– Нет. Так не пойдет. Зачем все упрощать. Надо ближе к реальности.
– Ну, ближе, так ближе. «В колхоз „Прогресс“ приехал новый председатель. Звали его Игорь Андреевич Белокаменный. Его внешний вид полностью оправдывал фамилию. Улыбка на лице Игоря Андреевича появлялась только в двух случаях: когда говорили о деньгах и о женщинах. Деньги он любил больше, потому что считал, что за деньги можно было купить все. В том числе и женщину. Тягу к женскому полу Игорь Андреевич тщательно скрывал. Особенно от жены. Поэтому в последнее время с удовольствием соглашался на длительные командировки. Из своих сорока пяти лет последние пять он посвятил выводу сельского хозяйства из кризиса. Это был третий кризис. По времени он совпал с его собственным – кризисом среднего возраста. Его душа жаждала перемен. В семейном положении, которое он называл безвыходным, в месте действия и действующих лицах.
Действующих лиц он подобрал сам. Первым делом – секретаршу. В поисках достойной кандидатуры он обошел всю молочную ферму. Их всех доярок одна отличалась естественным румянцем и стройным станом. Он вызвал ее к себе, заставил снять халат, принять душ и надеть короткую юбку. Анфиса – так звали доярку – сделала все, как велел председатель. На следующий день она сидела в приемной, отвечала на звонки и подавала Игорю Андреевичу чай. На первую зарплату Анфиса купила себе гель для душа «Палмолив», ароматическое масло «Ив Роше» и пену для ванны «Дав».
Игорь Андреевич стал подолгу смотреть ей вслед и часто вызывать к себе в кабинет.
Потом он пригласил ее к себе в гостиницу. Сначала угостил дорогим вином, а потом начал рассказывать, как он ездил в Америку и какие видел там фермерские хозяйства. Анфиса внимательно слушала.
Как-то Анфиса спросила, не надоело ли Игорю Андреевичу жить в гостинице. Он сказал, что надоело, и она предложила снять у нее комнату. Игорь Андреевич согласился, и они стали жить вместе. Анфиса по утрам варила ему кофе, по вечерам стирала носки и гладила рубашки. За это Игорь Андреевич полюбил Анфису. Он купил ей две норковые шубы, восемь пар сапог, девять пар туфель, шесть костюмов и многое – многое другое. Потом подарил ей трехэтажный коттедж и автомобиль «Фольксваген». На оставшиеся государственные деньги он построил новый коровник и уехал вместе с Анфисой в районный центр.
Там за коровник его наградили медалью «За заслуги перед Отечеством» третьей степени» и назначили главой города.
Своим заместителем он назначил Анфису и представил ее к награде. Ей тоже вручили медаль «За вклад в развитие Отечества» третьей степени». После праздничной церемонии награждения была пресс-конференция. У Анфисы спросили:
– В чем секрет вашей головокружительной карьеры?
– А у меня голова не кружится. Просто иногда побаливает. Ну, это когда много работаю.
– Как вы оцениваете свой вклад в развитие сельского хозяйства?
– Теперь коровы смогут доиться в человеческих условиях.
– Ваши планы на будущее?
– Создать человеческие условия для всех коров.
Игорь Андреевич осторожно отстранил репортеров и взял Анфису за руку. Так, плечом к плечу они долго шли по жизни вместе».
– Ну как, устраивает? – спросила я Ленку.
– Вполне. Правда, немного похоже на «Золушку», но, учитывая современные мотивы, неплохо. Пусть хоть кому-то повезет в этой жизни. Хоть один счастливый конец.
– Подожди, это еще не конец.
– А что еще?
– Эта самая Анфиса – в жизни Марина Евгеньевна – нашим мэром со вчерашнего дня назначена главным редактором твоей газеты «Утренняя новь».
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– Но ведь она доярка?
– А кто сказал, что доярка не может быть главным редактором?
– Но ты же обещала счастливый конец!
– А ты просила быть ближе к реальности.
Эротический перенос
Все было по закону жанра. Она рассказывала о своих детских травмах, я искал в них причины ее нынешних проблем. Проблем у нее было много. Она скрывала собственную сексуальность. Отрицала свою женственность. Считала себя не интересной и не привлекательной. Паниковала всякий раз, когда в ее жизни появлялся мужчина. Боялась, что ее обязательно бросят, обидят, не примут, отвергнут. Поэтому предпочитала связываться с такими, которых бросали, обижали, не принимали и отвергали. То есть – с алкоголиками, хлюпиками, духовно и материально бедными и, мягко говоря, не умными.
Сама она поразила меня своим обаянием. Кудрявые, светлые волосы, голубые глаза, маленький, чуть вздернутый нос. Так и хотелось погладить ее по голове, вытереть слезы, взять за руку. Но я был ее психоаналитиком.
