Он щёлкнул ногтем по сталактиту. Эхо отразилось от воды и повторило звук несколько раз, будто начался дождь, пока не заблудилось среди соляных колонн и не смолкло.
— Здорово, — недоумевал Джордано. — Чем же тебе эта пещера не нравится?
Гиацинт насмешливо поднял бровь, и шрам на виске стал заметнее:
— Мне? Мне-то как раз она очень нравится. По сравнению с норвежскими шахтами здесь просто рай!
— С какими шахтами? — удивился граф Георгин.
Гиацинт покосился на спящую рядом Виолу и неохотно объяснил:
— Мне светило рабство на рудниках в Норвегии. В шахтах. Это, по доброте Неро`, было как раз достойным концом моей жизни. Даже мало…
У Джордано глаза стали совсем как чёрные провалы ходов в дальней стенке пещеры:
— Что ж ты молчал? Он же… — Джордано сквозь зубы процедил какие-то итальянские ругательства, вряд ли лицеприятные для принца Неро.
Гиацинт не удержал снисходительную улыбку:
— Эх ты, "милый мальчик из Флоренции", как когда-то назвала тебя мадам Георгина Изменчивая в Париже. Зачем мне рассказывать, если Чёрному Тюльпану пока не удалось воплотить в жизнь свою милую затею. Только, чтоб вы расстроились?
— Расстроились?! — поражённо переспросил Джордано: — Ха! Ничего себе…
— Вот я и говорю, будет очень жаль, если пророчество Неро` всё-таки исполнится.
Джордано умоляюще посмотрел на друга:
— Будь человеком, объясни, что нам грозит? Мне всё кажется, что наверху люди сейчас в большей опасности! А мы? Воды у нас — залейся, воздуха хватает, без еды месяц можно прожить, даже больше и потом, здесь водятся звери, — (он показал на летучих мышей), — съедим их в крайнем случае! Чего нам недостаёт, чтобы спокойно дожить до того времени, когда мы найдём выход? Ведь есть же он?
Гиацинт отвёл глаза:
— Есть, наверное. Вопрос в том, чтоб до него добраться.
— Что нам может помешать? Что нам для этого нужно, чего у нас нет?
— Время, — повторил граф. — И ещё одна вещь… — Он цепко изучал лицо Джордано, словно хотел заглянуть насквозь. — А времени у нас нет. Совсем.
— Почему?
Гиацинт грустно спросил:
— Действительно не понимаешь?
— Нет.
— В таком случае, нам не хватает ещё и третьей вещи: зеркала.
— Не смейся, — нахмурился Джордано. — При чём тут…?
— Ладно…
Гиацинт взял ветку из костра, чтобы не зажигать "Эфедру", которой и так осталось немного, потом передумал и зажёг светильник, тот горел ярче.
— Зачем? Он ещё понадобится завтра. Побереги свет.
— Такими темпами, — печально усмехнулся Гиацинт, — она будет гореть дольше, чем мы проживём. Так что экономия сейчас уже не важна. Иди поближе.
Джордано перебрался к другу и устроился рядом. Гиацинт поднёс свет к спящим:
— Смотри, раз не понимаешь. Хорошо, у тебя загар, у меня, вроде, тоже (да я вообще сейчас не в лучшей форме), но глянь сюда… — он осветил лицо Розанчика.
Джордано удивил вид спящего пажа. Его лицо и щёки, всегда раньше румяные, теперь поражали болезненной, прямо зелёной бледностью. Тени под глазами уже не спишешь только на освещение и двое голодных суток. Из полуоткрытых губ вырывалось частое прерывистое дыхание.
— Что это? — шёпотом спросил Джордано. — Лихорадка?
— Угу. Лихорадка, — Гиацинт убрал огонь. — Ахлорофиллия.[2]
— О-о-ой! — Джордано схватился за голову, сообразив наконец о чём речь. — Ведь это мы вторые сутки без солнечного света. Ну как я мог забыть!??
Гиацинт иронично склонил голову набок:
— Редкая самоуверенность для Цветов. — Он погасил "Эфедру" и вернулся на прежнее место у костра: — Дошло теперь?
— Да уж! — выдохнул "тезка" по титулу. — А я думал, отчего голова так кружится? Решил, что от голода. А это от темноты… — он поднял бледное тревожное лицо к Гиацинту: — А что ж так быстро? Я думал, она с неделю тянется. А тут — за два дня!
