Определенно недостает культуры всякой и главным образом бывшей в немилости у Сталина культуры демократии, культуры человеческого общения свободных и равных между собой граждан. Не хватает аргументов, такта, навыка слушать оппонента, не терпится проявить власть, если она в наличии. В голосе прорезываются металлические нотки, взгляд твердеет, нечто монументальное появляется в самой фигуре. Даже человек, от природы одаренный, не всегда выдерживает испытание властью, подчас пустяковой. Из спеси, не обязательно корысти ради, он тешится чужой зависимостью. Хочу — выдам справку, хочу — нет, проставлю печать или буду только дышать на нее, помогу больному или не помогу, пропущу или задержу, приму на учебу или воздержусь, «облагодетельствую» или испорчу настроение, заставляю отбывать ценз повинностей и страданий, прежде чем ты — гражданин — получишь положенное по Конституции. А схвати подобного властолюбца за руку, он прикроется «государственным резоном» или бумагой, которую читает справа налево, выискивая в ней между строк то, чего нет, или наглым — «не нравится, могу уйти работать в другое заведение».
Невидимые миру слезы? Бытовые неурядицы. Возможно, кого-то устроит нивелировка проблемы. Если же смотреть в корень, то придется заявить — многие наши недуги зачинаются совсем обыденно. В очередях, переполненном транспорте, собесах, врачебных учреждениях и т. д. складываются свои циклоны и антициклоны, воздействующие не только на сезонную погоду, но и на общественный климат. Если подойти к проблеме под политическим углом зрения, то придется признать, что стихийно распространилась практика урезания де-факто социальных гарантий и гражданских прав советского человека или затруднения доступа к ним.
Кто может мириться, с олимпийским спокойствием взирать, как ветеранов Отечественной войны, инвалидов, вернувшихся из Афганистана, оскорбляют бездушием и усмешкой, бросая вызов Постановлениям ЦК и правительства, как издеваются над сиротами и престарелыми? Когда же хотя бы здесь воцарится порядок? За мелочь подобные безобразия могут сходить только у людей, непоколебимо убежденных в волшебной силе палочной дисциплины и начальственного окрика. Для них демократия — ширма, дань моде, легкое недомогание наподобие насморка или развлечение, которое мы можем для разнообразия себе накоротко позволить.
Встречаются, понятно, и такие, кто не утруждает себя самоанализом, ищет ответы на вопросы, которые его волнуют, лишь вовне и за аксиому чтит приспособленчество. Приспосабливается всегда держащий про запас вчерашний скарб. По одной этой причине нельзя ждать от него полной отдачи. Хорошо еще, если он не балласт, а только пассив. Впрочем, пассивность охотно ищет себе извинения и находит — зачем рисковать, быть деятельным, когда инициатива по-прежнему наказуема или связана с вагоном неудобств, мытарств, нервотрепки.
Для полноты картины придется упомянуть людей, паразитирующих на бдительности и поточным методом производящих сомнения. По их мнению, партия уже зашла слишком далеко в революционных переменах, демократическом обновлении и гласности. В подтверждение скажут: смотрите, какие волны провоцируют выступления в прессе, какие крайние точки зрения «публика» выражает без опроса, на кого замахиваются.
Кое-кто исповедует облегченную версию социализма по причине умственной отсталости или догматической оседлости. При всем желании ему не объять масштаба нынешних перемен. Некоторые же засуетились от того, что партия с помощью СМИ не застряла на периферии, докапывается до сути. Их же, зубы съевших отнюдь не на мякине, устроило бы, если бы перестройка иссякла, исчерпала себя в перестановке мебели в квартире или смене прописки, лучше в том же городе.
Разочарую: нынешний этап перестройки — самое начало. Основное впереди. Социализм перестает быть буквой. Он снова живая мысль и живая практика масс, Именно этого партия и добивалась. Активность и как можно больше творческой активности — лишь так идеи авангарда становятся идеями всего народа. Только так и не как иначе все советское общество проникается пониманием того, что час идей обновления пробил и мосты для отступления сожжены.
