Спустившись во двор, мы остановились у подъезда.
— Мать не знает подробностей или не хочет о них говорить, — хмуро сказал Владимир. — Конечно, ее можно понять. Похороны, день скорби, а тут кто-то незнакомый с расспросами лезет… Я уяснил только, что тело было обнаружено ночным сторожем. Он вызвал городового. Городовой — врача, некоего Крейцера, из Плешановской больницы. Крейцер констатировал смерть от внезапной остановки сердца. — Ульянов искоса взглянул на меня. — Хотите знать, где нашли тело? Так вот, Николай Афанасьевич, несчастного Василия Неустроева нашли во дворе книжного магазина Громова, рядом с черным ходом.
Я ждал чего-то в этом роде. И все же, услыхав слова «книжный магазин», приобретшие для меня с некоторых пор пугающий смысл, я опять почувствовал озноб — будто все та же холодная рука снова прошлась по моей потылице. Совершенно непроизвольно я потянулся к карману, где покоился револьвер, но тут же остановил себя.
Глеб недоуменно взглянул на Владимира и переспросил:
— Книжный магазин? Но что в этом удивительного?
— Нет-нет, ничего, — ответил Ульянов. — Напротив, это именно то, чего я ожидал. — Он окинул быстрым взглядом молодых людей, по-прежнему стоявших в углу двора отдельной группой. — А это кто? Вы знакомы с ними?
— Васины однокашники, — пояснил Глеб. — Вон тот парень, щуплый, курчавый, учился с ним вместе в реальном училище. Его Зунделем зовут. А тот, кто рядом стоит, темно-русый, длинноволосый, — тоже из технологического института. Прочих не знаю.
— Зундель, говорите? — встрепенулся я. И — вспомнил. — Точно! Я видел его на свадьбе моей…
Неожиданно Ульянов положил руку мне на плечо и слегка сжал пальцы, давая мне знать таким образом, чтобы я не… Но чего я, по его мнению, не должен был делать? Предаваться воспоминаниям о свадьбе в день похорон? Упоминать в разговоре Аленушку? Евгения Александровича? Перебирать иных гостей, бывших на свадьбе? Я остался в недоумении относительно жеста Владимира и даже почувствовал легкую обиду, однако же умолк, не закончив фразы.
— Зундель, говорите? — слово в слово повторил мой вопрос Владимир. — Действительно нечастое имя. Интересно было бы познакомиться. Может быть, вы меня представите, Глеб Максимилианович? — церемонно попросил Владимир и, прежде чем Кржижановский ответил, направился в ту сторону. Глеб последовал за ним. Помешкав, я решил к ним не присоединяться и, отойдя в сторону, присел на скамейку, стоявшую у стены дома.
Владимир раскланялся с молодыми людьми и задал им несколько вопросов. Я не вполне хорошо слышал, о чем они беседовали, но отдельные обороты до меня долетали. На мой взгляд, направление, которое принял разговор — точнее, то направление, которое ему задал Владимир, — было довольно странным, особенно если принять во внимание печальный повод, собравший здесь всех этих людей. Я услышал слово «водопровод», затем почему-то «дно» в сочетании с «Симбирской улицей», наконец, прозвучали «водонасосная станция» и «Валуцкий». Один из молодых людей, тот, что был с длинными темно-русыми волосами, откликнулся на известную нам фамилию, и беседа вошла в новую колею. Владимир изобразил живейший интерес и счел нужным отвести темно-русого на несколько шагов дальше, после чего оба понизили голос, так что я уже не разобрал ни звука.
Спустя минуту или две Владимир закончил разговор, поблагодарил собеседников и вернулся ко мне.
Видя, что Кржижановский собирается предоставить нас самим себе и удалиться, Владимир напоследок задал ему еще один вопрос:
— Глеб, вы не скажете, эта больница, Плешановская, далеко ли отсюда?
Видно было, что вопрос удивил Кржижановского. Однако он незамедлительно ответил:
— Совсем недалеко. Она по этой же улице, по Соборной. Из ворот направо, ну и пройти сколько-то.
— Благодарствуйте, Глеб. — Владимир пожал Кржижановскому руку. — Надеюсь, скоро увидимся. От души желаю, чтобы повод для встречи был не столь печальный.
Я тоже простился с Глебом, и мы с Владимиром снова пустились в путь.
— Володя, один вопрос, — обратился я к Ульянову, едва мы оказались на улице. — Скажите, милости ради, зачем вы расспрашивали этих молодых людей о водопроводе? И что такое «дно» Симбирской улицы? И почему вы остановили меня, когда, услышав имя Зундель, я вспомнил, что видел этого юношу на свадьбе Аленушки?
Владимир улыбнулся.
