Сто пудов Мира связалась с плохой компанией и дело кончилось кладбищем. Или еще как вариант — попала под машину. Может, не опознал никто, она ж одна в этой Москве долбанутой жила. Вот сюда и не сообщили.
Нет ее больше на этом свете, как пить дать нет.
А я живи и мучайся. Мучайся и живи.
Я пытался наладить личную жизнь, аж три раза.
Думал, не вечно же мне жить разведенному. Но девки сейчас пошли какие-то тупые, по-другому не скажешь. Я говорю — поесть приготовь, а они то и дело косячат. Я говорю — дом прибери, а они только грязь разведут, и на этом все. Я говорю — давай поэкспериментируем, к постели привяжу. Так визгу сколько! Одна чуть полицию не вызвала. А по-другому с ними неинтересно.
С Миркой всегда было интересно — этого не отнять.
Она же вся моя была, про полицию заикаться я ее отучил, у меня ж друг участковый. Я ее не привязывал, кстати. Обходились без того. С ней как бывало? Схватишь за какую-нибудь особенно нежную часть тела, она ка-а-ак задрожит… И я дрожал рядом с ней. От страсти с ума сходил.
Нет Мирки, нет страсти.
И налево не сходишь, неинтересно.
Это и не лево уже никакое, ведь справа никого нет. Никакого адреналина от левака.
Решаю — поставлю свечку за упокой души. Может, после этого мне станет хоть немного легче?
Покупаю свечку в предбаннике небольшой церкви. Захожу внутрь. Пахнет воском и какими-то цветами. Приторный запах, аж воротит поначалу.
Осматриваюсь, выбираю икону и тут вдруг вижу знакомую фигуру.
Мать моей Миры.
Стоит у иконы Богородицы с младенцем, плечи сгорбила, сложила руки в молитвенном жесте и беззвучно шевелит губами. Глаза зажмурила, никого вокруг себя не видит.
Сколько ей? Сорок пять, кажется? По сути, еще не старуха, а выглядит именно так. Хоть морщин на лице не особо видно, но из-под платка пробиваются совершенно седые волосы. Вообще, они с Миркой похожи, только мать ее — блеклая, постаревшая версия дочки. Юбка в пол какая-то замызганная, вязаная кофта старая.
— Здравствуйте, Вера Николаевна. — Подхожу к ней.
Она резко вздрагивает, будто к ней не зять подошел, а смерть с косой.
— Здравствуй, Антон, — кивает без улыбки.
И отворачивается.
Не хочет общаться? Так я и не навязываюсь.
— Я только спросить хотел, — снова отвлекаю ее от бесполезного бубнежа. — Перед какой иконой ставят свечку за упокой?
Она резко вскидывает взгляд, смотрит на меня с некой долей сочувствия:
— В твоей семье кто-то умер?
Возмущает меня такая постановка вопроса. У некоторых ни грамма чуткости.
— Так-то не только в моей… Мира, она не только моя жена была, но и ваша дочь…
Брови тещи мгновенно встречаются у переносицы:
— С чего ты взял, что Мира умерла?!
— Ну так… — пожимаю плечами. — Уже много месяцев ни слуху ни духу… Если б жива была, уже б давно вернулась, что ей делать в этой Москве? Вы мозгами раскиньте. Нет, чует мое сердце, нет ее уже…
Вижу, как мою тещу перекореживает от моих слов.
Обычно она мягкая, говорит так, будто каши в рот набрала, а тут четко так выдает, аж в ушах звенит:
— Типун тебе на язык! Жива она!
— Как же жива, если знать о себе не дает? Я недавно с вашим мужем говорил, так вот он…
Теща осекается, опускает взгляд в пол и опять мямлит, будто кашу жует:
— Надо верить, что еще нам остается? Я верю, что жива.
И тут до меня доходит, как до самого тупого жирафа на свете. С подругами моя гулящая жена могла не связываться, с отцом она тоже не ладила. Но мать-то любила! Если с кем и держала связь, то с ней, а та, походу, тестю ни слова…
Спрашиваю напрямик:
— Вы знаете, что она жива? Она держит с вами связь?
— Что ты? — охает она. — Уже много месяцев ни слова от дочки не слышу…
И спешит отойти.
