покров времени я почти различал детские игровые кубики с каким-то удивительным, волшебным орнаментом. Их прообразы, несомненно, существовали в реальности – а потом их разукрасило, бесконечно видоизменило мое воображение. Как всегда во сне, детали рисунка на кубиках – на каждой грани они были разные – ускользали от меня, я лишь силился отчетливо увидеть их… и, однако, что я чувствовал! Боже, что я чувствовал! одна эта попытка, одна эта относительная близость к чуду… заставляли меня испытывать неземное, ни с чем несравнимое удовольствие.
На какие-то минуты, а может (на самом деле), миллисекунды я очутился в далеком, утраченном мною мире вечного детства. И я был счастлив в эти мгновения – так счастлив, как никогда не буду счастлив здесь, на Земле.
* * * * *
В голове моей что-то щелкнуло – возможно, я вышел на новую, прогрессивную, стадию моего безумия, шизофрении. Меня стал мучить вопрос даже более сложный, чем загадка происхождения Вселенной, и даже более значимый, чем вопрос о ее будущем. Меня глубоко поразило, что существую не только я, – это-то, впрочем, не так удивительно, ибо в принципе объяснимо как с «бытовой» (потому что существуют мои родители и потому что существовали их родители и так далее), так и с «естественнонаучной» (потому что образовались молекулы ДНК и всё завертелось) точек зрения, – но и всё, что меня окружает, что мы называем миром. Откуда взялось столько времени, пространства, материи (и всего – в таком количестве!), как появилось всё сущее? Ибо я вдруг понял, что Ничто должно быть гораздо реальнее и могущественнее всякого Нечто, тогда как мир – это всё-таки что-то, а не ничто. Или, может, нам только кажется, что он является чем-то, тогда как на самом деле и он суть призрачное, всевластное Ничто?
* * * * *
Я мечтал проникнуть туда всё детство. Но она – всегда была заперта. Не могу сказать, к чему я так стремился – не только ведь к удовлетворению любопытства, как было у большинства мальчишек; нет, сюда примешивалось и другое, странное и страшное, чувство… или, может, вернее, только предчувствие, «предощущение». Хотя где-то в глубине души я знал, что в силу моей великой трусости решающий и роковой шаг я не сделаю. Не шагну… с крыши. Не отважусь ничего сделать… сделать с собой.
Но сегодня, вернее, вчера дверь, ведущая на крышу, оказалась открытой настежь. Тяжелого замка как не бывало. Это была фантастика! И в то же время это – правда, если только последние катания на лифтах не лишили меня рассудка. Крыша моего дома… она ведь максимально близка к звездам. Разве может быть ближе? Да скажите тому мальчишке, которым я был когда-то и который по-прежнему живет во мне, что да, может быть, – он не только не поверит вам, но и сочтет вас человеком недалеким.
Был вечер, наползала, жадно обволакивая землю, ночь; выход в такой таинственный и желанный космос был открыт. Разве мог я не пойти туда? К чему тогда мое существование, все годы творчества, сомнений, исканий, страхов?! Я понимал, что это – внезапно открывшийся путь на крышу – логический вывод (и выход) всей моей жизни.
И я ступил туда, куда не ступала нога никого из нас – мальчишек из моего детства. Закончилась история. Закончилась Игра. Наступило то неведомое «после».
Как ни страшно было ступить на эту лестницу – всего семь ступеней, пролет и еще семь, – в ожиданиях своих я немного поторопился. Любое здание никогда не венчается последним этажом – этаж этот не переходит сразу в крышу; всегда имеется буферная зона – проще говоря, чердак. Я увидел маленькую замусоренную, загаженную площадку. Справа высоко к стене была прибита коротенькая железная лестница – вела она в пустое окно, в пропасть. Дальше же, в левую от меня сторону, тянулся узенький балкон – еще один, пятнадцатый балкон! А я и подумать не мог, что он существует! Потемневшие от грязи допотопные окна преграждала толстая металлическая решетка – такая же старая, проржавевшая; не удивительно, что на балконе было еще темнее, чем снаружи, в гражданских сумерках. К стене прилипла толстая лиана из ничем не защищенных, скрученных проводов – думаю, все энергетические системы дома сходились здесь. Всмотревшись в конец балкона, я обнаружил сгусток тьмы – там скрывалось еще одно «помещение», ничем не заполненное пространство – собственно говоря, это и был сам чердак. Путь к нему, правда, преграждала толстая деревянная балка – пролезть под ней было невозможно, оставалось только перелазить, что я и сделал – аккуратно, чтобы не задеть казавшиеся мне опасными провода, и в то же время дрожа от волнения. Скоро, очень скоро в моей жизни должно было произойти нечто невероятное.
Однако просто так на чердак мне было не пройти – пришлось пригнуться, передвигаясь почти на корточках. Тамошняя тьма казалась зловещей, ибо меркнувший сумеречный свет, умирая, почти не просачивался сквозь малюсенькие отверстия в стене. Именно отсюда торчит та массивная железяка с крюком, которую видит любой, кто проходит мимо нашего дома и смотрит на его вершину. Когда-то с помощью этого устройства строители воздвигали верхние блоки; когда же строительство было завершено, часть крана оказалась ненужной – проще было оставить ее, чем демонтировать.
Нужно было двигаться дальше. Тьма грозила стать кромешной. Мысли лихорадочно неслись в моей голове, и тут я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова: пол, на котором я раскорячился, не казался мне прочным. Кроме того, внезапно я вычислил, что вернуться обратно мне будет не так-то просто – на это потребуется время, достаточное для того, чтобы тот, кто открыл запретную дверь, преспокойно и запер ее, и я оказался в ловушке. Это была паранойя, но легко размышлять сейчас, в безопасности, а тогда мне сделалась жутко. Застрять здесь – это было бы концом; стоило только представить, как я, замурованный, буду стучать изнутри в холодную неприступную дверь, моля о спасении и пощаде.
Страх пронзил всё мое тело – от кончиков волос до пят.
Лишь через несколько тягостных минут я взял себя в руки, поборов могучий позыв самого постыдного физиологического свойства. Напряг слух. Как будто бы ничего. Да, ничего. Никто меня, пришедшего в западню, вроде бы не подстерегал.
Я мог бы вернуться, убежать – и развеять все страхи. Но это была бы капитуляция – перед внутренним врагом, миром и самим собой. И это было бы предательство. Зачем тогда, с надрывом повторял я себе, всё, что со мною было? Это был мой путь. Моя судьба. Я обязан был довести дело до конца. Но как же попасть на крышу?
И тут я увидел лаз –
