Вдоль и поверх трех каменистых проходов над арками угрожающе нависал громадный срубленный дуб. В нужный момент его можно было обрушить вниз и, накрыв десять-двадцать человек разом, остановить продвижение кавалерии. За дубом в двадцати футах над землей тянулся каменный выступ, укрывшись за которым, три десятка человек могли вести фланговый огонь вдоль всей дороги по наступающему противнику. Но самая коварная уловка Дунов заключалась в том, что в долину вели три прохода, причем хозяева, естественно, не расставляли никаких дорожных знаков. Ходили слухи, что в случае опасности Дуны меняют вход в долину ежедневно, перекрывая один проход и оставляя свободными два других, но так, что они неминуемо приводили в пропасть.
И вот я предстал перед роковыми арками, не зная, которая из них сулит жизнь и какие — неминуемую смерть.
Вдруг меня осенило. До меня дошло, что в мирное время аркой жизни — если ее можно было так назвать — почти наверняка была средняя, и потому, прихватив здоровенную дубину, я решительно двинулся через средний проход. Тьма вокруг стояла непроглядная, и я шел вперед, держась за стену, и я чуть не выругался, споткнувшись и пребольно ударившись о пушку, выставленную здесь в узком проходе, однако тут же сообразил, что иду верной дорогой, потому что ставить орудие на ложном направлении Дунам не было никакого смысла.
Продолжая идти наощупь, я медленно дошел до угла. Теперь я уже не смог бы отступить, даже если бы захотел: в нескольких шагах от меня сидели часовые, и если бы они расставили фонари как полагается, они подстрелили бы меня, как цыпленка.
Похоже, их было всего двое. У каждого был длинноствольный тяжелый карабин, но не в руках, как требовал устав караульной службы, а в углу, прислоненный к стене (это лишний раз подтверждало, что для Дунов никакой устав не писан). Я скользнул вдоль стены и замер в тени, наблюдая за разбойниками. Устроив себе на посту беспечальную жизнь, негодяи были явно довольны собой. Поставив фонарь в угол, они сидели в нише скалы и, потягивая из оловянных кружек, играли в какую-то игру. У каждого торчала во рту длинная глиняная трубка — новенькая, сделанная на последний лондонский манер, и каждый время от времени удовлетворенно похохатывал, когда ему казалось, что выигрыш на его стороне. Один, сидевший ко мне спиной, был явно здоровее своего партнера. Другой сидел, обратившись ко мне лицом, и вглядываясь в эти глаза, губы и брови — благо ночной фонарь стоял совсем рядом, я должен был отметить, что красоты и самоуверенности их владельцу было не занимать, и мне стало не по себе при мысли, что этот парень живет где-то совсем недалеко от Лорны. По их выкрикам я понял, что его зовут Чарли — или Чарльвортом Дуном, а его здоровенного напарника — Фелпсом.
Я прислушался к разговору. Разговор шел на повышенных тонах, и я почувствовал, что между часовыми вот-вот должна вспыхнуть ссора. Тем лучше, подумал я: сейчас полетят оплеухи, и тогда нетрудно будет пройти незамеченным.
Я уже устал торчать в проходе, прислушиваясь к их перебранке, как вдруг Чарли, воскликнув «Моя взяла!» потянулся к деньгам. Фелпс живо оттолкнул протянутую руку, и тогда Чарли плеснул из недопитой кружки прямо ему в лицо, но не попал, и выпивка, угодив в свечу, погасила ее. Раздалась ругань, хохот, и пока часовые обсуждали, что им предпринять, я воспользовался оказией и миновал опасное место.
Я был счастлив! На меня вдруг нахлынуло такое веселье, что я, пренебрегая опасностью, обернулся и ухнул по-совиному, как научил меня Джон Фрай. Эхо столь устрашающе повторило мою шутку, что один из разбойников, судя по звукам, выронил трутницу [45], а другой схватился за ружье. Глупое это озорство могло печально закончиться для меня, однако, как говорится, Бог пронес, и я услышал, как один сказал другому:
— Проклятие! Что это было, Чарли? Я, признаться, так струхнул, что потерял трутницу, да и огниво со всеми причиндалами куда-то запропастилось.
— А я, приятель, не боюсь никаких сов. Подай-ка мне фонарь и оставайся здесь, а я тем временем схожу и раздобуду другую трутницу: ведь мы еще не закончили игру.
— Дело говоришь, парень! Топай прямехонько к Карверу: остальные, небось, дрыхнут и видят десятый сон. Только у окошка там не слишком застаивайся. Королева тебе все равно ничего не ответит, а Карвер, неровен час, нарвет тебе уши.
— Так уж и нарвет! А что касаемо королевы...
