И только тогда, когда Чарльз стал профессором, отец пришел к нему. И поздравил. Но так никогда и не простил.
— И ваш муж умер в…
— Тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, — говорит она.
Ответ заставил меня похолодеть. Перед глазами возник выступ скалы. Трос. Узел.
Она не замечает моего волнения.
— Но скажите мне, пожалуйста, молодой человек, что вас интересует? — спрашивает она.
— Что вы знаете об обстоятельствах смерти вашего мужа? — запинаясь, говорю я.
— Они искали что-то вроде клада. Психи! Он все скрывал. Обычно он рассказывал о своей работе гораздо больше, чем мне хотелось бы слышать. О-о, как он мог надоедать мне своей болтовней! Вся эта академическая словесная моча! Но на этот раз я узнала от него только то, что они искали ларец. Чертов доисторический ларец!
О небо…
— Нашли? — спрашиваю я.
— Да кому это интересно? После смерти Чарльза я уехала к сестре в Йоркшир. И прожила у нее около года. Чтобы прийти в себя после шока. Вы когда-нибудь теряли дорогого человека?
— Отца.
— Тогда вы понимаете, о чем я говорю. Тяжелое время. Нужен покой. Время и тишина для воспоминаний. Надо думать. Правильно относиться к горю. Может быть, попытаться вступить в контакт с умершим через медиума. Сами знаете. Скажите мне: Чарльз оставил какие-то бумаги, которые привели вас ко мне?
— Только визитную карточку. Отчего он умер?
— От инфекции. На левой руке была рана. Строго говоря, царапина.
— От которой он скончался?
— Рана воспалилась. В любом другом месте его бы спасли.
— А он где находился?
— Далеко от людей! До того как его доставили в больницу, у него началась гангрена.
— Где?
— На руке, я же говорю! Руку ампутировали! Всю руку! Но эти безмозглые павианы — прошу прощения! — не привыкли иметь дело со сложными случаями. Он умер через два дня после ампутации.
— Но где?
— В джунглях проклятых!
Я сижу молча несколько секунд, потом переспрашиваю:
— В джунглях?
— Я так и сказала, разве нет?
— Вы имеете в виду — в Африке?
Она закатывает глаза:
— Я гарантирую, что не имею в виду Оксфордскую площадь!
— А это произошло, случайно, не в Судане?
— Зачем вы спрашиваете, если вы и так все знаете?
— Как прошли раскопки?
Она откидывает голову назад:
— Без понятия! Честно говоря, я никогда об этом не задумывалась. А если точнее, плевать я на это хотела! Перед смертью он написал мне письмо. Прощальное письмо, как потом выяснилось.
Она щелкает пальцами. Домоправительница, стоявшая до этого в углу подобно неподвижной толстенной статуе Будды, пробуждается к жизни, открывает шкатулку и подносит хозяйке коробочку. Внутри коробочки лежат пять листков, исписанных от руки и связанных черной шелковой лентой. Миссис де Витт развязывает узелок и протягивает хрупкие листки мне.
Я медлю.
— Читайте! — командует она.
У Нила в Южном Судане
Понедельник, 14 августа 1978 г.
Моя дорогая Джоси!
Какое невезение! По дороге от лагеря, где стоят наши палатки, к месту раскопок я был неосторожен (пожалуйста, не надо комментариев!), споткнулся о корень и упал с крутого склона из камней и глины. Не пугайся, дорогая. Падение было неопасным. Но я зашиб немного коленку, а острый камень поцарапал руку. Выступила кровь, но наш бой перевязал рану и помог мне добраться до лагеря. Тут оказалось, что мы не можем найти нашу аптечку. До чего характерно! Мак-Маллин приказал мне побыть сегодня в палатке, чтобы царапина заросла. Рана не очень глубокая, и я думаю, что необходимость зашивать ее не появится.
Но в этом происшествии есть кое-что хорошее: я сижу в палатке и скучаю, так что у меня — наконец-то! — появилась возможность написать тебе несколько строк. Да-дa-да, я прекрасно знаю, что следовало написать давно, но Мак-Маллин — не тот человек, который считает свободное время и отдых благом для человечества…
Здесь гораздо жарче, чем я предполагал. Если честно, то жара невыносима. Но хуже всего влажность, которая приклеивается к человеку, как расплавленная краска. А еще есть насекомые, да-да! (Но так как ты очень сердечно относишься к насекомым, я не буду говорить, какие они большие — огромные!!!! — здоровенные!!!!!!!!! — или же где мы их находим: в постели! В обуви! В одежде!)
