Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Я Сергея Гавриловича прямо спросил: на каком основании он себя к этой усадьбе причислил и чем отличается от любого другого пенсионера, сажающего картошку и на склоне дней отдыхающего от суеты городской жизни? Он удивился:
— Так был же сон…
— Какой сон?
— Теперь можно сказать, вещий. Лет двадцать пять назад. Я в этих местах детство провел, всех хорошо знаю. И вот во сне иду я к председателю колхоза имени Ульянова-Ленина Барановскому и говорю: нельзя так жить! Надо что-то делать! “А, — он мне говорит, — я и так все делаю. Что конкретно ты предлагаешь?” — “Я предлагаю, говорю, во-первых, выкинуть из церкви клуб и церковь эту открыть, попа нормального привести, чтоб все как положено. Во-вторых, выселить из барского дома учителей. Что они там у тебя друг на друге ютятся, как бичи? Что, у тебя лесу на три-четыре избы им нету? А в-третьих, предлагаю здесь учредить музей. Причем такой музей… необычный!” А Барановский мне во сне отвечает: “Значит, хочешь, чтобы меня из партии выгнали?”
Конечно, выяснилось потом, что помимо этого сна и исподволь, всю жизнь вызревающего решения вернуться сюда, на родину деда, есть еще всякие формальные обстоятельства — причастность к Бакунинскому фонду, в задачу которого входит реставрация и восстановление. Среди учредителей — праправнук Бакунина (а значит, сын одного из братьев, ибо у самого Мишеля своих детей не было) Георгий Никитич Цирг, коммерсант. Внешне очень похож на Бакунина, что подтверждает законы Менделя. Но я о другом. Фонд — он в Москве фонд, здесь — абстракция. А жизнь хранителя — она, напротив, очень конкретна, она противостоит стихии разрушения непосредственно. Помню, как раскочегарили мы мою “Ниву” и лесными дорогами покатили по соседству к любезному другу старика Бакунина Н. А. Львову — в Никольское и Арпачево, где выстроил тот церковь обыкновенную с колокольней в виде маяка, символизирующего воссоединение света небесного с музыкой сфер. Всего-то накрутили километров сорок, а впечатление было, что колесим по сказочной стране или странам даже: в трех деревнях мужики были скуластые, рыжие, заросшие коротким жестким волосом (не бородой, а именно щетиной непролазной) и при этом все почти — с рассеченной в драке левой бровью; а в Арпачеве уже мужики были черные, бородатые; сухощавые были, но в основном кряжистые или даже толстые. А промеж тех деревень не было ничего, кроме колокольчиков, неба, извивов реки да редких посевов жита. Львовская церковь стояла в лесах, которые, казалось, только и удерживают ее обветшавшие стены. “Маяк” давно потух. Возле него чернел старый, шелудивый, оползший на одну сторону дом, в котором зародился и быстро выплеснулся на улицу звук скандала. Вышла старуха и наперерез проходящему деревней стаду пошла с ведром к оловянному водопойному пруду, в сердцах все повторяя: “Еб твою мать! Пока была молодая, так была ничего, а как постарела, так еб твою мать! А ты доживи до моих годов-то… Ты доживи…” Потом старуха устала ругаться, и мы ее увидели у церковной ограды, она на скамеечке сидела с кошкой на руках и обижалась…
И я еще подумал, что где-то видел все это — эти дома без заборов, взъерошенные ветром крыши, пахнущих водочкой мужиков, слоняющихся по улицам без видимого дела и все равно вздернутых, озлобленных чем-то, и эти скандалы беспричинные, в которых изживает себя нищая и погубленная жизнь, — все это, правда, я видел в одном ненецком поселке лет за семь до приезда сюда, но только тогда мог заставить себя смотреть на это с холодным этнографическим отчуждением, а здесь нечем закрыться, видя, до какого состояния дошел мой народ…
Однако в том же Арпачеве, в доме, выстроенном с холостяцкой старательностью, проживал еще один хранитель. Хранитель церкви и маяка Георгий Федорович Шапошников. Его долго не могли мы докричаться и войти в ворота, охраняемые огромной безмолвной кавказской овчаркой, а потом увидели явно из бани к нам вышедшего человека, чем-то похожего на актера Пуговкина.
Он порадовался соседству и знакомству, по сути же заметил, что главное — не пускать в дело никаких посредников, потому что вот — он указал рукою в сторону церкви — крыша: она на собственные деньги собственными руками сделана. А сколько ни приезжало с программами и с проектами — гвоздя не привезли. Паразитами то есть оказались.
— Как же их отличить, паразитов-то? — несколько наивно вопросил Сергей Гаврилович.
— Ну как? — удивился Георгий Федорович, прикрывая остывающее после парной тело халатом, а голову — верхом обрезанной фетровой шляпы. — Вы, вообще, верующий человек?
— Верующий, — сказал Сергей Гаврилович.
