне было шесть, она успела мне рассказать о рабстве».
Отец тогда посмотрел на Теда, и тот подумал: «И мне успела». Бабушка пела им южные песни,-
протяжные, тоскливые, говорила о плантациях табака, о бараках, где жили негры. Как-то раз Салли
показала им старые, почти стершиеся шрамы на своем плече.
-От хозяина, - заметила она, поджав губы, и замолчала. Они знали, что бабушку спасла мать дяди
Тедди, миссис Марта, увезя ее с юга. «Но все равно, - настаивал на своем отец, - хватит. Никаких
восстаний, они заканчиваются только пролитием крови невинных людей».
-Когда примут закон о возвращении беглых рабов хозяевам, - зло подумал Тед, взбегая по
лестнице на третий этаж, в гостевые спальни, - уже нигде не спрятаться, будет. Даже у нас, на
севере. Придется беглым или в подполье оставаться, или в Канаду уезжать, но что это за жизнь?
Дверь в комнату родителей была приоткрыта - мать читала в постели. Тед просунул голову внутрь,
и улыбнулся: «Я пойду, прогуляюсь, воздухом подышу, мамочка. Папа в библиотеке, они там
надолго».
Бланш отложила папку с документами: «Миссис Стэнтон и миссис Мотт все настаивают, чтобы я
выступила на этой конференции по правам женщин, в июле, в Сенека-Фолс. А что я скажу? - Бланш
развела руками. «Я не оратор, так только...»
-Ничего не «только», - Тед присел на кровать и поцеловал мягкую, пахнущую ванилью, такую
знакомую руку. «Ты много делаешь, а лучше делать, чем говорить. Расскажешь о своих классах для
цветных, о борьбе за трезвость..., В конце концов, мы с папой поможем тебе речь написать, - он
подмигнул матери.
-Еще чего, - ворчливо отозвалась Бланш. «Сама справлюсь, я, хоть и не выпускник колледжа, - она
погладила сына по щеке, - но это сделать могу. Бет со мной поедет. Хочу, чтобы она
познакомилась с миссис Мотт и другими женщинами».
-Мужчин, как я понимаю, туда не пускают, - смешливо сказал сын. «Нам с папой даже и проситься
не стоит».
-Отчего же? - Бланш лукаво улыбнулась. «Мистер Фредерик Дуглас будет выступать, твой приятель.
Он как раз из Англии вернулся. Мне миссис Мотт его письмо переслала». Бланш потянулась за
папкой и прочла: «Как цветной, я отказываюсь пользоваться правом, избирать и быть избранным,
до тех пор, пока таким же правом не будут наделены женщины». Бет все смотрела на сына: «Если
у тебя и папы будет время, приезжайте. Там хорошо, леса вокруг, озера, на лодке покатаемся.
Лето же, - она потрепала Теда по черным, вьющимся волосам.
Сын поцеловал ей руку и кивнул: «Приедем. Я пошел, мамочка».
-Ты осторожней только, - велела Бланш сыну. Тот закатил глаза: «Мама, мы в Род-Айленде, в
свободном штате. Здесь пятьдесят миль от Бостона, безопасней только дома, в кровати».
-Все равно, - вздохнула Бланш и добавила: «Бет спит уже. Они сегодня с Мартой молодцы были,
очень нам помогли. И ведь всю неделю так, - она покачала головой, - завтра опять сотня человек
придет. Прогуляйся, конечно, милый.
В своей спальне он переоделся, достав из саквояжа штаны и суконную куртку рабочего. «Слуги
тоже спать пошли, - пробормотал Тед, - никого я этим нарядом не удивлю». Он повесил в шкап
кедрового дерева траурный, тонкой английской шерсти сюртук.
Юноша засунул в карман куртки оловянный портсигар и спички. Стараясь даже дышать как
можно тише, Тед вышел в коридор.
Она, конечно, уже высунула свой любопытный нос наружу. «Спать иди, - покровительственно
велел Тед младшей сестре, - у тебя глаза уже слипаются. Я погуляю, и вернусь».