А я не дурак. Я пес охотничий, я след взял…
Делаю вид, что и вправду ухожу, а на деле просто отдаляюсь. Скоро в церковь набивается толпа народу, становится не протолкнуться. Священник заводит какую-то тягомотину заунывным голосом. Жду, ловлю момент. Осторожно подбираюсь к теще сзади. Как заправский карманник, вытаскиваю из кармана ее затрапезной кофты старый, потертый мобильный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пластиковый мусор, который лишь по недоразумению до сих пор работает, расскажет мне все секреты.
Глава 37. Звонок из прошлого
Мира
Покрошить овощи на борщ — целое искусство.
Мама учила меня резать не слишком крупно, но и не слишком мелко, чтобы чувствовался вкус каждого ингредиента.
Я старательно кромсаю капусту, когда слышу трель мобильного, что лежит в кармане моего новенького джинсового комбинезона для беременных.
Откладываю нож, вытираю руки о фартук, который за сегодня уже успела изрядно испачкать. Смотрю на экран. Звонит абонент «Мамочка».
У нас с ней уговор — общаемся тайно, чтобы папа не ругался. Я не набираю ее номер, ведь рядом может оказаться отец или еще кто. Звонит она, и я всегда очень рада ее звонкам. Мне кажется, мы с ней стали гораздо ближе, с тех пор как я сбежала в Москву. Удивительное дело, вроде бы по расстоянию как раз все наоборот — теперь мы за тысячу километров друг от друга, а вот в эмоциональном плане будто заново сроднились.
Маме интересно все: как проходит моя беременность, как развиваются мои отношения с Глебом, как дела по учебе. Оказалось, она когда-то тоже ходила в художественную школу, хотя и забросила это дело. Мы с ней болтаем часами и, пожалуй, впервые в жизни так открыты, честны друг перед другом.
С улыбкой нажимаю зеленую кнопку, ожидаю услышать ее счастливый голос. Но звонит совсем не она.
— Привет, любимая… — раздается из трубки голос Антона.
У меня разом пересыхает в горле, мысли отключаются, а колени отчего-то перестают держать.
Шумно плюхаюсь на деревянную табуретку, что стоит рядом со столом.
— Ты там дар речи от счастья потеряла? Так рада меня слышать?
— Где мама? — я даже поначалу не узнаю собственный голос, настолько он становится писклявым, испуганным.
— Я что-то не слышу восторгов по поводу моего звонка! Ты же много месяцев со мной не общалась, неужели не соскучилась, Мира?
— Что тебе нужно? — спрашиваю совершенно чужим голосом.
— Самую малость! Встреться со мной вживую. Я хочу тебя увидеть…
— Боже, зачем?
— Мне давно не дает покоя один важный вопрос, — тянет он в трубку. — Видишь ли, какое дело… От меня ушла любимая жена. Мерзкая девка даже не потрудилась объяснить почему. А я хочу знать! Встреться со мной лицом к лицу и скажи, что тебя не устраивало в нашем браке?
— Я тебе и так скажу… — сиплю в ответ.
— Э-э, нет! — цокает он языком. — Так мне неинтересно. Я хочу смотреть в твои глаза, когда ты мне будешь это говорить. Ты же должна понимать, что ты сделала мне больно своим уходом… Только не говори, что не хотела! Тогда ты мою морду чесночным соусом не поливала бы!
— Ты заслужил каждую каплю этого соуса! — визжу в трубку и сжимаю телефон так, что белеют костяшки пальцев.
— Так когда встретимся? — спрашивает он как бы между прочим.
— Я не собираюсь с тобой встречаться! Я лучше дохлую жабу съем…
На том конце провода раздается короткое ругательство, а потом голос Антона становится деловым:
— Слушай и внимай, любимая жена… Ты сейчас успокоишься, хорошенько подумаешь, где и как со мной встретишься. А потом перезвонишь и сообщишь мне эту информацию. Или я сообщу твоему отцу, что у твоей матери от него маленький секрет. Мне прям интересно, что он с ней сделает. С ней, женщиной, которая помогала дочке кинуть зятя. Она ведь помогла тебе, так? Раз вы общались втихаря, значит стопроцентно помогала, одна бы ты на такое не решилась… А твой отец — пострадавшая сторона. Из-за нашего с тобой развода он потерял непыльную работенку в администрации под крылом у моего отца. Как думаешь, насколько строго он накажет твою мать за помощь тебе?