Мы уже очень далеко (или глубоко, хи-хи-хи) продвинулись с нашими раскопками. Не буду утомлять тебя профессиональными разговорами, я знаю, что тебе это кажется совершенно неинтересным, но дело обстоит так: мы ищем следы, оставшиеся от персидского похода. Не знаю, сколько раз я говорил Мак-Маллину, что ларец никогда не был у персов. Что иоанниты, скорее всего, спрятали его у октагона в своем монастыре в Норвегии. Но никто меня не захотел выслушать. Один только Биргер. Мир праху его…
Упс, принесли обед! Позже продолжу, мой пупсик!
Ночью
Сейчас половина второго (ночи!!!), не могу уснуть, снаружи темнота, чужие звуки и резкие запахи.
Африканская ночь имеет в себе что-то такое, чего я никогда не встречал на родине. Кажется, что она шепчет тебе, будто что-то рождается. Я говорю не о животных и насекомых, а о чем-то, что несравненно больше по размеру. Прости меня за сантименты.
По-моему, у меня жар.
Меня знобит, хотя сейчас здесь в палатке как минимум 35 градусов. А влаги — как в проклятой теплице.
Рана на руке ужасно болит. Черт, черт, черт… Попробую заснуть. Мне тебя не хватает, дружок! Чмок, чмок!
Вторник
Произошло то, чего я боялся. У меня поднялась температура. Как ты думаешь, в эту чертову царапину попала инфекция?
Не переживай, Джоси! Мак-Маллин решил отправить меня в деревню, где есть больница. На это потребуется один день передвижения пешком и еще один день на джипе. Надо честно признать: я чертовски боюсь!
Вечером во вторник
Целый день я лежал на носилках, как ломоть датской ветчины. Восемь человек попеременно несли меня. Все аборигены. Они болтали и смеялись друг над другом. А я ничего не понимаю в их разговорах. К счастью, Мак-Маллин послал также двух англичан, Джакоба и Кеннеди. Они составляют мне компанию. Но на этой жаре нет никаких сил для разговоров! Жара и влажность — невыносимые. Джунгли — густые, полные испарений. Многие мили отделяют меня от ближайшего моря, но у меня морская болезнь.
Вечером в среду
Я должен тебе кое-что рассказать, Джоси. Моя рана стала испускать запах. Сначала я думал, что это от пота. Но потом остальные тоже начали замечать это, а когда сняли повязку, пошла такая вонь, как будто от ядовитого облака. Не знаю, этот запах идет от бактериальной инфекции или в ране развилась гангрена. Я боюсь самого худшего. Если говорить правду, то я чувствую себя ужасно плохо. Днем меня стало тошнить. Но мы, к счастью, добрались до автомобилей. Ранее мы предполагали разбить на ночь лагерь. Но мои спутники решили, что надо немедленно отправляться в путь. Хотя ехать по этим дорогам среди черной ночи — все равно что ехать по преисподней. Я могу только уважать их самопожертвование.
Заканчиваю, сейчас поедем!
Вечером в четверг
Какая ночь! Расскажу тебе, когда вернусь домой.
Когда наконец прибыли утром в больницу, там поднялся переполох. Мне кажется, что у них никогда еще не было белого пациента. Это хорошо — они будут ухаживать за мной, как за богом, который вдруг спустился к ним с небес.
Сейчас ожидаем врача. Он в деревне в нескольких милях отсюда. О боже, я взвинчен, Джоси! Вонь — ужасная. Видимо, это гангрена. Но мы, к счастью, приехали рано.
Чувствую себя совсем плохо.
Вечером в пятницу
О, Джоси, Джоси, Джоси!!! Должен сообщить тебе ужасную вещь! Будь храброй девочкой, обещаешь?
Мне отрезали руку, Джоси!
Слышишь? Они ампутировали мою руку! О боже! Когда я смотрю влево, я вижу обрубок с кровавым бинтом! Действительно это была гангрена, как я и боялся! О, Джоси!!
К счастью, боли не такие сильные, как можно было ожидать, но меня все время тошнит! Меня напичкали морфием!
Мне очень неприятно, что я вынужден сообщить тебе это вот таким образом!
Домой к тебе вернется инвалид! Мне надо было послушаться тебя и остаться дома!
Больше не в состоянии писать!
Ночью
Тоскую по тебе! Не могу уснуть.
Очень больно.
Холодная как лед.
Суббота
Дорогая самая дорогая Джоси сегодня — (неразборчиво)
и я — (неразборчиво) — перед священником
Но — (неразборчиво) — Моя Дж(оселина)
— я люблю тебя! — прости — (неразборчиво)
Ночью