Испуганная, похожая на нахохлившегося цыпленка, она осторожно заходила в кабинет. Садилась на краешек стула. Одергивала юбку. Отводила в сторону глаза и рукой закрывала половину лица. Вспоминая о матери, она по-детски надувала губы, морщила лоб и украдкой вытирала слезы. От боли и обиды. За то, что ее отдали в детский дом. За то, что никогда не любили. За то, что никогда не дарили цветы.
Как мужчина я недоумевал. Как можно было при такой яркой внешности считать себя уродиной? Как можно в двадцать пять лет иметь такой скудный сексуальный опыт? Куда смотрим мы, мужики, когда рядом с нами живет такое нежное создание? Почему мы выбираем в жены тех, кто требует купить шубу, а в любовницы – тех, кто рад полевым ромашкам?
Ее слова с трудом доходили до моего сознания. Мешали мысли о ней. О том, как она должно быть хороша утром. Милый, нежный ребенок. Протирает глаза, потягивается. Вечером она встречает меня, улыбается, жалуется на то, что пригорели блины, просит прощения, хлопочет около меня, смотрит, как я ем, что-то лопочет. Я прерываю ее лепет поцелуем. Спрашиваю, как она себя чувствует. Настаиваю на том, чтобы больше отдыхала и обещаю все проблемы решить.
В этих мыслях не было ничего от психотерапии. Только планы на будущее с ней. Но делать этого было нельзя. Я был ее психоаналитиком.
– Это эротический перенос, – объяснил мой друг и коллега Артур. – Она ассоциируется у тебя с каким-то человеком из прошлого? Возьми учебник, повтори, если забыл.
– Нет, – отрицал я. – Это совсем другое. Я ее воспринимаю как реального человека. Психоаналитики тоже люди.
– Да. Но не такие, как все. Мы не чувствуем, мы мыслим. К тому же ты ее испугаешь. Она замкнется. С ее отрицанием женственности напролом лезть нельзя.
– А в обход, значит, можно?
– Можно. Только осторожно. Найди слова.
– Эти слова нельзя говорить на сеансах. Давай, я передам ее тебе. Скажу, что заболел, а через некоторое время начну ухаживать.
– Ты понимаешь все последствия этого шага? Тебя же могут исключить из ассоциации психотерапевтов. Ты же знаешь, что отношения между пациенткой и психоаналитиком запрещены. О чем ты думаешь?
– О ней. Я влюблен. Я хочу ее защищать. Хочу дать ей то, что она никогда не имела. Любовь, ласку, поддержку. Я хочу носить ее на руках, оберегать.
– Я ее на себя не возьму. Делай, что хочешь. В конце концов, бывают и исключения. Иногда любовь лечит быстрее, чем психоанализ. Это тоже лекарство, хоть и горькое.
Наконец она начала улыбаться. В глазах загорелись огоньки. В голосе появилась уверенность. Пропала настороженность. Движения стали плавными, голос – мягким, взгляд – теплым.
«Пора, – подумал я, – заканчивать терапию. Теперь ей моя любовь не повредит».
Осталось несколько сеансов. На одном из них она рассказала свой сон. Будто мчится по широкой, как площадь, дороге на автомобиле. За рулем – незнакомый мужчина. Она боится скорости. Просит его сбросить газ. Он не соглашается, успокаивает, говорит, что она в безопасности. Она чувствует восторг, ликование, радуется, хохочет, раскидывает в сторону руки и вылетает из окна. Автомобиль с мужчиной скрывается за поворотом.
По всем законам психоанализа, она описала эротическую фантазию. Стремительное движение, восторг, экстаз, полет, все это – секс. Осталось выяснить, кто был за рулем и о ком она мечтает. Спросил, чей был голос. Она замялась, отвернулась в сторону, начала перебирать ногами, постучала каблуками. И только потом:
– Ваш. Но я не знаю, как вы могли оказаться в моем сне. У нас же нет с вами личных отношений. И я никогда о вас не думала. У меня к вам вполне определенное чувство – чувство уважения. И все.
– Это легко поправить.
– Что?
– Отношения. Дело в том, что наша терапия подошла к концу. Теперь вы от меня не зависите. И можете относиться ко мне не как к доктору, а как к мужчине.
– А разве так можно? Это же запрещено!
– Кем? Нет таких догм, которые бы запрещали любить.
– А я что, вас люблю?
– Милая девочка! Любовь – это не диагноз. Это самое лучшее состояние внутренней гармонии. В вашем подсознании – фантазия на тему наших отношений.
– И мне теперь от этого надо лечиться?
– От этого лечиться невозможно. Я пробовал, не получилось. Я в вас влюблен с первого взгляда, с первого слова. Но сказать об этом и проявить чувства я не мог. Тем самым я бы нарушил врачебную этику. Теперь наше лечение закончилось. И я говорю откровенно: я вас люблю и прошу стать моей женой.
