руки.
— Ну-ну, подожди. Говорят у него дар регенирации. Его даже называли "Бессмертный". Правда не знаю тригера, чтобы он восстановил руку. Может, как и у всех: еда. Но то, что он выживет — гарантирую. И прибыли тебе принесет вдоволь, если правильно использовать это, — внешность говорившего нельзя была рассмотреть, поскольку того окутывала лёгкая пелена тонкого, но плотного тумана, закрывающего обзор на все, кроме вида самой фигуры, как таковой.
— Вэйт, мы давно с тобой работаем, но мне не нужны сейчас гладиаторы. Последние поставки были очень щедрыми, в том числе опытные воины, и даже с врождённым даром несколько. Бои расписаны на весь следующий месяц. Мне не нужен этот полуметртвый доходяга, — произнес полный человек, держа серебряный кубок с вином, моментами отпивая из него.
Он поднялся со стула и медленным, филигранным шагом прошествовал к Рууну, по пути умудряясь при этом делать небольшие глотки вина и щурить глаза, явно наслаждаясь его вкусом.
Этот человек был одет очень элегантно, в темно-желтый, почти песочный, наряд, сшитый прямо под него.
Сейчас он пристально рассматривал Рууна, будто уставший взрослый в задумчивости решает, стоит ли ему преодолевать свою лень и встать, чтобы раздавить ту букашку у стены, или же пусть подзет себе дальше.
Бывший атамат сейчас являл собой жалкое зрелище: если бы не полное отсутствие кожи на лице, то по нему можно было бы понять, что его терзает боль; однако, сейчас лишь лёгкие подъемы его груди и вздрагивания конечностей тела говорили о том, что он ещё жив.
— Тирус, я несколько дней плыл сюда со своим туманом, не говори мне, что я просто так это сделал. Придумай что-то, люди — ресурс, который себя рано или поздно исчерпывает, зачем отказываться от излишка? Это поможет на случай, если их будет недостаток, — Вэйт не сдавался, пытаясь убедить своего собеседника.
— Хмм… Ладно, вот что, слушай: я брошу его в яму, пусть поварится там этот месяц. Еды из насекомых там много, проверим, сможет ли он восстановиться. Если выживет — я впишу его в бои, а ты получишь половину наград за его победы. Если нет, то ты уж извини, — сам притащил дохляка, и наша дружба это не покрывает.
— Договорились! — после чего они крепко пожали руки друг друга, а один из них ушел из этой комнаты.
Тирус, который остался в комнате был известным распорядителем арены.
Арена — место, куда со всего мира свозили гладиатором для потехи публики.
Сама по себе она располагалась на острове, на котором со временем сформировался город, а его владелец зажил богатой жизнью, перестав сам доставлять рабов и приглашать знатных людей, поскольку остров располагался удачно между несколькими континентами, что сделала его хорошим перевалочным пунктов для торговых кораблей.
Первое время многие правители хотели забрать территорию острова себе, но ее владелец сам по себе был мастером праны, что делала задачу нелегкой, так ещё и другие правители не могли позволить себе кому-то отдать этот кусок земли, так что, решили они, оставить её нейтральной.
Таким образом его единоличным правителем стал Тирус, конечно, при этом предлагая выгодные условия и сделка с этими самыми правителями, дабы они тоже могли получать свою часть выгоды и сидеть на месте дальше.
Поставки гладиаторов было одним из них, предлагая поднимать хорошие деньги на ставках, ведь каждый месяц проводился турнир, где победители повышались в ранге, и чем больше был ранг — тем зрелищней были бои.
Ближе к высшим рангом собирались даже толпы рыцарей и родовых воинов, желая подчеркнуть что-то для своих стилей из умений рабов.
Остров был известен как "Грост", куда всегда стягивались толпы людей с разными интересами, жизнями и причинами.
Тирус, скорчив брезгливое лицо, приложил ладонь на лоб Рууна, и хотя на нем не было кожи, но знак раба проявился поверх мяса.
Затем он переместил ладонь на шею, где тот же появилась метка гладиатора: рыцарский шлем с закрытым забралом в профиль, напротив которого меч, остриём верх, рукоять которого сжимают латные перчатки, пока по мечу стекает кровь и обвязывает цель.
Прямо под ней проявилась надпись: "Руун, гладиатор грязной крови".
Ранг грязной крови был низшим, первым из десяти, откуда начинали все гладиаторы, ещё не испившие крови врага.
— Что же, надеюсь ты хоть немного проживешь, — сказал он, убирая руку.
Тирус не хотел портить отношения с высокоуровневым наемником, поскольку тот не один раз выполнял его срочные заказы, которые явно были не для общественных глаз.
Выйдя из комнаты, он увидел у входа двух солдат, в полностью закрытых доспехах и пиками в руках.
— Бросьте его в яму, — бросил он, проходя мимо них.
Яма была местом, которым наказывали самых несломимых гладиаторов, где специально вывели самых мерзких и противных насекомых, которые не убивали своим ядом, но причиняли невероятную, адскую боль, заставляя страдать днями напролет и сходить с ума от галлюцинаций.
Тот же час двое бросились в комнату, взяв еле живого человека за руки, а затем потащили в неизвестном направлении, оставляя вслед за ним красную полосу на песчанике.
* * *
Боль — это все, что он сейчас мог чувствовать, о чем думать и что ощущать.
Боль стала ему самым близким созданием: его семьёй, другом, сестрой, матерью и даже им самим, — настолько плотно она приживалась в его нестабильном сознании.
Бесконечный цикл боли и терзаний. Болело буквально все и всеми спектрами боли, каждый раз открывая новые грани и тонкости своей натуры.
Он был в сознании или нет? — этого он не знал, так же и то, жив ли он, или уже умер от болевого шока.
Весь его мир внезапно превратился в пустоту, посреди которой были натянуты сотни красных ниточек.
Он знал на подсознательном уровне, что каждый из них и есть причина его боли, поэтому пытался их разорвать.
Сперва силой мысли, потом силой крика, а в конце сформировал из пустоты руки, которыми и принялся их хватать и разрывать.
Однако, каждая нить вела к осколком памяти, принося понимание, почему ему больно.
Вот первая… Он вспомнил, что ему отрезали руку и она долго истекала кровью и болела, не прекращая.
Вторая… Какой-то человек прижег его руку, теперь новая волна терзала его.
Третья… «Лицо… Мое лицо… Что ты с ним делаешь?», — мысленно возопил он, увидев, что неизвестный ему человек достал какой-то изгибающийся, словно змея нож: «Точно, крис!» — вспомнил он.
«Что за странная рукоять?» — заметил бывший бандит, что ручку кинжала украшали десятки лиц, которые, казалось, кричат от боли и ужаса, как живые,
