то это куда-нибудь выстрелит. Я надеюсь выиграть как минимум миллион.
– И на что ты его потратишь?
– Выучусь на психиатра, – ответил Игорь, и Саша, как это часто бывало, не поняла, шутит ли он.
Антон ответил быстро, Саша уже не удивлялась этому: наверное, он действительно поверил ей и рассчитывал, что психушечное радио принесет ему деньги и славу. Ему все понравилось, настолько понравилось, что он употребил в письме слова «вышак» и «уровень». Астроном даже спросил, что такое «вышак». Саша написала Антону: «А что там с нашим стрит-током про полицию?» Ей тут же пришел ответ: «Задерживается исключительно по техническим причинам, скоро выпустим». – «Ну окей, ждем», – напечатала Саша и убрала телефон в карман.
Саша и без Антона знала, что новая работа получилась классной, профессионально сделанной, яркой, что после этого к ним снова придут подписчики. А еще, может быть, наконец в их соцсетях начнут скандалить, обзываться и орать о том, что надо закрыть радио, – Саша ждала скандалов и считала, что они станут очередным и закономерным подшагиванием к успеху.
С такими мыслями Саша доехала до площади, вышла из маршрутки. Она уже не следила за Женей и его безопасностью, потому что он все активнее смотрел по сторонам и даже, кажется, наслаждался прогулками. У Саши было хорошее настроение, она успокоилась, чувствовала себя внутри бирюзовой, как горное озеро, гладкой и теплой, понимающей и доброй. Потом Саша увидела квасного Ваню, и ее бирюзовость заколыхалась. Она подошла, заказала квас себе и Жене и, пока Ваня наполнял стаканы, управляя толщиной пенки, спросила его, как дела. Просто – как дела.
– Саша, пожалуйста, давайте не будем говорить о том, что вы видели.
– Хорошо. – Сашино внутреннее озеро не схлопнулось в черную дыру, почему-то все осталось как есть, и Саша что-то почувствовала к Ване. Ей было сложно понять, что это, как и другие свои добрые, бирюзовые чувства, но они делали ее озеро более полноводным. – Просто, Ваня, если вам нужна какая-то помощь, я хотела бы…
– Ничего не надо, – Ваня обрезал Сашино предложение, чего никогда раньше не делал. – Я работаю, потому что коплю деньги. Скоро мы с мамой уедем.
Ваня поставил на прилавок первый стакан ноль три. Он посмотрел на Сашу и увидел, что она растерялась. Ваня не помнил, чтобы Саша выглядела растерянной, поэтому решил как-нибудь ее встряхнуть, вернуть, помочь ей перестать быть такой-не-Сашей.
– Саша, а куда вы все время ездите?
– На работу.
– А где вы работаете?
– Продаю квартиры, вы же видели, здесь бываю через день.
Ваня поставил на прилавок второй стакан ноль три, обошел его, встал напротив Саши, дернул правой рукой так, будто хотел дотронуться до Саши, но передумал и сказал:
– А можете заходить ко мне каждый раз? Можно просто, не за квасом. Я тут с часу дня каждый день.
– Конечно. – Саша присогнулась, взяла Ванину ладонь своей, сжала ее, потом бросила, схватила оба стакана и ушла.
Если бы Саша обернулась, она бы увидела, как Женя пожал Ване руку, а потом побежал за ней.
В один из дней, когда была очередная редколлегия, Саша наконец познакомилась с медицинским психологом Наташей. Наташа любила курить сигареты, толстые, с оранжевым фильтром, и курила часто, отходя на несколько метров от главного входа в медико-реабилитационное отделение, похожее на дворец. Саша видела ее и ее белый халат почти каждый раз, когда отводила Женю в изостудию или забегала в корпус, чтобы сходить в туалет. Она хотела завести с Наташей знакомство: было бы полезно знать о делах больницы не только от авторов радио и Джумбера, но и от какого-нибудь медработника. К тому же Наташа была ее ровесницей и, не стесняясь, курила. Но стояла совсем далеко, никак не получалось с ней пересечься. И вот в один радийный день они встретились в туалете. Быстро разговорились, разболтались, Саша узнала, что Наташа тоже хотела с ней познакомиться, но не потому, что часто видела (во время перекуров Наташа ничего не видела, это было для нее, как она сама говорила, «медитативной практикой»), а потому что Джумбер много говорил о Саше.
– Правда? И что же? – спросила Саша и удивилась сама себе.
– Ой, я уж все не вспомню, – засмеялась Наташа. – Обожает он тебя, короче, то есть в восторге.
– Да? Правда? – Саша тут же захотела стереть сказанное.
– Ну еще бы он не был в восторге от того, что на него бесплатно работает образованная москвичка.
Так вот как меня называют за спиной, подумала Саша. Образованная москвичка!
– Это приятно, – ответила Саша и попрощалась с новой больничной знакомой.
За две недели, которые прошли с Игоревой работы «в поле», на радио вышел только его орущий и скандальный стрит-ток, а больше ничего не вышло. Антон отправил несколько писем на корпоративную почту: в одном рассказывалось о рекорде по количеству звонков, которые несколько часов колотили по «Южным волнам»; в другом писалось о том, как редакцию накрыло письмами, электронными и бумажными; в третьем было тоже что-то о рекордах. Ему попеременно отвечали Даша и Таня: очень рады, довольны, спасибо за информацию, Антон, будем и дальше стараться. Антон также писал письма Саше, и они были длиннее, потому что в них он рассказывал, кто на «Южных волнах» восхитился их сотрудничеством с «Ветрянкой», как именно восхитился и в каких выражениях, еще он писал, что баритонящий ведущий увлекся темой психиатрии и все чаще предлагает поговорить о «всяких ментальных штучках». В то же время Сашины ответы становились короче и скакали только вокруг невышедшего опроса про полицию. На одно письмо Антона она вообще отвечать не стала. Вскоре он отправил следующее, в котором мерцали точная дата и время выхода стрит-тока. «Очень рада, – написала Саша. – Я уже думала, что ты нас кинул». Вместе с тем письмом от Саши отсоединилась тяжесть, накрывавшая ее последние дни, пятисоткилограммовая угроза, и тогда Саша наконец заметила: радиокружок перестал быть сделкой или хобби, теперь это проект, ее дело.
За те же две недели Саша сдала в аренду две квартиры и нашла покупателя на однушку в панельке. Появились новые деньги, свежие деньги, уже не московские, а южноветровские, и в один из дней Саша с Женей пошли на рынок, а на обратном пути заглянули в антикварный магазин, куда тащили свои вещи бабушки и дедушки, жившие в Южном Ветре с рождения и хранившие остатки древнего барахла. Там же встречались штуковины из разграбленных санаториев, некоторые из них были дореволюционными, например люстры, но не только. Все награбленное приносили бывшие сторожа, медсестры и другие оставшиеся без работы южноветровчане, а теперь и
