— В таком случае, отдайте ее переводы на рецензию ему…
— Кому?
— Богу, кому же еще! Я свое мнение высказала, а решение принимать будете вы. Но в таком случае я не понимаю, зачем я вам нужна?
— Мария Никитична, я вам свято верю…
— Не надо мне свято верить. Вы сами в ее перевод заглядывали?
— Мельком.
— Хорошо, я сейчас ткну пальцем в первую попавшуюся строчку, без выбора… Вот: «Я знал, что она старая дева, но думал, что у нее это прошло».
— Там так написано?
— Я не в состоянии такое придумать! Еще: «Она стояла аккурат возле Мулен-Руж». Как вам такое нравится?
— Кошмар!
— Полный и абсолютный.
— Мария Никитична, дорогая, у меня к вам нижайшая просьба!
— Слушаю вас!
— Не могли бы вы сами поговорить с этой дамой? Она меня подавляет! Мне очень стыдно, но…
Я расхохоталась.
— Да ради бога, Борис Евгеньевич, я уж постараюсь ей все объяснить.
— Только прошу вас, помягче!
— Попробую! Я, правда, сейчас довольно злая, но попробую.
Вырвизуб перезвонил мне через час и попросил приехать в редакцию к пяти. Я еще раз просмотрела рукопись Журасик, сделала пометки в особо выдающихся местах и ровно в пять вошла в помещение редакции.
Меня встретил Вырвизуб, помог снять пальто, поцеловал ручку и сказал:
— Она еще не пришла. Мария Никитична, я предупреждаю вас, это тяжелый случай!
— Не волнуйтесь, разберемся.
Поведение Вырвизуба лишний раз доказывало, что все мужики — козлы. Надо же, испугался какой-то бездарной бабы!
Он усадил меня в кресло, налил кофе из электрической кофеварки. Журасик все не было.
— Она непунктуальна, — заметила я.
— А вдруг она поняла… И больше не явится? — мечтательно произнес Вырвизуб.
— Борис Евгеньевич, к вам пришли, — почему-то шепотом сообщил верзила охранник, добродушный парень по имени Валера.
Вырвизуб выскочил в коридор и вскоре вернулся с дамой лет пятидесяти, очень дорого и хорошо одетой. Темные с проседью волосы были уложены волосок к волоску и сияли лаком. Так, подумала я, для нее переводы — не заработок, а средство самовыражения.
— Антонина Дмитриевна, вот, познакомьтесь, Мария Никитична Шубина — известная переводчица и наш консультант..
Дама смерила меня ироническим взглядом и уселась в кресло напротив.
— Ну, я вас оставлю! — радостно проговорил Вырвизуб.
Я хотела возразить, но он уже исчез.
— Итак, Антонина Дмитриевна, — начала я, но она меня сразу перебила:
— Насколько я поняла, именно вы знакомились с моими произведениями?
— С вашими переводами, хотите сказать?
— Нет, так это назвать нельзя! Это именно мои произведения! Я отдала им столько сил, вложила всю себя, это уже не просто переводы!
О! Кажется, я понимаю, почему сбежал Вырвизуб! Я молчала, ожидая, пока она иссякнет.
— Это мои дети… Часть меня…
По-видимому, она ждала от меня какой-то реакции. Но напрасно. Это ее обескуражило.
— Ах, да, вы, вероятно, хотели мне что-то сказать?
— Антонина Дмитриевна, вынуждена огорчить вас, — решила я сразу взять быка за рога, — ваши переводы в нашем издательстве не могут быть опубликованы.
— Ах, даже так? — она высокомерно вздернула брови. — Позвольте спросить, — почему?
— Потому что они не удовлетворяют нашим требованиям.
— Не удовлетворяют вашим требованиям? Что вы хотите этим сказать? По-вашему, это плохие переводы?
— Увы!
— И кто это решил? Уж не вы ли?
— Я.
— Да кто вы такая, чтобы иметь право судить? — возвысила она голос.
— Я переводчица с двадцатилетним стажем, — скромно ответила я.
— Переводчица? Тогда мне все ясно! Вы боитесь конкуренции, потому и не подпускаете талантливых людей, которые не ремесленники, которые вкладывают душу. Но, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!
— Жаловаться? — чуть не рассмеялась я. — Позвольте спросить, кому? Это частное издательство, и выбор переводчиков, слава богу, никто не может ему навязать, даже налоговая полиция..
Кажется, она смекнула, что угрозами ничего не, добьется.
— Простите, я погорячилась, просто меня так оскорбили ваши слова… Я много лет жила в Германии и во Франции, и лучше меня в Москве никто этих языков не знает! Ни одна душа!
— Охотно верю, но вот с русским языком дела у вас обстоят не так хорошо. Вероятно, вы его немного подзабыли, живя за границей.
