Он забыл упомянуть, видимо из скромности, что сам был третьим автором этой книги.
— Ребус был очень запутанным, — продолжает он. — Разрешимым, но хитроумным. Труднейшая задача.
Я угадываю, что он сейчас скажет.
— И тут что-то сорвалось, — предполагаю я.
— Совершенно верно! К сожалению, совершенно верно. И получилось ужасно неловко. Для нашего анонимного клуба. Для СИС. Для Британского музея. Для всех британских археологов. — Он делает гримасу. — Мог бы получиться скандал. Деликатного свойства. — Он впивается в меня глазами. — Но скандал еще может произойти. — Он вздыхает. — Я расскажу вам о Майкле Мак-Маллине. Он один из самых выдающихся членов клуба. Член президиума. Выдающийся профессор. Вы ведь его знаете? Он провидец. Но в то же время без тормозов. И он украл Святой ларец из Британского музея.
— Украл? Ларец?
— Золотой ларец, найденный вами, — это артефакт, который был обнаружен в Хартуме в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году и затем попал в Британский музей.
Это сообщение неприятно удивляет меня. О Хартуме в Судане папа писал в книге, которая была у Греты. Почему же все упорно скрывали, что реликвию уже нашли сорок лет назад? Неужели Грета что-то утаила от меня?
Я не хочу выдавать собеседнику свои сомнения, поэтому не перебиваю его.
— Мак-Маллин вынес ларец из музея в своем «дипломате». Очевидно, он закопал его в монастыре Вэрне.
Я мог бы уточнить, что присутствовал в раскопе, когда обнаружили ларец. Если бы сам он не был археологом, я рассказал бы ему о структуре почвы, о том, что земля и песок на протяжении столетий откладываются горизонтальными слоями, которые будут нарушены, если сделать шурф, а затем засыпать его вновь. Я мог бы объяснить, что земля вокруг ларца была нетронута. Но ничего этого я не говорю.
— Это безобразие. Мак-Маллин недопустимо превысил свои полномочия. Смею заверить, что в клубе еще никогда не было подобных скандалов. Но единственное, что нам оставалось, — исправить роковую ошибку. Мы, конечно, догадывались, где Мак-Маллин спрятал ларец. Проблема состояла только в том, чтобы узнать это совершенно точно. Нам удалось обнаружить спутниковые фотографии, которые он заказал специально. Снимки были сделаны в инфракрасных лучах, так что мы смогли расшифровать тип структуры под холмом. Там мы увидели октагон и даже… да, круглый замок на территории Вэрне. Остальное было делом техники. Операция получила кодовое название «Ларец». Мы организовали раскопки. Поскольку на основании фотографий, сделанных со спутника, предполагаемая территория раскопок получалась довольно большой, было невозможно откопать ларец потихоньку. Нас бы разоблачили. Поэтому мы сделали вид, что ищем круглый замок. Мы соблюдали правила игры. Мы ходатайствовали о разрешении. Заплатили за лицензию. Мы даже пошли на то, чтобы пригласить норвежского контролера, который совершенно неожиданно создал нам проблемы.
Он смеется и смотрит на меня.
— Британское правительство сообщило норвежским властям о деталях этого дела. Британское посольство в Осло оказывает нам содействие в работе. Мистер Белтэ, у вас вряд ли есть выбор. Вам придется вернуть ларец.
Я чувствую себя ребенком в рождественский вечер. Все подарки розданы, ты сидишь на диване в уголке, разгоряченный, опустошенный и усталый, потому что напряжение спало. Вокруг находятся твои родители, бабушки и дедушки, тети и дяди, улыбаются, прихлебывают вино из рюмок. А ты знаешь, что все кончилось, что до следующего праздника надо ждать еще год. Каким бы фантастическим ни было объяснение, оно подействовало на меня как холодный душ. Полное разочарование.
— Понимаю, — произношу я в никуда.
— Понимаете?
— Вы его получите.
— Рад слышать. Очень рад. Он при вас?
— К сожалению, нет. Он у меня в Норвегии.
Де Витт встает:
— В Стенстеде у меня стоит самолет.
— На сегодняшний вечер у меня есть договоренность. Я не могу изменить свои планы. Но мы можем поехать завтра.
— Девушка?
— Богиня.
Он подмигивает мне. Даже если годы охладили его страсть, в воспоминаниях она еще жива.
Перед уходом я заглядываю в туалет. Рулон туалетной бумаги заклеен. Мыло не использовано ни разу. Полотенце выглажено. Но на зеркале множество отпечатков пальцев и пятна жира. Никто не догадался оторвать ценник: «9,90 фунта». Очень удачная покупка, должен признать.
