в основе страстных связей всегда лежит секс.
* * *
Для шестнадцатилетней Полины Паркер 22 июня 1954 года стало «днем счастливого события». Она написала эти слова аккуратным почерком в своем дневнике, отметив, что долго этого ждала. «Я была очень взволнована, и прошлой ночью все было как «в канун Рождества», – добавила она внизу. – Я вот-вот взлечу!»[133]
Счастливое событие состоялось, как и надеялась Полина, хотя долгосрочные последствия оказались не такими, как ожидалось. В тот день Полина и ее подруга, пятнадцатилетняя Джульетта Хьюм, отправились с матерью Полины на прогулку по парку Виктория в Крайстчерче, Новая Зеландия. Когда они шли по укромной тропинке, Джульетта уронила камень. Мать Полины наклонилась, чтобы поднять его, и девушки забили ее до смерти кирпичом в чулке, изуродовав ей лицо почти до неузнаваемости[134].
Подростки познакомились несколько лет назад, когда Джульетта – красивая, богатая и из знатной британской семьи – только иммигрировала в страну. Полина была менее симпатичной и обеспеченной; ее отец владел рыбным магазином, а мать – пансионом. Девушки стали неразлучны, потерявшись в собственном богатом мире фантазий. Их дружба оказалась под угрозой, когда родители Джульетты решили отправить ее к родственникам в Южную Африку. Полина могла бы поехать с ней, но все знали, что мать ни за что на это не согласится. Девушкам казалось, что единственный выход – это кирпич и новая жизнь в Америке[135].
Эта история вдохновила Питера Джексона на фильм «Небесные создания», да и сейчас она вызывает большой интерес. Но ни в реальности, ни в фильме Полина и Джульетта не смогли развеять подозрения, что они занимались сексом. Джульетта отрицала, что они были лесбиянками, но ее отрицание мало что значит в глазах мира, который верит, что только замешанная на сексе любовь может вызвать такую взаимную одержимость[136]. Это убеждение – что платоническая любовь спокойна, но страстное или сильное, вплоть до одержимости, чувство должно быть мотивировано сексом, – весьма распространено, хотя и не соответствует действительности.
Если вы не верите асам, которые говорят, что страстные чувства могут существовать без какого-либо полового влечения, поверьте психологу из Университета Юты Лизе Даймонд, которая утверждает то же самое. (Даймонд называет чувство «страсти и эмоциональной привязанности» «романтической любовью», поэтому я воспользуюсь здесь ее терминологией. Мы позже вернемся к вопросу о том, действительно ли это чувство романтично.) Даймонд предполагает, что эти два вида чувств могут быть отдельными, потому что они служат разным целям. Сексуальное желание обманом заставляет нас распространять наши гены, в то время как романтическая любовь существует для того, чтобы мы чувствовали себя добрыми по отношению к кому-то и хотели быть вместе достаточно долго, чтобы вырастить этих милых беспомощных существ, называемых младенцами. Романтическая любовь может быть более обширной, чем сексуальное влечение, потому что гетеросексуальное влечение обычно необходимо для рождения детей, но не обязательно для успешного совместного воспитания. Используя выражение асов, сексуальное влечение и романтическое влечение не обязательно должны совпадать.
Даймонд впервые заметила это соединение страсти и секса, когда беседовала с женщинами о том, как они осознают свое сексуальное влечение к другим женщинам. «Так много [женщин] рассказывали мне о том, что у них была действительно сильная эмоциональная связь с подругами, когда они были моложе, и они говорили: „Так что, я думаю, это был первый знак“», – делится она со мной. В близких отношениях между женщинами часто используется нежный, квазиромантический язык, который можно принять за знак растущего сексуального желания. Однако иногда взаимосвязь чувств может быть более сложной, и Даймонд, эксперт в области сексуальной изменчивости, начала сомневаться в том, всегда ли страсть связана с тайной сексуальностью.
Если бы сексуальное желание было необходимо для романтической любви, дети, не достигшие половой зрелости, не могли бы влюбляться. Но многие из них испытывают влюбленность. Опросы показывают, что у детей, в том числе слишком маленьких для секса, часто развивается серьезная привязанность. Я была влюблена в начальной школе, как и многие мои друзья[137]. Взрослые пережили период полового созревания, но их сексуальные желания не всегда определяют эмоциональные. В одном исследовании Даймонд 61 процент женщин и 35 процентов мужчин заявили, что испытали страсть и романтическую любовь без желания секса[138].
Уже считается само собой разумеющимся, что сексуальное желание не обязательно должно включать в себя страсть или заботу. Связь на одну ночь и вечеринки с друзьями откровенно сексуальны и явно не романтичны. Противоположный вывод – что некоторые никогда не испытывают страсть и сексуальное желание, – труднее принять, по крайней мере на Западе. В других странах дело обстоит иначе. Исторические описания культуры Гватемалы, Самоа и Меланезии подтверждают принятие этих близких несексуальных отношений. Иногда эти отношения отмечались церемониями, такими как обмен кольцами. Они считались чем-то средним между дружбой и романтикой и часто назывались просто «романтической дружбой», – рассказала мне Даймонд.
В этих культурах брак часто был скорее экономическим партнерством, чем союзом двух любящих людей, живущих совместно. Брачные и половые связи не считались автоматически самыми важными эмоциональными отношениями, в отличие от современной западной культуры. Романтическая дружба не считалась угрозой для брака, и людям было легче поверить в то, что несексуальные отношения могут быть такими же пылкими, как и сексуальные. Романтическая дружба была страстной сама по себе, потому что страсть возможна во многих типах отношений.
* * *
Представление, что все, содержащее особую заряженную энергию, должно быть сексуальным, не только упрощенно; оно также может негативно повлиять на восприятие отношений. В эссе для журнала Catapult писатель Джо Фасслер отвечает на статью Boston Review об эротизме отношений учитель-ученик[139], описывая, как в старшей школе преподаватель принуждал его к сексу, и предупреждая об опасностях использования языка сексуальности[140].
«Авторы [статьи в Boston Review] правы, указывая на то, что преисполненное страсти преподавание может вызвать своего рода мощную энергию между людьми. Работая в классе, я тоже испытал это чувство, – пишет он. – Но использование удобного сокращения – языка романтического влечения – для описания этого феномена кажется мне в лучшем случае ошибочным»[141]. Это та же ошибка, которую делает писательница The Cut Ким Брукс, когда использует язык сексуальной неверности[142] для описания тесной дружбы и называет ее «романчиком», как будто автоматически должно произойти предательство и другие сравнения невозможны. Это наша ошибка, когда мы небрежно сексуализируем язык и забываем, что сексуализация – это примитивная интерпретация чувства, а не само чувство.
Язык предает нас, делая сексуальное влечение синонимом удовлетворенности и воодушевления. Для