— На нервной почве, — граф обхватил руками колени, всё так же, с затаённой иронией глядя на Джордано: — Ну что?
Тот оглянулся по сторонам. Стены пещеры явно стали тесны для него и давили на грудь, мешая дышать. Флорентиец прогнал панику и твердо спросил, желая знать всё до конца:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И сколько нам осталось?
— Если мы в ближайшие часов двенадцать не выберемся отсюда, завтра уже не сможем ходить. Я тоже надеялся, что вас хватит на дольше. Конечно, мы протянем ещё какое-то время в этой могиле, но сколько, не знаю. Может, ещё день или два. Потом — всё.
Джордано покрутил головой, проверяя, не во сне ли всё это происходит. Но нет, пробуждения не последовало.
— Значит, мы обречены?
— Да.
Гиацинт смотрел на друга и, видя реакцию на свой ответ, слегка улыбнулся:
— Но это ещё не значит, что мы не выберемся. У нас есть ещё несколько часов. И потом, эта скала может завтра рухнуть, даже не задев нас, и открыть ход на поверхность.
Джордано вздохнул:
— Неплохо бы! Только вряд ли это случится в ближайший день, если она стоит тысячу лет.
Гиацинт спокойно пожал плечами:
— Кто знает? Хотя, я тоже думаю, вряд ли она упадёт. Будем выбираться своими силами.
— Хм! Были бы силы! Мы вообще двигаться не можем после сегодняшней прогулки. И потом… — граф Георгин всё-таки нырнул в грустные мысли: — с нами Виола… Я как подумаю, что мы до потери сознания будем бродить в этих бесконечных переходах, и наступит момент, кто-то из нас упадёт и не поднимется больше. Кто же будет первым? Розанчик? Виола?
— Делаешь привычный расклад? — зло усмехнулся Гиацинт. — Напрасно. Первым свалюсь я! А Виола переживёт нас всех, именно этого мне и не хочется. Хуже всего будет тому, кто останется один…
Джордано молча смотрел на огонь и на чёрное озеро в центре пещеры и думал о том, как же это возможно, чтоб такая красота и вдруг несла смерть. И вообще, как ни с того ни с сего умереть, когда ещё нет восемнадцати? Чушь какая-то!
Кому нужен этот глупый закон, что без света они должны погибнуть, потому что, видите ли, хлорофилл не желает образовываться в темноте. Вот не всё равно ему, да? Тем более, есть же "Эфедра" — какой-никакой, но свет, могли бы и продержаться, так нет, не достаточно ему, солнце подавай!
Наконец Джордано глубоко вздохнул:
— Везёт же людям…
— Каким людям? — шевельнулся его друг, очнувшись от своих мыслей.
— Да просто Людям. Homo-sapiens-ам. От которых мы отделились.
— А… Так в чём же им везёт? — поинтересовался Гиацинт.
Джордано сделал завистливый жест:
— Как же? Могут жить где угодно, хоть на полюсе, хоть годами под землёй и ничего! Не зависят они от природы.
— Они-то зависят, — возразил Гиацинт, — только забывают об этом, до поры до времени. Как мы с этим солнечным светом. А люди… Ты слыхал, что они натворили в том мире, откуда мы смылись? Всюду железки с моторами, сверхразрушительные бомбы, потом эти… компьютеры, что ли?
— Слышал, — кивнул Джордано. — В школе учили. Но они ведь и хорошие вещи могут придумать.
Граф Ориенталь отмахнулся:
— Придумать-то они могут, использовать не умеют. Придумали себе какой-то прогресс, уродуют всё на свете. И себя, в первую очередь. А зачем?… Так ведь сами не знают, если спросить. — (Он с презрительным сожалением двинул плечом). — Я бы и в нашем положении им не завидовал. Чему?
Джордано в раздумье крепко обхватил руками колени:
— Вообще, оно так… Но это нечестно. Они ведь от нас только тем отличаются, что могут жить везде, не думая, есть над ними Солнце или нет.
Гиацинт яростно мотнул головой:
— А ты хочешь так жить?! Это верно, люди могут существовать, и когда вообще света нет, а вокруг только вода мёртвая и всё химическое. Они и тогда умирают не сразу. Ясное дело, уничтожили у себя всё, где можно жить, теперь живут, где нельзя. И на стенку лезут: кто на полюс, кто в космос! Что такого, природа им позволяет. Вот и живут. Пока…
А паруса видят только на картинках. И лошадей… в зоопарке. Меня такая жизнь не устраивает!
