на улыбку, зато отличались добросовестностью, упорством, стремлением к познанию нового. Ведь именно из этих мест уходили когда-то на далекий восток отважные первооткрыватели сибирских рек, северных морей, Камчатки, Аляски, создатели первых поселений на западном берегу Североамериканского континента.
Самостоятельность — вот что было свойственно северным крестьянам, не знавшим гнета помещиков, числившимся за государственной казной. Плати налог царю-батюшке, а в остальном твоя воля-забота: хоть хоромы наживай, хоть с голоду подыхай.
Единственная улица деревни Медведки вытянулась вдоль холмистого берега над речкой Ухтомкой. Летом она почти пересыхала и лишь в половодье бурлила и кипела, выходила из берегов, стремясь поскорее слиться с недалекой Северной Двиной. Не все ребятишки в деревне и плавать-то умели, зато кого ни спроси, собирались служить на море. И вот что интересно: попасть в солдаты было большой бедой. С малых лет помнил Коля, как тосковали за околицей девичьи голоса:
Снеги белы упадут, Пароходы не пойдут. Мово милого забреют — Во солдаты повезут…
А служба на флоте, хоть и была она потруднее сухопутной, хоть и уносила парней надолго в неведомую морскую даль, никого не отпугивала и считалась почетной. Наверное, потому, что испокон веков, с петровских времен, из этих краев брали крестьянских сынов в матросскую службу, моряками были и деды, и прадеды. Почти в каждой избе хранились потемневшие кресты и медали, полученные в морских сражениях, висели на стенах лубочные картинки с кораблями, окутанными пушечным дымом. А в некоторых избах красовались усатые моряки в форме, с надписями на бескозырках. В такие дома ходили всей деревней, рассматривали лихого земляка. Ребятишки сгорали от зависти.
Вырастешь — пойдешь в моряки: это словно бы само собой разумелось. Ничего другого не желал для себя и Коля. И именно это стремление, возникшее с малых лет, как раз и помогло ему потом найти свою стезю в житейском круговороте.
Три класса церковноприходской школы закончил хорошо. Очень любил читать. Только времени для книг не оставалось. В 1915 году семья осталась без кормильца — умер отец. Хорошо хоть проявил заботу старший брат отца, имевший в Архангельске свой дом и служивший во торговой части. Приехал за Николаем: строгий, пожилой, в городской одежде. Сказал, что забирает мальчика к себе: Николай будет помогать по хозяйству и учиться, а там, дает бог, и работа подвернется приличная.
От Котласа до Архангельска плыли на колесном буксире «Федор». Пароходишко был далеко не новый, грязный, лениво шлепал плицами по воде, но Николаю, впервые оказавшемуся на настоящем судне, ел казался чуть ли не чудом техники. Дядя-то ехал в каюте, а Николай разместился на широкой корме, среди пеньковых тросов. Прохладно здесь, зато все видно: и река, и берега с двух сторон.
Это первое «дальнее плавание» Николая Кузнецова стало одним из главных событий его юности. Да и в Архангельске он попал в «морскую» обстановку. Дядя по работе связан был с торговым портом, в его доме часто бывали моряки, говорили о плаваниях в далекие страны, сетовали на то, что германские подводные лодки, подкрадываясь незаметно, топили корабли, много загубили матросских душ. По ночам Коля представлял себе жуткие картины: разламывающиеся от взрыва самодвижущихся мин, горящие, исчезающие среди волн пароходы.
Неплохо жилось у дяди, только вот на учебу совсем не оставалось времени. Ходил, правда, в школу одну зиму вместе с двоюродным братом, но брат — каждый день, а Коля — два или три раза в неделю. По дому работы много, к тому же дядя использовал племянника как надежного посыльного, отправлял его то в один, то в другой конец города.
В конце концов ему осточертело быть мальчиком на побегушках и вроде бы приживальщиком. И тогда он принял свое первое самостоятельное и крутое решение. В двадцати верстах от города создавался аванпорт «Экономия»: там, ближе к Белому морю, река замерзала позже, в иную зиму большие суда сами, без ледоколов, могли добираться к причалам. А судов в ту военную пору приходило много. Расширялось Управление работ по улучшению Архангельского порта. Рослого грамотного паренька охотно взяли туда рассыльным. Сама судьба все теснее и теснее связывала Николая с морем.
Ему было пятнадцать лет, когда свершилась Октябрьская революция. В Управлении служащие, моряки, подрядчики спорили до хрипоты, на митингах выступали рабочие и матросы, одни были за большевиков, другие за эсеров, третьи вообще не признавали никакой власти. Но что мог понять Николай и его сверстники в происходившем? «Нас, ребят, привлекала только сама сцена раздоров, мы не вникали в существо дела, — писал впоследствии Николай Герасимович в своих воспоминаниях. — Уходили на улицу, предпочитая бродить по набережной Северной Двины, или ехали в Соломбалу, где можно было оказаться свидетелем необычных событий».
Каких? Ну, например, дошел слух, что в Мурманске высадились интервенты. Англичане, американцы и даже какие-то неведомые канадцы. Теперь очередь за Архангельском. Большевики начали срочно вывозить оружие, боеприпасы, продовольствие и обмундирование в Котлас, в глубь страны.
Николай был озабочен тем, как добраться до деревни, до дома, помочь своим по хозяйству. Прежде он ездил в Медведки каждое лето, но теперь все было гораздо сложнее. Пароходы ходили редко, без расписания. И все же в июне восемнадцатого года ему удалось выбраться в родные края. Приехал домой и надолго застрял там: в июле Архангельск захватили интервенты и, создав военную флотилию, двинулись вверх по Северной Двине, к Котласу. Но в Медведках, в глухой деревне, жизнь шла привычно спокойно. Мать радовалась, что сын дома, крестьянской работы — невпроворот. А вечером гулянье за околицей: парень-то уже окрепший, видный.
Конечно, говорил он с ровесниками о том, что, если подойдут эти самые интервенты, надо проситься в Красную Армию. Только возьмут ли? Скажут: молоды еще. Внутренне он уже готов был к борьбе. Иначе не объяснишь то, что произошло с ним осенью девятнадцатого года, когда поехал в Котлас искать работу на зиму. Увидел военного моряка в кожаной куртке, с маузером на ремне, со звездочкой на фуражке — и ноги сами понесли к нему.
«Дяденька, вы с Северодвинской флотилии? Возьмите меня к себе!» — «А зачем?» — усмехнулся моряк. — «Как зачем? С белыми воевать!» — «А что ты можешь?
