Перестройка открылась констатацией: система, общество, страна в опасно запущенном недуге. Напрашивался вопрос: на ком ответственность за случившийся, как утверждалось, сбой? Что на чужаков вешали — малоинтересно. Какие познания вынесли наружу раскопки в самих себе — это куда существенней. Вскорости доморощенный злодей сыскался — Л. Брежнев. Он кругом виновен: за «застой», за разлад снабжения и торговли, за коррупцию в госаппарате, за интервенцию в Афганистан. Л. Брежнев, оказывалось, особенно нашкодил после 1975 года, когда существовал по милости врачей, царствовал, но не правил.
На сей счет у меня состоялось письменное объяснение с М. Горбачевым. Я счел своим долгом сделать представление по поводу не столько развенчания покойного генсека, сколько отсутствия хотя бы намеков на роль здравствовавших в ту пору его сподвижников. Как-никак они восемь лет руководили страной от его имени. Некоторые из регентов удостоились быть названными в записке по имени, остальные, включая М. Горбачева, шли под псевдонимом «и другие». Вы, читатель, правильно подумали — отец перестройки не пришел в восторг.
Пусть виноват Л. Брежнев. Восемь лет терпел, что за его спиной обделывались всякие комбинации. Потерпит еще. Но не следовало ли М. Горбачеву пойти несколько дальше совместной с Э. Шеварднадзе клятвы исключить «на будущее» решения, не опробированные полным составом Политбюро, и позаботиться о том, чтобы таковых не было за спиной партии? И вслед еще один подвопрос: насколько в принципе может быть эффективной и устойчивой система, формально завязанная на монопартию, а в действительности на вознесенную над всеми и вся должность, отдававшуюся (с одним известным изъятием) в пожизненное владение некоей персоне и зависевшую всецело от ее наклонностей и причуд?
Партия — это не пчелиный улей. Иначе говоря, единственно верной увертюрой перестройки должна была быть глубокая реформа партии снизу доверху, превращение ее из организации, аукающей генеральному секретарю и обслуживающей его, в институт, поставленный в непрерывной связи с живой жизнью генерировать свежие идеи. М. Горбачев предпочел, однако, другой сценарий. Сначала чистка партаппарата, расстановка, как полагал генсек, верных ему кадров. Затем вторая селекция. За 1985—1990 годы краевые звенья поменялись трижды. Пошло ли это на пользу М. Горбачеву или больше — Е. Лигачеву?
1988 год — год смены вех, год решающих — по убеждению многих, роковых — перемен. КПСС возвратила властные функции Советам разных уровней. Нужная реформа, и крайне серьезная. Она предполагала самую тщательную подготовку, ибо Советы за десятилетия их вождения на помочах разучились самостоятельно ходить. К тому же в их распоряжении не было ни специалистов, ни материальной базы. Правление Советам предстояло начинать с нуля. Партия, таким образом, обосабливалась от государственных обязанностей, не позаботившись, пока расправит плечи дееспособный преемник. Открылась полоса безвластия.
Если бы авторы плана с плакатным названием «Вся власть Советам!» сегодня объявили, что хаотический переход из одного состояния в другое вызывался ими намеренно, в расчете на разоружение и партии, и Советов, я лично не удивился бы. Еще меньше поразило бы меня признание, что вся «реформа политической системы» 1988 года затеивалась для нейтрализации предрекавшегося сопротивления в партии усилению режима личной власти М. Горбачева в противовес всем прочим государственным и общественным надстройкам и пристройкам.
Облагораживание советской действительности в отрыве от перелома в сознании? Такого, на мой взгляд, быть не могло. Либо будет четко обозначен берег, от которого отправляется корабль, и координаты нового порта приписки, либо болтаться этому кораблю без руля и ветрил в надежде, что течением его куда-то прибьет.
Сталинизм не просто тенью преследовал нас. Он сидел в порах самого склада жизни, в гипертрофировании государственности, противном отдельному человеку и обществу в целом, в антидемократическом централизме, наделявшем верховного владыку качествами божества.
