В очередной раз возникая из наружного дождя с опустошенными носилками, Андрюха возвещает:
— Интернациональная бригада имени Карлоса продолжает свою работу!
— Какого Карлоса? — спрашиваю я.
— Знаешь, в последние тридцать лет образовалось столько крутых Карлосов — от Сантаны до Кастанеды, — что, в сущности, не важно, какого именно...
Мне очень симпатичен Андрюха. Ему двадцать два года, он работает в гитарной мастерской, носит рваные джинсы и дрэды, как Боб Марли. Он беспечен и легок, как солнечный зайчик. Рядом с ним я чувствую себя тяжелым и скучным, как интурист.
— Где фасоль, Андрюха? — спрашивает его дежурный по кухне. — Ты обещал привезти фасоль.
— Я собирался в последние пятнадцать минут и поэтому забыл. Фасоль и носки. Последние носки пришлось надеть на встречу “Хранителей Радуги” с мэром Петрозаводска, и от них, по сути, ничего не осталось...
— Ты знаешь “Хранителей Радуги”?! — не выдерживаю я. “Хранители” — это экологическая организация, с которой я давно ищу контакт. В прессе их называли даже экстремистами — за то, что они не ограничиваются положенными протестами в положенные инстанции, а начинают самостоятельно вмешиваться.
— А я и есть “хранитель”...
Вот какой человек Андрюха. В этом году “Хранители Радуги” проводили акцию по защите последних нетронутых древних лесов Карелии. Аналогичные леса в Европе сохранились только в Швейцарии. Поэтому был подписан мораторий на вырубку этих лесов и покупку/использование их древесины. Финны подписали мораторий. Мы — нет. Потому что в районе Костомукши, где растут последние девственные леса Европы, у нас нет другой занятости, кроме как в леспромхозе. Леса, которые продолжают рубить. И задешево вывозить лес прямо в Финляндию. Финны, потупив взор, спекулируют этим лесом. И положение, таким образом, всех устраивает: мораторий существует, общественность успокоена, а лучшая в Европе древесина все равно попадает на мировой рынок. “Хранители” как могли испортили идиллию: промаркировали запретительными клеймами уже готовый к вывозке лес и, собрав в Петрозаводске всех местных журналистов, вручили письмо протеста губернатору Карелии. Так, мол, и так. Остановить безобразие. Перепрофилировать производство...
Жизнь современного анархиста — это жизнь от одной акции отчаяния до другой. Сегодня ты протестуешь против уничтожения лесов или против войны, которую общество согласилось считать необходимой, а завтра, как самый сознательный в мире комбатанте, “реставрируешь” то, во что не вложено еще ни копейки денег. Вот почему, истоптав в Карелии последние носки, Андрюха оказался во флигеле.
Дорогу в Прямухино, бывшую усадьбу Бакуниных, проторила еще Наталья Михайловна Пирумова, замечательный ученый-историк — “бабушка русского анархизма”, которой еще в советское время удалось издать две первоклассные монографии по М. А. Бакунину и П. А. Кропоткину. Этими книгами она, как Христос пятью хлебами, накормила тысячи духовно страждущих вольнодумцев, живших в философской беспросветности марксизма-ленинизма. Уже в старости Наталья Михайловна посадила на поляне перед домом дуб — в память о разбитом молнией старом дубе, который, по преданию, посажен был еще отцом Бакунина и декабристами Муравьевыми, братьями его жены. В какие-то дремучие советские года почтить своим присутствием место, где родился и вырос Бакунин, приезжал Пол Аврич — “американский дедушка”, автор самой авторитетной за океаном монографии “Russian Anarchists”, но правда это или легенда, никто не знает. Зато доподлинно была здесь американская анархистка Лора Акай, которую в 1985 году советские власти, по недоразумению, что ли, пригласили на фестиваль молодежи и студентов в Москве. Приехав, она со своей прической “ирокез” пребывала в одиночестве в столице правильного коммунизма, покуда не встретила какого-то мексиканского анархиста, с которым они, гордо развернув над головами свое черное знамя, знамя лионских ткачей 1831 года, прошествовали на параде открытия фестиваля под общий восторг и приветствия: кажется, их приняли за посланцев какой-то неведомой страны.
