ли желая бросить вызов, также пришел в гражданском. Сегюр, в свою очередь, ожидал извинений, но они не последовали. Тогда он сказал:
— Вы совершенно правы, вернее, мы оба правы. Главное — удобство! К тому же мы наедине и почти…
Ландро встрепенулся.
— …Я, конечно, не имел чести родиться в Вандее, но в ваших краях у меня есть близкие родственники, приверженцы Шабо.
— Кто такие?
— Они из Парк-Субиз. Я не раз охотился в их великолепном лесу.
— Александр де Шабо не торопится прибыть в Тур.
— Я знаю.
— Приятный молодой человек. Пример высокой морали и благочестия.
— Мне кажется, он ваш сосед?
— Был соседом, господин Сегюр. Мое имение было конфисковано и продано во время революции.
— Я так понимаю, что вы не хотели бы служить?
— Вовсе нет. Мне все равно!
— Это означает, что вы с одинаковым рвением служили бы как императору, так и его врагам?
— Почти что так. Не всегда удается выбрать свою сторону: это дело случая!
— Господин дю Ландро, вы откровенны со мной, и это мне очень нравится. Я буду с вами также совершенно откровенен.
— Это единственное средство объясниться.
— Вы роялист, и, хотя я верный слуга императора, но ничего не имею против ваших взглядов.
— Они достойны уважения.
— Без всякого сомнения, но выше всяких режимов, выше политических разногласий стоит Франция. Кем бы она ни управлялась, королем или императором, родина остается родиной. Время тревожное, господин дю Ландро. После стольких побед, нам, возможно, придется защищать свою собственную землю от неприятеля. Император старается создать армию, способную противостоять тем, кто готовит ей гибель. Что могут сделать восемнадцатилетние новобранцы против прусских и австрийских опытных вояк?
— Вы хотите мне доказать, что мы будем защищать не человека, а страну, которую он узурпировал?
— У кого он ее узурпировал? Мне кажется, у Республики.
— А может быть, у Людовика XVIII?
— Не будем спорить. Мнения могут быть разными, но не действия.
— Небольшое отличие!
— Форма, кокарда, которую мы носим, уже подразумевают священные обязательства по отношению к армии. Надевая их, вы, добровольно или нет, встаете под наши знамена.
— Я знаю.
— В таком случае, не считаете ли вы возможным идти с нами до конца?
— Вы взываете к моей чести?
— Да. Зная, что если вы дадите свое слово, то сдержите его.
— Что я смогу сделать без моих товарищей? Они выбрали меня своим командиром, но это просто шутка.
— Я в этом не уверен.
— Вы ошибаетесь. Еще неделю назад они меня не знали, может быть, слышали только об одной неприятной истории, о которой и вы, несомненно, осведомлены… А сейчас они меня выбрали потому, что они в непривычных условиях, приближается опасность, и, извините, потому, что у меня луженая глотка и я гогочу громче всех.
Сегюр внезапно рассмеялся и так же резко оборвал смех.
— Послушайте меня, — снова заговорил он. — Вы попали в черные списки как роялистский мятежник. Я получил из Парижа касающиеся вас инструкции. Возможно, через несколько дней придет приказ отправить вас в Париж…
— Префект меня все-таки одурачил! Если я когда-нибудь вернусь к себе, я отрежу ему уши! О! Маленькая грязная обезьяна!
— Лучше сначала отрезать уши русским. Я не собираюсь вас отпускать. Я не знаю, замешаны вы или нет в каком-нибудь заговоре. В любом случае, если я получу этот приказ из Парижа, я возьму на себя ответственность не выполнить его и оставить вас в полку. Да, господин, я решил отвечать за вас своей честью, если вы обещаете отвечать за ваших товарищей.
Сегюр протянул ему руку. Глаза шевалье блестели. Эта манера говорить и действовать нравилась ему.
— Договорились?
— Договорились, мой генерал!
— Прекрасно! А теперь за стол.
Шевалье набросился на еду и напитки с волчьим аппетитом. Сегюр был еще молод и неутомим. Влюбленный в книги и зараженный страстью к литературе, он уже многие годы жил в походах и проводил больше времени в седле, чем в кресле. Они отдали должное огромному жаркому, затем двум немаленьким курицам и наконец закусили фрикасе из куропатки, все это залив несколькими графинами доброго розового вина. Затем проглотили несколько чашечек обжигающего кофе и запили парой стаканчиков крепкой водки. Чтобы «торжественно закончить ужин», Сегюр приказал принести шампанского. Он был уже достаточно пьян, чем можно объяснить неосторожность, которая чуть было не пустила все насмарку. Он поднял свой бокал с шампанским и, щелкнув каблуками, воскликнул:
— За здоровье императора!
Ландро побледнел. Однако он поднял свой бокал, но так сжал его в руке, что осколки стекла посыпались на стол.
— Есть император и есть родина, мой генерал, — сказал он глухим голосом, — но у Ландро есть только одно… Прежде чем уйти от вас, могу я задать вам вопрос? Вы обо мне неплохо осведомлены, насколько я могу судить. Но вы не знаете, что я был гусарским лейтенантом. Вам рассказали много интересных историй, но вы не знаете, что я был в России вместе с Десландом, таким же лейтенантом, гусаром.
— Я об этом знаю. Я считаю, что этот нелегкий опыт делает вам честь. Раз у нас зашел об этом разговор, я тоже хотел бы задать вам вопрос. Мне нужны офицеры. Если вы согласитесь, я дам вам эполеты, вернее, верну их вам.
«В словах префекта была и правда, — подумал Юбер. — Сегюр действительно сам себе выбирает офицеров».
— Если вы вернете их и Десланду, — сказал он.
— Я согласен. Вернуться из России и снова поступить на службу, это стоит для меня больше, чем высокое происхождение или большое состояние. А представьте себе, что будет, когда придет приказ полиции из Парижа. И как им там, наверху, не понравится: Сегюр вместо того, чтобы исполнять приказы, окружает себя подозрительными личностями. Какую игру он ведет? — подумают они.
Ландро, еще крепко державшийся на ногах, испустил свое странное ржание. Но Сегюр не обратил на это никакого внимания. Расставание было сердечным.
На следующий день, как только Сегюр появился в расположении полка, к нему направился Ландро. Генерал подумал, что за ночь шевалье переменил свое решение. Но Ландро уже приступил к «службе», он серьезно воспринял происшедшее накануне, и не в его правилах было отказываться от своего слова.
— Все нормально прошло? Вы не поздно вернулись?
— Достаточно рано, мой генерал, чтобы предупредить драку. По ошибке или по недосмотру одну кровать разделили сын эмигранта и сын покупателя «национального имущества».
— Я подумал, что они кузены. У них одна фамилия.
— Представьте, что если бы Ажерон принял имя Ландро, то его сын был бы моим соседом по койке. Если и дальше так будет продолжаться, ничего хорошего
