Нет, в тот вечер я был готов, прости Господи, молиться на папоротники, потому что, когда я дошел до второго прохода в изгороди и мне снова негде было спрятаться, я снова залег в папоротники, и они снова скрыли меня с головой. Убийцы тоже дошли до прохода, а затем встали, топчась на месте и не зная, какой тропой идти дальше.
— Встретим его здесь,— заговорил Карвер.— Засядем за изгородью, а когда он будет спускаться с холма, пожелаем ему доброго вечера: одна пуля в грудь, две — в голову.
— Нет, капитан, так дело не пойдет, — вполголоса отозвался Чарли. — Может статься, он тут вообще не появится, пока не стемнеет, и тогда мы не сможем подойти к нему близко. К тому же, возвращаться домой он будет не тут, а во-он там, левее отсюда, а от той тропы изгородь отстоит слишком далеко. Верно тебе говорю: думаешь, понапрасну, что ли, следил я за ним столько времени и не знаю, по каким дорогам его носит?
— Ладно, парень, сделаем по-твоему. Но помни: ежели не добуду его жизнь, заберу твою.
— Семь бед — один ответ.
Я услышал, как они, спотыкаясь и чертыхаясь, начали спускаться с холма, крутого и скалистого с этой стороны, а затем, выглянув из зарослей, я увидел, как они входят в рощицу при дороге, по которой мастер Джереми Стикльз имел обыкновение почти каждый вечер возвращаться на нашу ферму. Теперь-то я, наконец, понял, ради кого гуляла здесь эта опасная компания в такую пору. Если бы не ужас, охвативший меня, и не мое тугодумие, я должен был бы догадаться об этом гораздо раньше.
Последовать с этой стороны холма за ними, вооруженными до зубов, означало для меня верную гибель. Только одним способом мог я предотвратить преступление: как можно скорее, сколько станет сил, обежать вокруг холма, перейти через ручей и, перехватив Джереми по дороге, задержать его, не дать идти дальше.
Так я и сделал. О, это была ужасная гонка! Я бежал, содрогаясь при мысли, что в любой момент могу услышать эхо выстрелов, загремевших в долине. Я перешел вброд речку Беджворти невдалеке от Долины Дунов и начал взбираться на холм с противоположной стороны Сердце мое бешено стучало. Бог его знает, почему Джереми ездил по этой дороге и не предпочел более прямого пути,— в те минуты я думал только о том, чтобы спасти ему жизнь.
Я поспел вовремя. Не обращая внимания на дуло тяжелого кавалерийского пистолета, направленного прями в мою голову, я схватил коня мастера Стикльза под уздцы.
— Джереми, Джерри! — еле выдавил я из себя, задыхаясь после бешеной беготни. (Честное слово, ни один лошадь не скачет так резво, как пришлось пробежаться мне в тот проклятый вечер!).
— Вовремя ты подал голос, Джон Ридд! — воскликнул мастер Стикльз, не убирая пистолета. — Впрочем, я должен был узнать тебя по твоим необъятным размерам. Что ты здесь делаешь?
— Я здесь, чтобы спасти вам жизнь. Ради Бога, не двигайтесь дальше! Там, в рощице, вас поджидают трое с длинными карабинами.
— Я знаю, в этих краях за мной уже давно охотятся. Вот почему я тут же взял тебя на мушку, Джон. Отойди-ка в сторонку. Отдышись и расскажи все по порядку.
Джереми Стикльз был человеком большой храбрости, присутствия духа ему было не занимать, — иначе ему бы не поручили столь опасного дела, — однако и он вздрогнул, когда я выложил ему все, как есть.
- Н-да, эти ребята суетились нынче впустую, Джон Ридд, — проговорил Джереми, — И все же они уйдут безнаказанными: мне не под силу привести сейчас моих мушкетеров из Гленторна или из Линмута и накрыть этих мерзавцев на месте. Трое Дунов, вооруженных карабинами и готовых на любую пакость, — нет, знаешь, для нас двоих это будет многовато. Одно я теперь понимаю: нам следует атаковать их раньше, чем мы намеревались. Спасибо за великие твои труды, Джон. Теперь я твой друг навеки. Дай руку, парень, и прости от всего сердца, ежели все последнее время я бросал на тебя косые взгляды. Быть может, когда вся эта заваруха закончится, то, что ты нынче сделал для меня, тебе зачтется — еще ой как зачтется!
Глава 26
Смута
На следующий день Джереми Стикльз отозвал меня в сторону и выложил начистоту все свои ближайшие планы, рассказал о себе все до конца (на этот раз без «подходцев!»), но перед этим я честно предупредил его, что кое-что из того, что он мне доверит, я использую для собственных целей, а также ради блага родных и близких. Джереми с готовностью согласился, взяв, однако, с меня слово, что я не буду действовать во вред его планам и уж, конечно же, о них не узнает ни одна живая душа.