Последовал град непристойностей, и затем я услышал, как Чарли направился в мою сторону. Проходя мимо, он задел мое колено, но к счастью — для него — не заметил этого. Если бы он обернулся, я уложил бы его на месте, и только хмель спас его от смерти.
Итак, он ушел от меня целым и невредимым. Тут только до меня дошло, что о лучшем проводнике мне и мечтать не приходится: Чарли неверной стопой направлялся туда, куда я стремился сейчас всей душой — к окошку Лорны. Крадучись я последовал за ним по крутой извилистой тропе, хватаясь за перила, поставленные на поворотах.
Он привел меня на луг, где речка, бившая из-под земли, устремлялась куда-то вниз. Я знал — Лорна мне рассказывала, да и матушка описала в свое время,— что дом предводителя шайки, «капитана», как они его называли, стоит на краю деревни и потому должен быть первым на нашем пути. Здесь Чарли остановился, вложил пальцы в рот и просвистел, а потом снова продолжил путь.
Странную мелодию вывели его нечестивые уста и нечистые руки, такую странную, что она помимо моей воли тут же задержалась в моей памяти. Я тихонько повторил ее про себя и при этом успел запомнить, как расположены дома и как прекрасна долина при лунном свете. Река с сонным бормотанием катила между домами, разделяя их, подобно улице, на два ряда, окруженная по обеим сторонам густыми зарослями ивняка и сплошной стеной отвесных гранитных скал. Рай, воистину маленький рай дышал вокруг меня мирным покоем!
Мастер Чарли вошел в деревню, и я, не отступая от него ни на шаг, но, по возможности, оставаясь в тени, вошел в нее следом за ним. Когда я проходил мимо дома сэра Энсора, сердце мое громко застучало от восторга и умиления: там, среди других окон, было одно, самое высокое, и свет в нем горел, несмотря на поздний час. Здесь, здесь живет моя любимая, подумал я, потому что именно здесь остановился молодой шалопай, чтобы вывести свою странную мелодию. Господи, да ведь если Лорна по-прежнему живет в доме своего дедушки, значит, ее не выдали за негодяя Карвера! Эта догадка окрылила меня, и я заторопился следом за Чарльвортом Дуном, держась, однако, поближе к деревьям. Внезапно двери самого даль него дома распахнулись — я заметил это, выглянув из-за корявого ствола,— и на пороге появился Карвер Дун собственной персоной, без шляпы, голый по пояс. При свете ночного фонаря, который он поднял над головой, мне бросилось в глаза, какой густой черной шерстью заросла его громадная грудь и руки.
— Кому это я занадобился в такую пору? — проворчал он,— Небось, какой-нибудь молодой бездельник таскается за девчонками, и нынче ему не терпится, чтобы я ему ребра пересчитал!
— Все самые смазливые девчонки — твои, мастер Карвер, не так ли? — со смехом отвечал Чарли.— Нам, молодым бездельникам, только и остается, что глотать слюнки, глядя на девчонок со стороны!
— Я из тебя дух вышибу и скину в речку, ежели еще раз увижу в этих местах!
— Зря волнуешься, Карвер, я сюда не из-за бабы пожаловал. К тому же, ты встал с левой ноги, и набиваться к тебе в компанию — себе дороже станет. А пришел я потому, что мне понадобился огонь для фонаря да стаканчик виски, ежели у тебя найдется.
— А почему у тебя свет погас? Счастье твое, что не я нынче проверяю часовых.
— Между нами пролетела здоровенная сова, и Фелпс так испугался, что брякнулся оземь и выбил свечку из фонаря.
— Складно врешь, Чарли, ой, складно! Ну ничего: утром я тебя выведу на чистую воду. На, забирай свечку и топай отсюда!
Сунув свечку Чарли, Карвер с треском захлопнул дверь перед его носом, и Чарли снова поплелся на пост, и я слышал, как он пробормотал, проходя мимо меня:
— Худые нас ожидают времена, ежели эта скотина сделается капитаном.
Я был ни жив ни мертв, когда, стоя в тени под окошком Лорны, я чуть слышно произнес ее имя. Дом был одноэтажным, и с этой стороны было только два кривых окна. Надо сказать, что Дуны сами строили себе жилища, и каменщики они были никудышные. Столярное дело им было и вовсе не по плечу, и потому оконные переплеты они попросту крали у соседей во время ночных набегов.
Я не посмел позвать громче, потому что заметил, как на скале с западной стороны появился часовой, а тот, заметив меня у дома, подошел к краю скалы и крикнул:
— Эй, ты кто? Отвечай, или стрелять буду! Считаю до трех: раз, два...
До него было полсотни ярдов — не более. Положение мое было отчаянным, и тут губы сложились у меня как бы сами собой, и я просвистел ту самую мелодию, ту странную мелодию, что давеча услышал от Чарли, и часовой, к моему удивлению, не только опустил карабин, но и поприветствовал меня.