— Тут не один вопрос, Николай Афанасьевич, а целых три. Ну, давайте по порядку, только в обратной последовательности. — И пустился объяснять: — Пункт третий. Зундель, а точнее сказать, Зунделевич, Зундель — это прозвище. Зовут его Давид, бывший студент Варшавского университета, поднадзорный, действительно интересен нам тем, что был гостем на свадьбе Елены Николаевны и, возможно, знаком с господином Пересветовым, однако же здесь говорить об этом было неуместно, и я просто узнал, где он живет. Если понадобится, мы его навестим. Пункт второй…
— Погодите, — перебил я Владимира, — так этот самый Зундель — иудей? Однако же… — В голове моей неожиданным образом завертелись смутные воспоминания о слышанных ужасах, в которых замешаны были жиды-изуверы.
Владимир нахмурился.
— Я не думаю, что его вероисповедание имеет в нашем случае какое-то особое значение, — заметил он.
— Да уж как сказать, — возразил я. — Ведь чего только не рассказывают, Володя. Наслышан я, что будто бы иной раз они в крови христианской нуждаются. Перед Пасхою своею. Ну, сие, возможно, наговоры, а вот то, что ради денег цари иудейские на многое пойти готовы, — уж это точно. Вы же читали «Тьму египетскую» Всеволода Крестовского?
— Не читал и читать не намерен! — резко ответил Владимир. — О людях же предпочитаю составлять мнение по собственным впечатлениям, а не под воздействием романов! Ну, право, — заметил он уже другим тоном, — многих ли вы знаете евреев, чтобы всерьез подозревать их всех в изуверстве?
Я почувствовал себя словно бы пристыженным. В самом деле, был у меня в Севастополе на батарее один солдат-иудей, заряжающий, Исайкой его звали. Не герой, понятное дело, но и труса не праздновал. Солдат как солдат, верно.
Только ведь и слухи об изуверстве не на пустом месте появились. Опять-таки — присутствие в цепочке загадочных смертей человека по имени Давид Зунделевич настораживало меня больше, нежели что иное. Однако же я умолк. Не время и не место было сейчас для спора.
Владимир, после довольно продолжительной паузы, вернулся к объяснениям:
— Пойдем дальше, — сказал он учительским тоном. — Итак, дно. «Дном» называют спуск Симбирской улицы к Волге — там как раз проходит центральная магистраль водопровода, близ пивоваренного завода фон Вакано. И, наконец, пункт первый. Разговор о водопроводе я завел с тем, чтобы выяснить, не знал ли кто покойного господина Валуцкого. Оказалось, тот шантрет, у него любопытная фамилия — Праведный, — был с ним знаком. И он, этот господин Праведный, сообщил мне несколько деталей, может быть, маловажных, а может быть, и нет. В общем, я пока сам не знаю, как к этим деталям относиться…
Больше Ульянов ничего не сообщил мне о разговоре с молодыми людьми, а я, удовлетворившись его ответами, не стал настаивать на подробностях. Спустя короткое время мы уже входили в ворота Плешановской больницы.
Владимир быстро разузнал, где находится кабинет доктора Крейцера. После коротких переговоров, которые скорее следовало назвать препирательствами, Аристарх Генрихович любезно согласился уделить нам немного времени. Должен уточнить: «любезно» — это если выражаться фигурально. На самом деле определить Аристарха Крейцера как любезного человека можно было лишь с большой осторожностью. Доктор оказался типичным сухарем и педантом. Даже внешность его была сухарной — высокий, как каланча, чрезвычайно худой, лицо бесстрастное, словно у сфинкса.
— Итак, чем могу служить, господа? — натужно осведомился Крейцер. Даже голос его был скрипуч, словно горло этого индивида свернули из наждачной бумаги. Сразу было видно, что доктор Крейцер в сантиментах не маринуется. — Что привело вас ко мне в столь неурочное время? Неурочное — для меня. — Аристарх Генрихович говорил, вроде как обращаясь к нам обоим, но смотрел он при этом исключительно на меня, поскольку, очевидно, считал старшего в нашей паре главным виновником визита.
— Прежде позвольте представиться, — сказал я в ответ. — Ильин Николай Афанасьевич, дворянин Лаишевского уезда Казанской губернии. Управляю имением господ Ульяновых в деревне Кокушкино. В Самаре по очень важному приватному делу.
Доктор Крейцер коротко поклонился, сохраняя на лице сухарное выражение.
— Ульянов Владимир Ильич, — представил я своего спутника. — Студент, будущий правовед.
Мой молодой друг тотчас выдвинулся на шаг вперед.
— Покорнейше прошу нас извинить, — самым вежливым тоном заговорил Владимир. — Дело наше может показаться вам странным. Однако же суть его вот в чем. Вы, сколько нам известно, обследовали тело некоего Василия Неустроева. Тело было обнаружено позавчера, рядом с книжным магазином Громова.