То, о чем рассказал мне Джереми Стикльз, вкратце сводилось к следующему. Недовольство королем, или, точнее сказать, неприязнь к его брату Джеймсу, герцогу Йоркскому, а также опасение, что трон унаследует католик, а не протестант,— все это имело место и прежде, но в последнее время стало проявлять себя с особенной силой. Для всеобщей смуты, охватившей Англию, было множество и других причин: высокомерие тори, занявших тепленькие местечки у кормила государства, жестокость герцога Йоркского, продажность суда, упразднение древних прав и привилегий (как, например, в случае с Лондонской
хартией), а также вмешательство французского короля в английские дела[47]. И это вот великое неспокойство грозило прорваться наружу, и если бы это случилось, тысяча главных судей Джеффризов и миллион Джереми Стикльзов ничего не смогли бы с этим поделать. Во всех городах Сомерсетшира и в половине городов Девоншира множество народа готово было выступить против властей. Тонтон, Бриджуотер и Далвертон угрожали Лондону неповиновением, если папист посмеет взобраться на протестантский трон. С другой стороны, непохоже было, чтобы кто-то взаправду вступил в открытую борьбу, пока нынешний король находится у власти. Вот почему политика торийских лидеров свелась к тому, чтобы не спускать глаз со своих противников и не давать им собраться с силами, быть постоянно в курсе их планов и затеваемых выступлений, и, дождавшись, когда от слов они начнут переходить к делу, нанести им удар, решительный и беспощадный. Джереми Стикльз как раз и был послан к нам в качестве торийского наблюдателя, или, как сказали бы и его адрес виги, торийского шпиона.
Во-первых, он должен был следить за выплатой налогов и таможенных пошлин в портовом городке Линмут, а также далеко за его пределами по всей береговой полосе, где, как говорят, контрабанда цвела и процветала.
Во-вторых, ему вменялось в обязанность следить за действиями грабителей, разбойников и прочей пестрой публики, поставленной вне закона, чтобы точно знать, куда, случись что, их качнет, — в сторону короля или в сторону римского папы,
В-третьих, — но это дело было уже чисто политическим, — он должен был наблюдать за передвижениями местного ополчения (из чего видно, что власти предержащие не слишком доверяли этому роду войск), изучать умонастроение дворянства, следить, не ведется ли в наших краях сбор оружия и добровольное обучение военному делу, всячески препятствовать (а если потребуется, то и силу применить) ввозу пороха,— короче говоря, следить за врагом и не давать ему поднять голову.
Однако, назначив Джереми представителем короля и выделив ему средства и людей, правительство допустило серьезный просчет, дав ему всего-навсего два десятка мушкетеров и при этом рассредоточив их по всему побережью для несения караульной службы. Правда, он мог использовать ополчение, но в силу политических причин (повторяю, ополченцам правительство не очень доверяло) он мог прибегнуть к этому лишь как к крайнему средству. И все же, если в нужный момент ему удалось бы поставить ополченцев под ружье, он имел право бросить их против Дунов, потому что преступления этих аристократов с большой дороги носили не политический, а чисто уголовный характер.
— Как видишь, Джон, — сказал Джереми Стикльз в заключение, — работы по горло, а наличных сил почти никаких. Сейчас, по правде сказать, я страшно жалею, что взвалил на себя такую обузу. Не осилить мне столько дел сразу, не осилить. А вот что касается Дунов, тут у меня есть кое-какие шансы на успех, и я еще надеюсь выбить их из долины, перебить всех до одного и сжечь их деревню к чертовой матери. Что ты об этом думаешь, Джон Ридд?
— Сжечь деревню Дунов? — в недоумении переспросил я. — Перебить их всех? А вы подумали, Джереми, какая это будет жестокость с вашей стороны?
— Жестокость? Вот те на! Да после этого, по меньшей мере, три графства вздохнут с облегчением. Конечно, наша округа так привыкла к Дунам, что и не чает, как что можно обходиться без них. Конечно, вас бодрит мысль о том, что вас могут укокошить после захода солнца по дороге домой. Конечно, вы просто прыгаете от радости, когда, воротившись к своим баранам, вы обнаруживаете всех до единого в целости и сохранности, меж тем как вы уже приготовились к тому, что не найдете в овчарне ни одного. Но ничего: когда я наведу здесь порядок, вы мало-помалу привыкнете к непроходимой скуке — к тому, что можно спокойно спать в своей постели, к тому, что никто не бесчестит и не уводит силой ваших сестер и невест. А потом, когда эта, с позволения сказать, скука войдет в вашу плоть и кровь, вы поймете, что когда вас не грабят, это так же приятно, как тогда, когда вас обирают до нитки!
