Сегодня у нас в меню картошка с котлетами. Ничего вычурного, но Глебу нравится.
После ужина перебираемся в гостиную. Глеб ложится на диван, я устраиваюсь рядом, кладу голову ему на грудь. Стараюсь как можно плотнее к нему прижаться, а он крепко меня обнимает.
Глеб с воодушевлением начинает рассказывать мне про свой день. Он очень увлечен новым проектом, над которым весь отдел корпит уже которую неделю.
Обожаю слушать про его дела на работе. Хотя я в принципе обожаю слушать его голос. Неважно, что он при этом говорит, даже если бы читал мне вслух политические новости, это мне все равно понравилось бы.
Но вдруг он останавливается, целует меня в макушку и говорит со странной хрипотцой в голосе:
— Мира, милая, я давно хотел тебя спросить… А почему вы расстались с мужем?
Этим вопросом он разбивает мой идеальный вечер вдребезги.
— У тебя была какая-то серьезная причина для развода? — продолжает свой допрос Глеб.
О, у меня была причина!
И не одна… Сто миллионов причин одна другой ужаснее.
— А почему ты спрашиваешь? — осторожно интересуюсь.
— Ты идеальна, малышка, — говорит он, целуя меня в висок. — Я не могу представить, что должно было бы случиться, чтобы я тебя отпустил. Я бы любому глотку разодрал, попытайся кто-то тебя отбить…
Мне приятно слышать его речи, в то же время сама тема до такой степени больная, что я невольно морщусь.
— Я не была идеальной для бывшего мужа… — пытаюсь как-то замаскировать безразличным тоном прошлые обиды.
— Да брось, — Глеб не сдается. — Ты для любого идеальная… Я в жизни не встречал человека лучше тебя. Ты верная, преданная, безумно ласковая. Так ты расскажешь, что между вами случилось?
«Он использовал меня в качестве своей личной ручной зверушки!» — хочу закричать и сама себе мысленно затыкаю рот.
Причем нелюбимой зверушки, которую можно безнаказанно бить и обижать.
Он получал удовольствие, унижая меня. Находил повод придраться и методично доканывал, пока не доводил до слез. Это могло быть что угодно — недостаточно хорошо выглаженная рубашка, недостаточно тщательно вымытый пол, забытая вещь, которую я и не забывала вовсе. Он мог придраться к чему угодно.
Сделать что-то достаточно хорошо для Антона Горцева казалось попросту невозможным, потому что он каждый раз легко находил, за что меня наказать. Все зависело лишь от его настроения.
Он издевался надо мной каждый божий день…
А я позволяла!
Я терпела этого человека три года!
Пусть поначалу он прикидывался нормальным, но потом все его тараканы показались наружу. Этот человек критиковал любое мое действие, одежду, внешность. Он называл меня Мышью!
Я позволяла называть себя Мышью…
Как я могу сказать все это Глебу? Я не хочу, чтобы он думал, будто со мной можно так обращаться! Я умру со стыда, зная, что он прознал о тех вещах, которые со мной делал Антон…
Как вообще можно признаться мужчине, который считает тебя идеальной, что еще совсем недавно ты была чьей-то битой служанкой? После такого Глеб больше никогда не посмотрит на меня так же, как сейчас… Я больше никогда не увижу восхищения в его глазах.
Это все испортит!
Я не могу испоганить единственные нормальные отношения в моей жизни. Ну заслужила же я хоть немного счастья…
Не стану ни в чем ему признаваться. Мне это будет безумно больно! Не хочу ворошить прошлое. Не могу, не буду.
— Мы просто не сошлись характерами, — тихо шепчу. — Мне было всего восемнадцать, когда мы поженились, и это было ошибкой.
— Он был твоей первой любовью? — с нотой ревности спрашивает Глеб.
Еще недавно я считала, что да. Первой юношеской любовью.
Но теперь я вовсе не уверена в том, что вообще любила Антона. Ведь я не испытывала к нему и сотой доли того, что чувствую к Глебу. С ним мне хочется слиться в единое целое и никогда не расставаться. А от Антона, наоборот, хотелось держаться подальше.
Если бы не папин наказ, я, возможно, и не вышла бы за него замуж.
