Выйдя из пролетки на дощатый тротуар, мы задрали головы, осматривая гигантское строение. Вообще говоря, мельницами Самару не удивишь. Хлебная торговля — главная специальность этого славного города, ветряных мельниц повсюду множество, у Оренбургского тракта их просто целый лес, а последние годы к ним добавляются и паровые. Однако Башкирову и сыновьям надо отдать должное — они построили целый мукомольный завод, даже, можно сказать, мельничный поселок. В нескольких соседних домах можно было распознать общежития для рабочих, по обе стороны улицы, круто спускавшейся к близкой волжской пристани, располагались внушительные склады, поодаль виднелся утопающий в саду особняк — надо полагать, жительство хозяев.
— Да, Володя, вы были правы, — сокрушенно сказал я. — Найти здесь девицу Анисимову не то чтобы затруднительно, а просто-таки невозможно.
— Прежде всего, Николай Афанасьевич, надобно определить контору. Там и поймем, что возможно, а что невозможно, — ответил Владимир.
Казалось, он давно уже составил программу действий и теперь только следовал ей, не отступая в сторону. «Эх, как бы и мне такую уверенность!» — печально подумал я.
Контору от мельницы мы нашли почти сразу — она располагалась все по той же Преображенской улице в одноэтажном зеленом деревянном доме под двускатной крышей.
Владимир первым вошел внутрь, я за ним.
Дверь вела в сени, а от сеней шел коридор, по обе стороны которого были открытые двери в комнаты.
На стене коридора висел лист бумаги, обрамленный деревянным окладом, вверху которого было написано: «Устав обязанностей и прав рабочих паровой мельницы». Далее шел текст, весьма заинтересовавший меня — человека, далекого от современных производств:
«Заработанные деньги выдаются 2 и 17 числа каждого месяца.
Рабочий может пользоваться квартирой, баней, харчами.
Обязанности:
1. Если по вине помощника машиниста произойдет нагревание подшипников в машинном отделении — штраф 50 копеек.
2. За неправильную работу форсунок кочегар штрафуется на 30 копеек.
3. За небрежное выполнение своих обязанностей дневальных, поручение другим рабочим надевать приводные ремни на шкиве — 50 копеек.
4. За прогул по уважительной причине взыскание не налагается, за прогул без причин — штраф в размере дневного заработка за каждый день.
5. За несвоевременную явку на работу и за самовольную отлучку с работы до 30 минут — штраф 1/5 дневного заработка, свыше 30 минут — 1/2 дневного заработка.
6. За несоблюдение осторожности с огнем — штраф в первый раз — 1/2 дневного заработка…»
Я не успел прочитать далее, потому что Владимир дернул меня за рукав, одновременно ткнув пальцем в пятый пункт:
— Видите, Николай Афанасьевич, дело не в том, чтобы найти Прасковью Анисимову — это, я думаю, нам удастся, — а в том, чтобы не навлечь на нее хозяйский гнев, имеющий вполне экономический характер. Отлучится она даже для короткого разговора с нами, и — schwupp![34] — пожалуйте платить штраф, пятую часть дневного заработка.
Мы заглянули в первое помещение по правую руку от нас. За деревянными столами там сидели четыре человека, одетые совершенно одинаково — в светлые рубахи и бархатные жилеты, и работали с бумагами. Один перекладывал листы из одной толстой стопки в другую, что-то черкая на каждом; другой внимательно просматривал какие-то столбцы цифр; еще двое старательно писали перьями в толстых книгах — видимо, бухгалтерских, время от время щелкая костяшками счетов.
— Что вам угодно-с, господа? — спросил первый служащий — молодой человек лет двадцати пяти с гладко зачесанными ото лба волосами. Вместо того чтобы сделать пометку на листе бумаги, он положил его перед собой и выжидательно уставился на нас. — Это частная контора паровой мельницы господина Башкирова. Вы по делу-с или, может, по ошибке?
— Добрый день, господа! — поздоровался Владимир. Я тоже склонил голову в приветствии. — Извините, что прервали ход вашей работы. Меня зовут Ульянов, Владимир Ильич. Я имею честь быть помощником присяжного поверенного Андрея Николаевича Хардина. — Ульянов мельком бросил на меня взгляд, и мне показалось, что он подмигнул — самую малость, уголком глаза. — Нам надобно найти Прасковью Михайлову Анисимову. Как нам стало известно от его высокоблагородия судебного следователя Ивана Ивановича Марченко, она работает именно здесь, на паровой мельнице господина Башкирова.
