заманили меня в ловушку, то я предупреждаю, что буду защищаться!
И он выхватил пистолет, взвел курок и положил его на стол. Но маленького человечка это не напугало.
— Прекрасное оружие, я вас поздравляю, — заметил он. — Это ваш фамильный герб на рукоятке?
— Совершенно точно, господин префект!
— Министерские чиновники в Париже наделили меня большими полномочиями, иногда до смешного… Префекты — бароны империи, как говорится. Но вернемся к нашим баранам. Я легко могу сейчас подвергнуть вас превентивному аресту и заключить в тюрьму…
— В моих же интересах. Ведь я стал заговорщиком, сам не зная об этом!
— Очень легко, учитывая эту историю с похищением… Но вы предстанете перед трибуналом, и, поверьте мне, никто не выступит в вашу защиту в Вандее, когда вам предъявят обвинение.
— У меня все украли, и меня же еще и в тюрьму. Великолепно действует ваше правосудие, благородные правители!
— Достаточно, господин Ландро! Не испытывайте моего терпения. Вот, возьмите документ. Знакомы вы с этим указом императора? Я приказал развесить его во всех мэриях и напечатать в газетах.
— Я не читаю газет, и мне нечего делать в мэрии, где хозяйничает Ажерон, укравший у меня Нуайе, покупатель национального имущества…
— Возьмите, прочитайте.
— Перескажите коротко, я вам поверю на слово.
— Указом от 3 апреля 1813 года император Наполеон создает четыре полка Почетной гвардии. Я думаю, что он вспомнил о том эскорте, который его сопровождал во время поездки по стране.
— И о своей кавалерии, оставшейся в снегах России…
— Эти четыре полка составят корпус в десять тысяч сабель элитных войск. Командиры полков будут выбираться среди дивизионных или бригадных генералов…
— Я бы не отдал под их командование ни одного человека.
— Состав этих полков будет причислен к гвардии и получит удвоенное довольствие. Через год службы они все будут произведены в офицеры.
— Этот год надо еще прожить!
— Смотрим статью 14: «Могут быть приняты в эти полки…»
— «Приняты», восхитительная формулировка!
— «Могут быть приняты в эти полки граждане Франции в возрасте от 19 до 30 лет включительно, обладающие крепким здоровьем: кавалеры ордена Почетного легиона и их сыновья, кавалеры ордена Реюньона и их сыновья, шевалье, бароны, графы и герцоги империи и их сыновья и т. д.» А! Вот, что касается вас: «Военные, прошедшие службу во французской армии…»
— Но, согласно бумагам, которые я получил в Кенигсберге, у меня обморожены ноги, мое место среди инвалидов.
— Признайтесь, что это неправда.
— Это касается только меня.
— Все хорошо, господин Ландро. Но я должен подвести итоги нашей беседы, к моему великому сожалению. У вас есть только два пути: или я даю дорогу этому несчастному делу с монастырем, или я вношу вас в списки кандидатов в ряды Почетной гвардии. Выбирайте.
— А почему вы мне об этом сразу не сказали? Почему тратили свое красноречие? Плевал я на вашу «Почетную гвардию».
— Но избежать ареста… В гвардии прекрасная форма.
— Красиво одетых мертвецов раздевают в первую очередь.
— Вы… Согласны?
— При одном условии. Запишите туда также и Десланда. Мы вместе вернулись из России.
— Может, лучше его самого сначала спросить?
— Он хочет того же, чего хочу я. Мы живем вместе, и вы это должны знать.
— Указ предусматривает, что каждый гвардеец должен вооружиться и приобрести лошадь за свой счет. Расходы составят примерно две тысячи франков.
— Понял. Я заплачу за Десланда.
— Прекрасно. Я думаю, что мы обо всем договорились.
— И считаете, что позднее, когда я достигну зрелого возраста, я буду благодарен вам за участие?
— Очень может быть.
Десланд без колебаний одобрил решение шевалье, хотя русская кампания и поумерила его воинский пыл. Но раз его друга призывают на службу, он не мог оставить его одного. Они отправились в Нант, где заказали униформу и купили все необходимое снаряжение, потому что они уже носили звание лейтенантов, префект так их и занес в списки. Обрадованный тем, что ему удалось избавиться от шевалье, он даже настаивал, чтобы с этими званиями они и были приняты. Но из Парижа ответили, что генерал Сегюр, командир третьего полка Почетной гвардии, будет лично подбирать себе офицеров, но, конечно, учтет блистательный послужной список господ Десланда и Ландро. Чиновник, чья подпись стояла под письмом, добавил также, что по той или иной причине, а иногда без всяких оснований, многие молодые люди из аристократических семей получили в свое время эполеты. «Пора, господин префект, — писал он, — положить конец злоупотреблениям при приеме этих людей на военную службу. Посоветуйте своим протеже прибыть на место без офицерских знаков различия. Сегюр — человек жесткий и придирчивый».
На этот раз маленький префект не стал приглашать Ландро к себе: сад был уже приведен в порядок и цветы вновь росли на своих местах. Он написал ему письмо, полное многозначительных недоговоренностей и коварной лести: это называлось у него «щадить самолюбие своих подчиненных».
— Вот те на! — воскликнул шевалье, получив послание. — Если ты что-нибудь понял, я заплачу тебе золотой.
— Я понял, что надо сложить наши эполеты в багаж и ждать решения Сегюра относительно того, можно ли их доставать, — сказал Десланд и посмотрел на шевалье, ожидая его реакции.
— А, — махнул тот рукой, — мне все равно. Могу пойти даже конюхом.
Как только из Нанта прислали форму, Десланд сразу же облачился в свою. Но Ландро нанес свои прощальные визиты в Сурди и монастырь траппестинок в гражданском платье. У Десланда были только дальние родственники, кузены, которых интересовало лишь то, сколько он будет получать, они советовали ему экономить чаевые, которые ему будет давать император за охрану своей особы. Мадам Сурди взяла с шевалье обещание, что он не будет понапрасну рисковать собой:
— И вы тоже, господин Десланд! Узурпатор уже призывает восемнадцатилетних детей. Скоро некому будет работать в поле.
В монастыре Юбер был вежлив, сдержан и даже поблагодарил за то, что его приняли после того, что случилось. Он попросил с самым смиренным видом разрешения увидеться с мадемуазель Сурди.
— Я уезжаю, Элизабет. Оставляю тебя в покое. Покидаю тебя…
— Я желаю всем сердцем, чтобы тебе сопутствовала удача…
Она не осмелилась предложить ему свои молитвы, боясь, что он рассердится, но что за нежную жалость, глубокую печаль посылал ее взгляд из-за черной монастырской решетки! Так, лицом к лицу, они стояли несколько бесконечных минут. Наконец он встал и проговорил:
— Дорогая Элали, извини, мать моя, вам не придется больше беспокоить господина префекта. Но знайте, что этот достойнейший человек, защитник веры, в Святую пятницу, в разгар поста, ест жирную свинину, но втайне, иначе он может не угодить императору.
Он махнул на