Нельзя, разумеется, допустить, чтобы признание закономерности противоречий во всяком движении, кстати, и назад тоже, влекло за собой недооценку или беспечность в отношении спорных или конфликтных ситуаций. Есть противоречия и противоречия. Есть борьба и борьба, позиции и позиции. Партия добивается больших демократизации и гласности, чтобы стало больше социализма, присущих ему свобод, прав и общественных привилегий. Никакого «обновления» за счет социализма и против социализма не может быть и не будет. Заявляю это не первый раз и с предельной ясностью.
Вместе с тем свидетельством беспомощности или несостоятельности, а совсем не признаком непреклонности и решительности является стрельба из пушек по воробьям. Полагаю, мы с вами не собираемся одни вульгаризмы подменять другими, шарахаться из крайности в крайность, из-за несовершенства исполнения наказывать замысел или, не разобрав броду, поиск лучшего пути для претворения в жизнь задуманного клеймить как покушение на идею.
Осмысление состояния и перемен должно совершаться непрерывно. Не для наукообразного украшательства и изобретения более изысканных комплиментов основоположникам социализма. Никто не вправе ожидать или требовать от нас, чтобы каждый пленум или съезд партии обязательно становился «вкладом» в наше учение и чуть ли не в мировоззрение. Соблазны все это и суета. Нам приписки не нужны в отчетности и еще меньше в теории. Однако нельзя поощрять и терпеть также косность, упорство из упрямства, капризное неприятие любой перемены, отрицание фактов жизни и самого факта жизни.
Если мы верим в собственную способность к самосовершенствованию, то давайте усвоим: завтра в чем-то обязательно поправит наши нынешние представления так же, как сегодня корректирует и опровергает наше вчера. Однопартийность в данном контексте создает свою специфику. Просчет, неудача одного не гасится неумением и ошибками оппонента. Правящая партия принимает на свой счет все издержки. Заслуженно и незаслуженно.
Какой вывод из этого следует? Ответственность и самокритичность всегда и во всем плюс принципиальность. Чтобы моральное единство стало по-настоящему весомым, партии и всему обществу надо очиститься от безнравственности, вернуть непреложность коммунистическим заповедям. Ленин не зря требовал, чтобы с коммуниста был двойной и тройной спрос за небрежение своими обязанностями, за всякое злоупотребление и особенно умышленное преступление. Большое дело должны делать незапятнанные руки и горячие сердца.
С некоторых пор частенько можно услышать и прочитать, что на рубеже 70—80-х годов в советском обществе накапливались усталость, апатия, разочарование. Спросим же строго — почему? Могло ли быть иначе без возрождения ленинизма? Не фрагментарно, а как целостного учения. Без придумывания квазитеоретических декораций под стать тогдашней наличности.
До чего мы докатились. Ленина разучились читать, а читая, понимать. Гениального мыслителя и революционного практика начетчики умалили до Ленина-оракула и Ленина-иконы. Для чего? Чтобы не промахнуться и не выпасть из обоймы. Сиди, нанизывай цитатку на цитатку и изображай на лице умную мину.
Где же вы найдете у Ленина пропись, чем нам заниматься с 1 января 1988 года, через год или 100—200 лет? Естественно, Ленин разборчивой кириллицей записал, что должно быть исключено при всех условиях, — не ханжествовать, не двурушничать, не воровать, не праздновать труса. Он назвал и выстроил в ряд родовые признаки советского социалистического строя. И кроме того, дал настоятельный, категорический совет — жить своим умом. А для этого — учиться. Учиться у главного и самого взыскательного учителя — у жизни. Учиться коммунизму, ибо коммунистами не рождаются, ими становятся. Учиться на собственном опыте, но не чураться и опыта других.
Сталин же поступал почти во всем наоборот. Он поставил строй с ног на голову. Под видом ликвидации «кулачества как класса» он нанес удар по крестьянству как классу и союзнику пролетариата. Противопоставил государство обществу, перессорил друг с другом все виды собственности, категории политэкономии. Хотел, но не успел перетасовать все классы и слои населения, чтоб жило оно, не помня родства, в работном доме.
Понадобятся годы, прежце чем удастся возродить уважение к кормилице земле, к нелегкому сельскому труду, к труду вообще, а не только изысканному элитарному. Уйдет не одна пятилетка, чтобы заработал на полных оборотах экономический механизм хозяйствования, который мы привели на смену изжившего себя административно-командного.