Неудача перестройки многими нитями связана с неспособностью М. Горбачева сказать правду о нашем прошлом, назвать все вещи своими именами, признать, что сталинизм был абсолютным отрицанием социализма, его нежеланием восстановить Б правах принцип разделения властей вместо того, чтобы, разделяя, властвовать как прежде.
«Безусловный приоритет», отданный политике перед экономикой, уподобил в конечном счете перестройку перестановке мебели, людей, акцентов. Со временем обращались так, как будто в кладовой держали про запас еще одну жизнь. Но иной потерянный час за годы не наверстаешь. Вчера — хворь, сегодня — недуг, назавтра — инвалидность или летальный исход. И возникает критическая масса, селевой поток, который даже при огромном напряжении сдержать редко кому удается.
Идеология сталинизма себя изжила. О новой не удосужились позаботиться. Общее идеологическое пространство распалось. Расцвели пресловутые 100 цветов. Цветки дали завязи. В национальных квартирах зажглись собственные огни. Несмотря на высочайшую степень интеграции — 84 процента, поползли швы экономического корсета. Развал экономики запрограммировал распад державы с многовековым прошлым.
Россия отброшена в XVII век. Наука в загоне. Школы в упадке. Культура во мраке. Хозяйство в распаде. Каждый оставлен спасаться как может. Успешней всего это получается пока у людей без совести и морали.
XX век будет среди прочего тем отличен от прежних эпох, что сделал осязаемо близкими древние апокалиптические легенды и пророчества. Ныне в возможностях человека устроить «атомную зиму» и адово пекло, перенести на Землю по заказу марсианский или меркурианский климат. Перекрыть планете кислород, лишить ее озонового щита и пресной воды — вообще не проблема. Этим люди занимаются давно и небезуспешно.
Перестройщики могли бы подать заявку на отдельную строку в скорбном мартирологе. Еще бы! Никому пока не удавалось сотворить хаос, подобный нынешнему, на одной пятой земной суши. Есть от чего возгордиться или воскликнуть: порезвились всласть!
Не станем, однако, всем напастям наперекор, впадать в фатализм. Небо и земля пока при нас. Отделить бы свет от тьмы, вдохнуть в человека душу живую, зажечь в его сердце надежду. Перестройка преуспела в разбросе камней. Настало время камни собирать.
«Будущее — это не то, куда мы идем, а то, что мы создаем. Дороги следует не искать, а строить. Сам процесс строительства меняет как самого творца, так и его судьбу». Хорошо, согласитесь, сказало. Когда-то я записал эти близкие мне по настрою мысли себе в блокнот, но упустил проставить, кто автор. Кажется, слова эти принадлежат Д. Эйзенхауэру, умудренному к тому моменту опытом полководца и президента.
От себя к воспроизведенной записи я прибавил бы: неверно также спасаться от неопределенностей и рисков будущего бегством в прошлое. Реставрация не есть возврат. Она даже не отход от осевой линии развития, а сход на обочину. «И если будешь гнаться за ними (делами), не достигнешь, и, убегая, не уйдешь» (Иисус, сын Сираха, 11). Так было три тысячи лет назад познано и остается верным по сегодня и навсегда.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1
Докладная записка В.М. Фалина М.С. Горбачеву.
Ноябрь 1986 года
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Культ личности отнюдь не сводился к беззаконию. Он был преступлением. Преступлением не только против конкретных людей, но против народовластия, против партии, против социализма. Нам придется — и не раз — возвращаться к этой больной теме. Ее не обойти ни на XIX партийной конференции, ни на XXVIII съезде. Восстановление ленинизма в полном объеме и первозданной редакции, к сожалению, затянулось сверх всякой меры. Видно, на нас выпало бремя и этой работы. Иного не дано. Если перестройка не должна оборваться на полпути, если есть намерение вести ее ответственно, с серьезностью и глубиной, подобающими революции.
Нет нужды специально останавливаться на фундаментальной важности обеспечения тождества слова и дела. В общей форме отмечу, что идеология не сводится к философским формулам и не исчерпывается ими. Философия-абстракция чаще всего выполняет функцию кадила, чтобы курить фимиам потребному и непотребному, раз без них не обойтись или поскольку они удобны. Нам это ни к чему.