Анархизм всегда интересовал меня. Настолько, что я написал даже книгу о Махно, без которого не расплетается узел Гражданской войны. Я был счастлив, познакомившись и даже подружившись с Василием Васильевичем Налимовым — философом, последним представителем анархизма 20-х годов. Но с молодыми анархистами эпохи демократических митингов я так толком и не свел знакомство, а по прошествии времени с чувством разочарования узнал, что они не анархисты уже — кто-то либеральным советником при губернаторе, кто-то в Московской думе православным государственником...
Я считаю, что анархизм — серьезный выбор, серьезная гражданская и философская позиция, которая стоит того, чтобы ее отстаивать. Поэтому и разочарование в том, что бывшие анархистские лидеры “перекрасились”, понятно, и радость известия о том, что не все анархисты исчезли...
Анархисты приезжают в Прямухино уже не первый сезон. В начале лета на сайте “анархив” (http://anarchive.da.ru) активисты прямухинской акции оповещают о сроках работ, после чего каждый желающий может сюда приехать, пообщаться, поделиться новостями и соображениями. Когда я приехал, пик сезона уже миновал, из-за дождей многие “дезертировали”, а оставшиеся представляли из себя пестрый молодежный коктейль. Женя и Галинка из Минска, 15 и 16 лет, школьники. Женя Большой из Питера, 21, издатель самиздатовского журнала “Ножи и Вилки”, автор Интернета; Петр, 26, ветеран движения, преподаватель философии (Москва); Дмитрий, 20, горный турист, студент университета управления (Москва); Сергей, 22, студент Института экономики, управления и политологии (Москва); Андрюха (“Боб Марли”), тоже москвич, москвичи Маргарита и Миша, 26, люди, работающие в буржуазных составляющих общества; а также Андрей и Витни, о которых я узнал лишь, что весной они вдвоем за пару сотен долларов совершили прекрасный тур по европейским сквотам, то есть “самозахваченным” квартирам, которые со временем превратились в образцово-показательные заповедники радикализма с собственными радиостанциями для круглосуточного вещания. Не знаю, кто слушает эти радиостанции, но система работает по всей Европе, так что, завязав знакомства, скажем, в Чехии, можно, перебираясь из сквота в сквот, запросто побывать в Германии, Италии, Франции, Испании и т. д., не связываясь ни с турагентствами, ни, в принципе, с общепринятыми способами перемещения и расселения.
Для анархиста важно спокойно относиться к деньгам. К чужим (особенно если их много) и к своим (особенно если их мало). В свое время Маргарита занималась продвижением на российский рынок мексиканского пива “Корона”. В Мексике это дешевое пиво, но, поскольку перевозка его затратна, у нас оно дорого. Чтобы его впаривать по высокой цене, был составлен имиджевый портрет человека, пьющего крутое пиво “Корона”: доход от 500 $ на одного члена семьи, автомобиль, сотовый телефон, активная social life1 — клуб, казино, фитнес-клуб...
— Разве это social life? — смеется Андрюха, разгребая завал кирпичей на месте обрушившейся печи. — Вот это, я понимаю, social life. А после этого мы и “Жигулевским” оттянемся...
— “Балтикой”, — поправляет его Женя Большой. Он патриот родного города.
— Ты питерский шовинист, — пытается поддеть его Андрюха. — У нас в Москве площадь Революции есть. А у вас в Питере что?
— А у нас площадь Восстания.
— Революция круче восстания.
— Не, восстание круче революции. Когда революция побеждает, такой отстой получается...
Я все время думаю: что им Бакунин?
Разумеется, никакого настоящего Бакунина они не знают, как вообще не желают углубляться в слишком глубокое прошлое. Да, было там что-то: Маркс, Интернационал, какие-то дрязги… Но вообще Бакунин — это круто. Бакунин — это огонь. Бакунин — это свобода.
“Свобода! Только свобода, полная свобода для каждого и для всех! Вот наша мораль и наша единственная религия… Быть свободным — это право, долг, все достоинство, все счастье, все назначение человека…”
Что такое “свобода”? Ничего, только слово. Или “осознанная необходимость”? Нет, это как-то по-философски выхолощено… А как архетип это слово всеобъемлюще, оно включает в себя такие разносторонние представления, как личная независимость, воля, полет, красное, голубое, покой, счастье…
Никто не вложил столько страсти в слово “свобода”, как Бакунин. О, он умел произносить “могучие”, “огромные” слова!