— Я не уверена, что любила его, — признаюсь Глебу. — Пожалуйста, давай больше никогда не будем о нем говорить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Хорошо, — отвечает он каким-то отрешенным голосом. — Как бы то ни было, я рад, что вы с ним не сошлись характерами…
Он снова целует меня в висок, а я стараюсь стереть из памяти всколыхнувшиеся воспоминания о бывшем муже.
Ни к чему Глебу знать о том, что произошло на самом деле. Зачем ему правда, если она такая болючая?
Да и неважно это уже.
Мы с Антоном больше никогда не увидимся…
Глава 36. Интуит
Антон
Я так-то атеист…
Никогда мне не было дела до этих церквей, бога, бабулек этих чокнутых, крестящихся по поводу и без.
А сегодня проходил мимо, и ка-а-ак накрыло! Зов услышал, потянуло в церковь.
Аж сам прифигел от такого дела.
Может, давно надо было сходить. Вдруг хоть бог помог бы, если ничего другого не помогло. Хотя… когда это он людей с того света вытаскивал? Раз в пару тысяч лет на такое и сподобился — фиговая статистика.
Я всерьез думаю, что права моя интуиция.
Нет Мирки больше на этом свете.
Не чувствую я с ней той самой связи, устал землю носом рыть в ее поисках.
Уж как я ее только не искал. Всех друзей ее обошел — ни с одним не связывалась. Ни эсэмэски, ни звонка. Ни одного фото ни в одну соцсеть не выложила, а я мониторю ее аккаунты каждый день. Хотя она и раньше почти ничего не выкладывала, но московская жизнь частенько толкает людей на разные глупости. В больницы не попадала, в полицию тоже. Ни одного номера на свое имя так и не купила, никак паспорт не засветила.
Адвокат ее нового адреса и телефона так и не выдал.
В полиции мое заявление брать отказались, ибо не родственник. Я по своим связям неофициально попробовал поискать — фуфел, так и не смог найти концов.
Заделалась в шпионки? Вряд ли. Тут больше подходит версия про то, что нет ее больше.
К тому же ну вот не верю я, что она взяла и так запросто меня разлюбила. Это что же получается, мы три года в ее брехне жили, что ли? Я ж был уверен — любит. Девки они как — если полюбили, то это на всю жизнь, что ни твори. И алкашей всю жизнь любят, терпят, и нариков.
А я не алкаш и не нарик. Деньги ей приносил исправно, домой ночевать приходил, не бухал почти. Какие ко мне претензии?
Тем не менее она после развода так ни разу и не позвонила, знать о себе не дала. Хотя я просил адвоката передать ей мое требование связаться.
Не могла она меня разлюбить. Я же не мурло какое, чтобы раз — и чувства в ноль. Она ж мне в рот заглядывала каждый день, изо всех сил стремилась услужить. Такое без любви не делается. Я наказывал, если косячила, это да. Но оно же видно, когда человек старается из любви, а когда делает что-то «для галочки». Вон как спешила ко мне каждый день: куртку у меня в прихожей забирала, ботинки мои мыла, ждала с накрытым столом.
Скучаю, хоть лбом об стенку бейся. До сих пор каждую ночь о ней думаю.
Голос в голове звенит: «Антош, поцелуй меня, пожалуйста…»
Она часто меня об этом просила в первые месяцы нашего брака. Тогда она какая-то другая была, смелее, что ли. Спорить со мной пыталась, что-то хотела доказать. Ну, я быстро это дело прикрутил, разумеется. Баба в доме вякать не должна, отец всегда меня этому учил. Но вместе с вяканьем ушли и эти вот просьбы о поцелуях. А мне их хотелось… Вспоминаю, и аж волосы на спине шевелятся, так сильно хочу вернуться обратно в то время. Хрен с ним, пусть вякала бы, но была рядом…
Покажись она мне сейчас, я бы, наверное, даже бить не стал. Просто прижал бы к себе.
Ох и дура моя Мирка… Ох и идиотка… А жалко ее — просто жуть! Стопроцентно попала к какому-нибудь шизику, и он ее принудил остаться с ним, нанял этого адвокатишку для развода, а потом на хрен кокнул. Будь она жива, уже давно дала бы о себе как-то знать, разве нет?
Думаю о том, что можно сделать с мелкой слабой девчонкой, и аж всего передергивает. Урыл бы урода! Все-таки я ее сильно любил, кретинку такую. Под кожу мне влезла, да так и осталась. И без разницы, что уже много месяцев ее не видел. Я как лебедь, мать их так. Однолюб.
