в панельковый, встала у площади, подумала, что-то погуглила в телефоне и повернула обратно, во двор, который рядом с площадью, во двор, где находилось отделение полиции. Где же ему еще быть, думала Саша, если не в тесном дворе у вонючей площади. Она пыталась вспомнить, видела ли в своей жизни красивые ментовки в красивых местах, но не вспомнила и решила, что такого не бывает. Единственное, что показалось Саше не то чтобы красивым, но по крайней мере не уродливым – это клумба-лужайка, из которой торчало что-то цветное-цветастое-пахучее и которую обнимали ровные, стриженые кусты. В середине лужайки скучилось ментовское тело – в форменной рубашке, во всем форменном. Саша поняла, что это Сергей, тот самый Сергей, который недавно на нее обиделся. Он вкапывал в землю маленькую пальму.
Если бы Саша спросила Сергея, откуда эта пальма, он бы вряд ли рассказал ей правду. Как двумя днями съездил в Сочи на свадьбу двоюродной сестры. Как вечером, накануне торжества, шел совершенно один по набережной, немного стесняясь, что идет один и что без цели, что он просто гуляет. Как неожиданно перестал думать о чем бы то ни было стесняющем, стыдящем, представляющем его недостаточно мужественным, потому что оказался в моменте, где есть море, шебуршение волн, вкусный и текстурный, как домашняя сметана, воздух, осязаемый, шелковый ветер и полный город незнакомцев, которые никогда не узнают, кто такой Сергей и каким он должен быть. Он не купил пива (хотя шел, вообще-то, за ним), не искал внимания пьяной женщины, не напился сам, не блеванул в унитазный зев. Сергей ходил вдоль длинной набережной, туда и обратно, несколько часов, пока не присел на лавочку рядом с пальмовым кустом, чтобы отдохнуть. И конечно, Сергей ни за что не рассказал бы Саше, как решил увезти с собой тот самый, его, Сергеев, момент, как с помощью палки выкопал маленькую пальму, росшую рядом с такой же большой, как завернул ее корни в мокрую тряпку, как вез ее в плацкартном вагоне, забирая с собой на перронные перекуры, чтобы пальму никто не украл…
Хорошо, проведем с ним воспитательную беседу, сказал Сергей, разминая плечи и ноги, стоя прямо перед Сашей, злющей Сашей. Скажем ему, что бить женщин нехорошо, добавил Сергей. А давай я прямо сейчас ему позвоню, по телефону? Кстати, ничего, что он в кредит? А может, сразу бабе его позвонить, пожалеть?
Сергей посмотрел в сторону и заржал. Саша посмотрела в ту же сторону и увидела второго мента. Он сидел на лавке и курил, тоже ржал. Они оба смотрели на Сашу и ржали. Прежде чем отвернуться от них и уйти, Саша услышала, что нормальных баб не бьют, а ненормальных учат.
Саша снова оказалась на площади, дурной площади, она всегда оказывалась там и не знала, как этого избежать. Площадь была гниющим сердцем всего плохого, что есть в городе, она была противоположностью Остапки, душно-накаленная, придавливающая черную землю, не дающая ей вздохнуть, собирающая на своем теле все самое уродливое. Когда Саша подходила к остановке, она увидела Ваню, бредущего к квасному месту с книгой в руках. За прилавком сидел взрослый армянин, он смотрел в телефон и не видел Ваню, который не видел Сашу. Значит, заступает в обед, подумала Саша.
В студии пока никого не было, так что Саша даже не стала ее открывать – просто сидела на ступеньках, смотрела вперед, ничего не делала. Когда через час или больше пришла Таня, причем пришла заранее, Саша отдала ей ключи и пошла за Женей в рисовальный кружок. Женя копался и не хотел уходить. Саша ждала его в коридоре и не мешала копаться. Когда они пришли в студию, не хватало только Даши. Когда пришла Даша, Саша начала редколлегию.
Если бы вечером того же дня Саша попыталась вспомнить, что именно она говорила перед авторами, у нее бы ничего не получилось. Саша выдергивала из себя злость, проблевывалась эмоциями. Она любила Южный Ветер, она жила в Москве только до тех пор, пока не получила внутреннее разрешение вернуться, а если и бывала в других городах, то лишь по делам, правда, Саша не помнила, в каких точно городах она бывала, потому что любое неюжноветровское место было для нее блужданием в нигде. При этом Южный Ветер вмещал в себя ненависть, отдельные участки ненависти, такие как главная площадь, винно-водочный завод, Сашина квартира, мужики-приставалы, женщины-горлопанки, духота, орущие тачки. И именно в тот день, когда Саша попыталась сделать что-то хорошее, защитить незащищенных, она поняла, что вся южноветровская ненависть сконцентрировалась в отделе полиции.
Отдел полиции был местом, куда приносят боль, где варится эта боль, протоколируется и подвергается сомнению, осмеивается и размазывается по очным ставкам. В отделе полиции жила власть, не благородная, диктующая возлюбить ближнего и вознестись над обидчиком; не снисходительная, позволяющая выслушать, посоветовать, помочь, чтобы потом похвалиться этим; не какая угодно продуктивная, действенная власть. В отделе полиции всем управляла нижайшая власть, червивая власть, власть, скопившаяся во дворах коммуналок, в кабинете школьного директора, в армейской казарме, вызревшая под присмотром и при содействии других таких же нижайших кусков власти, сбившаяся в тугой ком, вонючая, распространяющая вонь на весь город. Вот о чем думала Саша, пока выступала перед редакцией, вот за какими мыслями она следила, пока из нее вылезала речь.
И поэтому в конце ее речи, когда из Даши, Астронома, Игоря и Тани стало вырываться нечто похожее, такое же яростное, такое же ненавидящее, Саша не удивилась, что появилась новая тема для нового стрит-тока, и предложила ее не она, а Игорь. А вместе с ним – Даша, Астроном, Таня. И, наверное, Женя, во всяком случае он кивал и хмурился. «Верите ли вы, что полиция вас защищает?» – записала Саша в редакционном блокноте. Брать комментарии в дневном стационаре отправилась Даша.
Саша также не смогла бы вспомнить, как прошли двадцать или тридцать минут, пока Даша была «в полях». Смонтировали быстро, в тот день монтировал Игорь, он все делал быстро, нарезал звуковые дорожки колбасой и слепливал их (Саша все подчистила за ним и сделала глаже).
Готовый стрит-ток отправляла Таня, ей нравилось заниматься коммуникацией, она писала Антону с корпоративной почты, писала долго, задавала вежливые и ничего не значащие вопросы, Саша загоралась от этой долготы, но молчала.
И только когда Антон отправил ответное письмо, Саша вернулась в свое тело, в свою голову, в момент своей жизни, и, вернувшись, сразу поняла: она очень устала и поедет домой на такси. Антон написал, что ему нравится стрит-ток, он
