— А я тебя и не рассматриваю в таком качестве. Я же говорил, у меня только небольшие вопросы.
— А в чем состоят вопросы?
— Дело на мне висит, Дмитрий Петрович. На мне и моих ребятах. И они ниточку обнаружили, которая в министерство тянется. А это, сам знаешь, такое ведомство, к которому не знаешь, с какой стороны подступиться. Вот и решили посоветоваться со знающим человеком…
— Что ж, тронут, — кивнув, усмехнулся Вахромеев и внимательно посмотрел на Орлова. — А что за ниточка?
Вахромееву, чувствовалось, самому было любопытно, до каких нюансов докопались сыщики Орлова и не коснется ли это его самого. Впрочем, его монолитная фигура покоилась на слишком большой высоте, чтобы до нее могли дотянуться опера из МВД.
— Да вот слухи ходят, будто есть там такой деятель — Шмыгайловский. И его правая рука, некто Мищенко. Что они конкурировали с Гладких и что твой родственник прижимал их, действуя в твоих интересах.
Вахромеев, тут же оценив, что это не имеет к нему прямого отношения, пренебрежительно махнул рукой:
— Я тоже об этом обо всем слышал. И могу тебе сказать, что те, кто тебе об этом насвистел, здесь перегибают палку. Шмыгайловский, конечно, тип неприятный и даже мерзкий. Но он этого не делал. Это просто глупо. Зачем ему заказывать Гладких?
— У них был спор насчет строительства дороги и какого-то моста, — припомнил Орлов. — К этому еще имеет отношение некто Клебанов, который за взятку рассчитывал получить подряд на строительство…
— Ерунда! — махнул рукой Вахормеев. — Он все равно эту дорогу не построит, с Гладких или без него. Потому что мэрия против, а мэрия — это наполовину я! — гордо произнес Вахромеев. — Тогда уж нужно убирать еще нескольких чиновников, да и меня в придачу. А это явно не в компетенции Шмыгайловского. Даже и думать забудь про эту версию.
— А ты как сам думаешь, кому все это понадобилось? — поинтересовался Орлов доверительным тоном.
— Я ничего не думаю, это вредно, — отрезал Вахромеев. — Могу только сказать, что Вячеслав вообще здесь ни при чем. Никому его убивать смысла не было. Это я тебе говорю как человек, так сказать, знающий ситуацию изнутри. Никого Шмыгайловский нанимать не стал бы, вот и все. Мотивы просто смешны. Для непосвященного, может быть, все и выглядит круто. Шмыгайловский — глава мафии, погрязший в коррупции, а Гладких — борец за права человека. Или наоборот как-нибудь… Да театр просто какой-то!
Вахромеев говорил настолько убедительно, брызгая слюной, что ему сложно было не верить. Ко всему прочему, у Вахромеева не было особого интереса защищать какого-то там Шмыгайловского. Тем не менее он, уплетая за обе щеки жареное мясо, вещал:
— Если бы кому-то надо было убить Гладких, убили бы просто, без выпендрежа. Киллером в подъезде дома, безо всяких там выкидываний из окна, да еще чуть ли не на глазах у всех. Кстати, если бы я хотел убрать Гладких, то сделал бы это без труда. На рыбалке, например. Или подстрелил бы его на балконе его дома. Он любит там развалиться в шезлонге, причем его торс находится в прекрасном, ясном прицеле в радиусе двухсот метров. Залегай на чердаке соседнего дома — и вперед. Можно в загородном доме, с пустыря, из оврага — там еще удобнее. Уж мне-то не надо говорить — я знаю и где он живет, и все его привычки. Для киллера он — плевый вариант. А тут этот идиот почему-то выбрасывает его с балкона, рискуя в любой момент быть засеченным! Цирк бесплатный… Только, Орлов, убийца идиотом-то не был, просто не было никакого убийцы. А Гладких сам выпал. Перебрал лишнего — и выпал. Никому он не нужен был, Гладких-то. В том смысле, чтобы его убивать. Это я тебе со знанием дела говорю. Так что это несчастный случай, и больше ничего. А как это доказать — уже твоя забота. Я над этим ломать голову не хочу, потому что меня это уже не касается. — И Вахромеев опорожнил третий бокал пива, подытоживая этим основную часть обеда. — А Шмыгайловский — это все политические игры. И рука Рагозина, — заключил он, принявшись за десерт.
— Рагозин — это…
— Правильно, верный пес губернатора, надзирающий в неконституционном, заметь, порядке над силовыми структурами и имеющий на Шмыгайловского свой зуб, — Вахромеев был сама доверительность. — Он все хочет поставить под свой контроль, все хапает, и все ему мало. Но я здесь, Петр, ни при чем. Я тебе уже говорил, что, по большому счету, мне этот Шмыгайловский по барабану. И политика тоже. Я человек благоразумный и в нее стараюсь не лезть. Может быть, у Рагозина была намеренная мысль подставить Шмыгайловского? Если так, от себя могу сказать честно: если вам удастся его посадить — я горевать не стану.