Расчет Владимира оказался верен. Упоминание судебных титулов возымело действие. Молодой человек немедленно встал из-за стола и как-то даже подобострастно закивал.
— Прасковья Анисимова… Как же-с, как же-с… Кто не знает Парасю Анисимову… То есть, я имею в виду, кто из наших ее не знает? Парася отличная кухарка-с. А найти ее можно в столовой для рабочих, это в большом доме, на первом этаже-с. У нас сейчас половина второго? — Служащий посмотрел на часы, висевшие на стене. — Верно, половина второго пополудни-с. Как раз сейчас вторая смена обедает. Вы Парасю сразу найдете. Она у нас девица зычная…
Молодой человек помолчал, словно бы обдумывая, сказать что-нибудь еще или удержаться. И всетаки сказал.
— Значит, Прасковья Анисимова господам судейским потребовалась? — спросил он. — И очень хорошо-с. Видать, есть еще на свете справедливость.
Я немало подивился такому повороту разговора. Надо полагать, обстоятельства кончины Парасиного жениха здесь были известны, но на что намекал бойкий молодой человек, говоря о справедливости? Неужели на причастность к смерти Юрия Валуцкого моей несчастной дочери?
— Что вы такое хотите сказать, молодой человек? — подал я голос.
— Нет-нет, ничего-с, — стушевался служащий. — Это я так, к слову-с.
Я холодно поклонился и вышел из комнаты. Владимир тут же последовал за мной.
Покинув контору, мы пересекли Преображенскую улицу и снова подошли к гигантскому кирпичному зданию. Обеденную залу можно было даже не искать — в нее вела отдельная дверь, на которой была укреплена табличка с неожиданной надписью: «Стряпная». Давно прошедшим временем веяло от этого слова, просто каким-то плюсквамперфектом, и меня это удивило: не «Столовая», не «Обеденная», не «Трапезная» в конце концов, а именно «Стряпная». «Тогда и девица Анисимова должна именоваться не кухаркой, а стряпухой», — зачем-то подумал я.
Мы вошли в залу. В нос сразу ударили два противоречивых запаха — кислая вонь дешевых щей и густой дух свежевыпеченного хлеба. Ясное дело, что хлеб пекли здесь же — мукомольня как-никак. Ароматы, казалось, должны были мешать друг другу, но они самым нелогическим образом соединялись в единый букет, причем такой, что у меня сразу потекли слюнки. И то сказать, после раннего завтрака у нас с Владимиром во рту даже запятой съестного не было.
За деревянными столами сидели рабочие в холщовых блузах и шумно поглощали еду. Мне сразу стало ясно, почему молодой служащий в конторе назвал Прасковью зычной девицей. Стук ложек, гулкие прихлебывания, невнятный волапюк, в который сливались разговоры обедающих, — все перекрывало мощное контральто молодой женщины, отчитывающей парня, который сидел за одним из столов.
— Ну и куда ты потащил третий ломоть? — Женщина говорила, совершенно не напрягаясь, и вместе с тем создавалось впечатление, что она кричит в голос. — Ты что же думаешь, раз мельница, так хлеб можно без счета жрать? Ты и так два ломтя стрескал как андил ненасытный. Немедля положь на место! Не напасешься на вас!
Парень сидел красный от конфуза, но меж тем смотрел он на Парасю — а я уже не сомневался, что слышу и вижу именно Прасковью Анисимову, — с каким-то немым обожанием.
И можно было понять, отчего. Девица Анисимова отличалась изрядной телесной дебелостью — пышная, статная, с высокой грудью, она была ростом, пожалуй, не ниже меня, притом что я человек не маленький, девять вершков[35] как-никак; весу же в Прасковье было вряд ли меньше шести пудов. Круглое лицо дышало здоровьем и силой, а ямочки на пухлых щеках придавали ему детскую милость. Сейчас Прасковья была в темно-желтом ситцевом сарафане и белом повойнике, и, хотя цвета одежды не совпадали, мне почему-то сразу же вспомнилась венециановская «Весна».
Молодой Ульянов прошел между столами и приблизился к Анисимовой.
— Я имею честь видеть Прасковью Михайловну Анисимову? — авантажно спросил он.
Прасковья опешила.
— Ну? — только и сказала она.
Владимир представился, снова назвав придуманную им должность помощника присяжного поверенного, затем репрезентовал меня, присовокупив слова «по поручению судебного следователя Ивана Ивановича Марченко».
— Мы можем поговорить с вами несколько минут? — спросил он. — Поверьте, сударыня, это очень важно.