— Ну, так по вере и поступайте…
Со стороны жизнь хранителя кажется обыкновенной, заурядной даже, путающейся в каких-то мелочах. Но смысл ее в том, чтобы каждодневно противодействовать неистощимому духу разрушения, который воцаряется, когда дух землеустройства перестает соединять людей. Ничего нельзя изменить, не став своим среди этих людей, изверившихся, потерявших чувство справедливости и добра, не любя их, не вросши с корнями, с огородом и картошкой в эту неплодную землю, не простаивая длинных очередей в промозглом деревенском магазине за хлебом или за селедкой, пересоленной так, что не лезет в горло без лука, не слившись с ландшафтом и с течением местного времени, чтобы внутри все же остаться самим собой и вечером под навесом у костра поднимать тост за Бакуниных…
Без Корнилова попытки восстановить усадьбу уже предпринимались. И были подрядчики (которые — точно по Шапошникову — растратили деньги, спустили воду из верхнего пруда, выбрали из него карасей да и делись куда-то). Но когда поселился в усадьбе Сергей Гаврилович, отношение к “реставрации” изменилось: потому как если человек сам живет, собой отвечает, то дело это его, кровное — а это уже серьезно…
Разумеется, существует проект полного воссоздания парка и дома. Есть смета (на дом) — 180 тысяч у. е. Сергей Гаврилович живет так, как будто дело только в том, чтобы эти деньги перевести со счета на счет, как будто скоро, при жизни его уже, все это будет.
— И не просто музей, а что-то особенное… Конная прогулка по окрестностям, а вечером, для пожелавших остаться, еще придумать надо что-то особенное…
Надо сказать, что в этот момент мы вчетвером — хранитель, я и два хороших местных мужика — Алексей Гапоненко и Борис Николаевич Петров — поднимали наверх лестницу, чтобы перекрыть прохудившуюся крышу флигеля. Все, что было у нас, — это восемь рук, веревка, блок да листы тонкого металла (не жести даже, а длинных полос от печатных форм). И когда лестница, поднятая почти до крыши, зацепилась за гнилой карниз, грозя обвалить его, я, по малодушию, отчаялся верить в успех даже этого крохотного предприятия. А Сергей Гаврилович верит легко, в нем много надежды, много будущего. Поэтому вечером, когда лестница благополучно поднята, и крыша блещет свежей полосою, и цыганский костер потрескивает во дворе, мы опять принимаемся фантазировать — что бы такого особенного придумать в Прямухине?
Что же — фейерверк по-старинному? Но Прямухино не славилось никогда фейерверками. Маскарад? Не славилось и маскарадами. Здесь не столько балы давали, сколько музицировали и философствовали — а где найдешь столько философов кряду? Разве что устраивать международный бакунинский философский семинар…
Счастливая мысль приходит Сергею Гавриловичу в голову: пьеса! Пьеса про один какой-нибудь день, в котором вся жизнь прямухинская отразилась бы как в зеркале…
К примеру , один из сентябрьских дней года 1836-го. Еще летом Бакунин познакомился в Москве с Белинским и стал зазывать его в Прямухино. Белинский, полный неуверенности в себе, колебался, но Бакунин пленял его не только философией, он являлся в ореоле своих сестер, о которых двадцатипятилетний филозоф был наслышан от Станкевича, связанного возвышенными отношениями сразу с двумя сестрами Бакуниными. “Семейство Бакуниных — идеал семейства, — писал другу Станкевич. — Можешь себе представить, как оно должно действовать на душу, которая не чужда искры Божией! Нам надо туда ездить исправляться”. Исправляться было точно надобно. Бакунин выдернул Белинского из дурно тянувшейся истории с какой-то гризеткой, дал денег и на два месяца увез в свой рай. В гостевом флигеле дорические колонны поддерживали тогда балкон с видом на всю “прямухинскую гармонию”. Справа виднелась за деревьями церковь, прямо перед домом был сначала цветник (левкои, настурции, душистый табак, флоксы, пионы, петунии), затем — обширная поляна с одиноко растущим дубом, овеянным романтическою легендой. Обрамляла поляну зеленая кулиса парка, закрывавшая и реку, и сельцо Лопатино на том берегу, и “все призраки внешней жизни”. Белинский ожил, после Москвы ощутив себя в другом мире, “в другой сфере”. Вместе с Мишелем он витийствовал и так накалил атмосферу в доме, что трое младших братьев Бакуниных (Павел, Александр и Алексей), обучавшиеся в Твери, прослышав про это философическое пиршество, решили бежать из гимназии. В семье назревал скандал, и старик Бакунин, похоже, сдерживал раздражение сыном и гостем только из усвоенных им понятий гостеприимства. Белинский этого тогда не замечал. Он импровизировал на фихтеанские темы, писал статью (“Опыт системы нравственной философии...”) и был окружен поклонением. Татьяна, сестра Михаила, ему переписывала черновики набело; в отношении же младшей, Александры, филозоф и вовсе ощутил чувство, столь полно угрожающее его покою, что он и хотел, и не осмеливался в него поверить. Только Мишель — несомненно, ревнуя к сестре — открыто над ним подтрунивал (в кружке Станкевича, подчеркнуто “немецком”, только и занимавшемся что немецкою метафизикой и с презрением относящемся ко всему французскому, а тем более английскому, Белинский был единственным, кто не знал немецкого языка!). Это язвило его до глубины души: “Какая-то подлая злоба на всех и даже на невинный немецкий язык давала мне знать о моем глубоком унижении, о глубоком падении. И вслед за этим я иногда должен был шутить и говорить о любви, которой во мне не было, о блаженстве жизни, когда в душе моей были один холод, досада, ненависть к жизни, презрение к себе…”
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир книги
- Золотая трава - Пьер-Жакез Элиас - Современная проза
- Рука на плече - Лижия Теллес - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сеул, зима 1964 года - Сын Ок Ким - Современная проза
- Неприкаянные - Сабина Грубер - Современная проза
- Мужчина & Женщина - Петер Розай - Современная проза
- Красная трава - Борис Виан - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Волною морскою (сборник) - Максим Осипов - Современная проза
- Муmооn - Андрей Волос - Современная проза