— Не жалко человека, Дмитрий Петрович? — невольно усмехнулся Орлов.
— А что толку от моей жалости? Я же не пойду говорить, что он ни в чем не виноват. Просто попал человек под раздачу, — спокойно сказал Вахромеев. — Бывает… Хотя так тоже нельзя. Вот попомнишь мое слово, этому Рагозину еще отольется это все в свое время. Но это, как ты понимаешь, Орлов, — Вахромеев сделал предостерегающий жест, — строго между нами и только в порядке наших хороших и добрых отношений. Я думаю, ты меня нигде подставлять не будешь… — Потом, подумав, добавил: — Да и бестолковое это занятие, я тебе скажу. Если только где-нибудь, как Гладких, случайно попаду под небесную раздачу.
Вахромеев вздохнул, вытер губы салфеткой и перекрестился. А Орлов смотрел на этого вызывающего вроде бы доверие человека и старался понять, насколько он искренен. Вроде бы вполне, но… Оставалась какая-то недосказанность. Но больше он ничего поделать не мог. Если действительно в деле замешана какая-то политика, он все равно сделать ничего не сможет. А с другой стороны, аргументы Вахромеева были настолько просты и понятны, что Орлов начинал верить, что Гладких действительно здесь ни при чем и погиб совершенно случайно.
Как бы отвечая этим его мыслям, Вахромеев заключил:
— Вячеслав вполне мог сам выпасть из окна. Я тебе уже говорил, что считаю этот вариант самым правдоподобным. — И, чуть усмехнувшись, пояснил: — Была жара, они все там за столом крепко выпили — а то я не знаю, как это бывает в пансионатах! Он вышел на балкон, захотел освежиться, глотнуть свежего воздуха, перегнулся, не скоординировался, и… Привет, тот свет!
— Вы, похоже, не очень-то ладили друг с другом, — покачал головой Орлов.
— Отчего же… Очень ладили, — не согласился Дмитрий Петрович. — На рыбалку вместе ездили, можно сказать, поддерживали на работе друг друга. Просто я, Орлов, не люблю показного траура и рассуждаю логично и реально. Пытаясь быть в меру остроумным, не перегибая, однако, палку. Вот и все.
Орлов не сдавался. Вахромеев мог старательно уводить его от правильного направления поисков по каким-то своим причинам. И он спросил:
— Слушай, Дмитрий Петрович, ну а в личной жизни покойного что?
— Ты имеешь в виду любовниц, любовников? Треугольники, соперники и прочее? — понятливо продолжил ряд Вахромеев. — Нет там ничего. Я тебе говорю как вхожий в семью.
— А вот не скажи! — возразил генерал-лейтенант. — Был у него романчик, причем не с кем-нибудь, а с женой своего подчиненного. Который, кстати, отдыхал там же в тот вечер и даже поругался с Гладких на глазах у всех!
— Ну, вот тебе и готовый убийца, — пожал плечами Вахромеев. — Чего тебе еще нужно?
— Нет уверенности, что это он, Дмитрий Петрович.
— То есть тебе не нужен козел отпущения, ты хочешь настоящего убийцу найти? — уточнил Вахромеев и вздохнул. — Что ж, может быть, ты вообще напрасно тратишь время… И в этом вопросе я тебе точно не помощник, просто потому, что не представляю, кто его убил и почему. Если не этот ревнивый Отелло, то понятия не имею.
— Есть еще его зять, — начал Орлов. — Ты о нем что-нибудь можешь сказать?
— Нет. Хотя на свадьбе у Маринки был. Хлыщ какой-то; по-моему, типичный тунеядец. Но зачем ему убивать Гладких? И потом, он что, с ним был в пансионате?
— Нет, не был. Просто показалось странным, что его нигде не могли найти. Да и вдова Гладких с дочерью вели себя странновато. На вопросы отвечали неохотно, лукавили… Может быть, есть смысл поговорить с ними еще раз?
— Ты все равно от них ничего не узнаешь, — снова махнул рукой Вахромеев. — Люди замкнутые. К тому же сейчас в шоке, живут под семью замками. Помогать тебе встречаться с ними еще раз не буду, — он сделал решительный жест. — Мне это не надо, да и тебе тоже. Потому что только бередить раны будешь людям.
— Да я и не собирался с ними встречаться, — сказал Орлов.
— Ну, твоим людям. Это одно и то же.
— Слушай, а насчет вдовы что можешь сказать? Это я опять к вопросу о личной жизни…
— Забудь! — отмахнулся Вахромеев. — У Людмилы личная жизнь закончилась больше двадцати лет назад. Сразу после того, как Маринка родилась. Она вся в своих домашних хлопотах, тем и счастлива.