— Что? — позеленела дама. — Да как вы смеете?
— Да уж смею, Антонина Дмитриевна. Я не хотела пускаться в подробности, но вы меня вынуждаете. Вот возьмем ваш французский роман.
— Вы знаете французский?
— Знаю. Но тут дело не в нем. Вот первая фраза.
«Мари-Франс жила в семиэтажном многоквартирном особняке…»
— Ну и что?
— А вы знаете, что такое особняк?
— Это дом.
— Совершенно верно. Дом. Но семиэтажных особняков, и уж тем более многоквартирных, не бывает!
— Много вы понимаете! — фыркнула дама. — Вы бывали в Марселе?
— Я не бывала в Марселе, но знаю, что там могут быть семи-, да хоть тридцатиэтажные дома, здания, дворцы, что угодно, но не особняки! Особняк — это небольшой дом, как правило на одну семью, пройдитесь по Москве, вы увидите множество старинных особняков, но…
— Это советские благоглупости! Нежелание признать, что…
Я молча повернулась к небольшой книжной полке, сняла оттуда словарь Ожегова, нашла нужную страницу, прочитала: «ОСОБНЯК. Благоустроенный небольшой дом городского типа, предназначенный для одной семьи или отдельного учреждения».
— Ну пусть, — вспыхнула она, очевидно, признавая авторитет Ожегова. — Но что, стоит заменить слово «особняк» на «дом»? Это такая мелочь. Что вы еще там накопали?
— Да вот у вас есть перл, я сейчас не помню на какой странице, но там один сидит ошуюю, второй одесную, а третий визави. По-вашему, это нормально?
— Вы, я полагаю, не знаете, что такое ошуюю и одесную?
— Представьте себе, знаю, но только у вас получается смешение французского не столько с нижегородским, сколько с…
— Что вы несете? При чем тут Нижний Новгород?
Так, приехали. Я постепенно начинала закипать. Эта особа вообще ничего не знает!
— Если вы сами, Антонина Дмитриевна, не чувствуете, что подобное сочетание чудовищно, то говорить просто не о чем. Или вот: «Я знал, что она старая дева, но думал, у нее это прошло».
— И что вас здесь не устраивает?
— Все! Стародевичество вещь, конечно, прискорбная, но это все-таки не болезнь и пройти никак не может! Вот еще: «Она любила возиться на огороде и вообще, где придется». А вот эта роскошь: «Он его бывший сын»! Что значит «бывший сын»?
— Имеется в виду, что его отец умер!
— Я-то заглянула в оригинал и поняла, а что делать с читателем?
— Подумаешь, это можно исправить… Не бывает переводов без каких-то ляпов…
— Согласна, не бывает. Но когда перевод состоит из одних только ляпов…
— Не правда! Это превосходный перевод! Допускаю, что там попадаются досадные огрехи, но в целом… Это ваши гнусные инсинуации! Пусть отдадут перевод на рецензию! Вы для меня не авторитет!
— Решать этот вопрос не мне, но полагаю, издательство не сочтет нужным тратиться на рецензию. Я это рецензировала по долгу службы, и этого достаточно. Разумеется, у вас есть другие возможности напечатать ваши работы, но только не у нас!
— Где Борис Евгеньевич?
— Не имею представления.
— Позовите его!
— Попробую!
Я встала и выглянула в коридор. Там был только охранник.
— Валера, где Борис Евгеньевич?
— Позвать?
— Да, очень вас прошу!
Между тем мадам Журасик изучала мои пометки на своей рукописи.
— А чем вас не устроила вот эта фраза? «Пора наконец бросить обрыдлую лиру и заняться нашим посконным настоящим делом!»
— Знаете, всем. Какое посконное дело может быть во французском романе?
— Это опечатка.
— Да? Допускаю, но что там было?
— Я сейчас не помню! А вот тут что?
— «Полы халата валялись на полу»! Потрясающе. Как они валялись — отдельно от халата?
— Глупости! Это просто был длинный халат.
— Вот и написали бы просто. А вот тут, где героиня поливает грядки? «У моркови воды навалом, а теперь ее ждет горох». Как воды может быть навалом?
— Так говорят, когда чего-то много.
— Да, можно даже сказать «У меня времени навалом», но воды навалом быть не может, тем более в авторской речи!
В этот момент в комнату заглянул испуганный Вырвизуб.
— Борис Евгеньевич! Это возмутительно! — заявила Антонина Дмитриевна. — Вы отдали мои произведения в руки какой-то наглой особе!
— Антонина Дмитриевна! — вдруг повысил голос Вырвизуб, — я попросил бы вас выбирать выражения…
— Напрасная просьба, — фыркнула я, — вот этого-то как раз Антонина Дмитриевна не умеет!