Де Витт протягивает мне руку, когда я ухожу. Мы договариваемся о встрече перед входом в мою гостиницу завтра утром в десять. Он благодарит меня за то, что я пошел им навстречу.
Лимузин подкатывает к тротуару, когда я спускаюсь по лестнице. Открываю дверь и сажусь. Де Витт машет мне рукой. У него вид богатого одинокого дядюшки. Лимузин трогается с места. Я не сказал, куда ехать. Но через пять минут машина останавливается у моей гостиницы.
16.
— Завтра я еду домой, — сообщаю я.
Диана словно спряталась под стеклянным колпаком для сыра. Полное равнодушие. Смотрит на меня.
— Уже? — удивляется она. Взгляд измученный. Как будто она искала утешение в белом порошке.
Она живет в квартире на девятнадцатом этаже высотного здания с таким видом из окна, что я спрашиваю, не Эйфелева ли башня виднеется вдали. Прихожая покрыта шахматными квадратиками черного и белого цвета. На узкой стене мозаика зеркал. Под аркой вход в крохотную кухню. Огромное окно во всю стену смотрит прямо в небо. Каждое утро Диане приходится выходить на балкон и вытирать испарения облаков.
Кожаный диван блестит черным и красным. Стол сделан из такого толстого стекла, что можно спрятаться под ним, если кто-нибудь вздумает обстреливать тебя из базуки.
Я встаю у окна. Подо мной веером домов, улиц и парков раскинулся Лондон.
Я говорю:
— Роскошный вид!
Она говорит:
— Спасибо.
Что-то происходит между нами. Но я не могу понять что.
— Какая квартира! — восклицаю я. Я чуть было не добавил, что здесь чувствуется рука дизайнера. Но я не знаю, воспримет она это как комплимент или как сарказм.
— Большей частью это работа Брайена.
— Кого?
— Одного моего парня. Брайена. Он дизайнер.
Внизу, на улице, появляется синий хвост мерцающих огоньков пожарных машин.
— Люси здорово помогла мне сегодня. Она великолепна.
— Нашел что-нибудь?
— В музее — нет. Но когда я там был, кое-что произошло.
— Она звонила. Сказала, что ты милый.
— Милый?
— И очень странный.
— Странный?
Она смеется.
— Так что же случилось там, в музее?
— Человек, которого я искал, сам подошел ко мне.
— Кто это?
— Его зовут де Витт. Чарльз де Витт.
Она молчит. Но я вижу, что имя ей известно и вызывает удивление. Тем не менее я ничего не спрашиваю.
Она приготовила вегетарианское блюдо по рецепту из журнала, который все еще лежит раскрытым на кухонном столе.
— Надеюсь, что я сделала все правильно. — Она нервно сжимает руки. Характерный жест для всех, кто думает, что приготовление вегетарианской пищи требует каких-то особенных качеств, доступных только избранным.
Я сижу за круглым столом в углу комнаты. Диана порхает взад и вперед, вспоминая, что забыла то одно то другое. Я кладу себе на тарелку тыкву, запеченную в сыре, и салат. Она наливает белого вина. Протягивает мне длинный французский батон, который я разламываю пополам, и чашку с чесночным маслом. Держа руки на спинке стула, она стоит и выжидающе смотрит на меня.
— Прекрасно! — восклицаю я с полным ртом.
Она улыбается и разглаживает юбку, перед тем как сесть. Есть что-то первобытно-женственное в этом ее жесте. Она поднимает бокал с белым вином и кивает мне. Вино — очень сухое.
— Очаровательный господин, этот де Витт, — произношу я.
— Он тебе помог?
— Пытался.
— И что же он рассказал?
— Длинную историю. С множеством пропусков.
— Вот как?
— И странностей.
— Ты ему не веришь?
— Я обдумываю, что именно и почему он опустил в своем рассказе.
— В мире полным-полно лжецов. — Она едва сдерживается. Глаза ее словно стеклянные.
— Мне кажется, за мной следили, когда я шел сюда.
— Что?
— Меня преследовала от гостиницы машина. Надеюсь, это ничего не значит.
— За тобой следили? — спрашивает она возмущенно. — По дороге сюда? Ублюдки!
Она хочет сказать что-то еще, но берет себя в руки. Она впивается взглядом в меня, как будто собирается сообщить что-то неприятное. Может быть, что это приглашение я не должен воспринимать слишком серьезно. Что я зря думаю, будто мы предназначены друг другу. Что я всего лишь милый парень, которого она, может быть, припишет в конце своего списка. После Брайена, Джорджа и девяноста восьми других.
