— Мария Никитична! — укоризненно покачал головой Вырвизуб.
— Я требую, чтобы вы отдали мой перевод на рецензию компетентному человеку, которому я могла бы доверять! Мнение этой… дамы для меня ничего не значит. Она мне просто завидует!
Вырвизуб болезненно поморщился.
— Мария Никитична, каково ваше заключение? — обратился он ко мне.
— Меня не интересует ее заключение! Тоже мне, эксперт, смазливая бабенка будет судить о моем творчестве!
— Во-первых, Мария Никитична всеми уважаемая очень известная переводчица, к тому же член Союза писателей, если хотите знать! — разозлился Вырвизуб. — А во-вторых, мы не имеем возможности платить рецензентам. Слово Марии Никитичны для нас имеет решающее значение.
— Значит, вы мне отказываете?
— Да. Раз так решила Мария Никитична. Наше издательство не хочет больше печатать первую попавшуюся макулатуру, обратитесь в любое другое. Уверен, многие с удовольствием вас напечатают!
Ай да Вырвизуб! Молодчина!
— Не понимаю, почему вы так слепо доверяетесь этой… этой… Знаете что? Давайте сделаем так! Позовите сюда других сотрудников!
— Зачем это? — оторопел Борис Евгеньевич.
— Мы прочитаем им несколько фраз, которые тут подчеркнула ваша дама…
— И что?
— Посмотрим на их реакцию! Уверена, они подойдут к моему тексту непредвзято…
— Антонина Дмитриевна, я уже все сказал. И отрывать сотрудников от дела не считаю нужным. Могу добавить только, что они уже достаточно повеселились над вашей рукописью, прежде чем она попала в руки Марии Никитичны. Я очень огорчен, что наш разговор принял резкие формы, но моей вины в этом нет.
Он подошел к вешалке, снял шубу мадам Журасик и подал ей. Она машинально влезла в рукава и вдруг залепила ему затрещину. Хрупкий Вырвизуб покачнулся.
— Вы сошли с ума! — пробормотал он, держась за щеку.
— Вам еще мало, слюнтяй! Пошли на поводу у какой-то рыжей твари!
— Валера! — не своим голосом заорал Вырвизуб. — Валера! Немедленно выведи эту даму! И никогда больше не впускай сюда!
Валера растерянно взглянул на Журасик.
— Извиняюсь, дама, вам лучше уйти! — И он протянул руку, чтобы вывести ее, но не тут-то было.
Журасик двинула его коленом между ног, и он, громко взвыв, согнулся пополам от боли. Я умирала со смеху. Но я недооценила ее. Обезвредив мужчин, она каким-то кошачьим прыжком настигла меня и схватила за волосы.
— Я тебе покажу, сука! Ты у меня еще в ногах валяться будешь! — завизжала она и вцепилась в горло. Я почувствовала, как острые наманикюренные ногти впились мне в кожу. Драться я никогда не умела, как-то не приходилось, и я растерялась. А Журасик стала меня душить.
— Вера! Милицию! — раздался жуткий вопль.
И доблестный Вырвизуб вылил на горе-переводчицу воду из графина.
Она мгновенно разжала пальцы. Вид у нее был совершенно безумный.
— Валера! Не отпускай ее до приезда милиции! — потребовал Вырвизуб. — Маша, Машенька, с вами все в порядке?
— Жива, спасибо, вы вовремя пришли на помощь.
— Боже мой, у вас кровь! — позеленел он.
Я глянула в зеркальце. Действительно, на шее было несколько довольно глубоких царапин, из которых сочилась кровь.
— Кажется, это называется боевое крещение! — нервно засмеялась я.
Валера и Вера вдвоем загораживали дорогу обезумевшей женщине.
— Зачем милиция? — шепнула я Вырвизубу.
— Чтобы потом не было неприятностей, — ответил он также шепотом, — с такими дамами надо соблюдать осторожность.
— Но она же сумасшедшая. Отпустите ее, Борис Евгеньевич, думаю, она сюда больше не сунется. А вам самому нужна тут милиция?
— Вы правы. Маша! И замечательно добры! Вера, отмени вызов, и пусть проваливает отсюда! Боже мой, Маша, надо обработать ваши раны, может быть заражение.
— Это не раны, это царапины. Но промыть все-таки не мешает. У вас есть водка?
— Водка? Нет, только коньяк.
Но тут на пороге возникла Вера с какой-то сумочкой.
— Мария Никитична, сядьте, я обработаю вас! — Она явно продемонстрировала мне свою симпатию.
— Ай, щиплет! — поморщилась я, когда она принялась протирать мне шею.
— Ничего, потерпите! До чего же глубокие царапины! Вот ненормальная! Но вы молодчина, что не захотели вызвать милицию. Кому это нужно?
— Вера, а кто она? Вид у нее такой ухоженный…
— Ее муж был раньше очень крупным дипломатом, сейчас он на пенсии, но у него какая-то невероятная коллекция живописи, он очень богатый человек.
— Господи, откуда эти сведения?
— У нас работает одна женщина, которая давно ее знает. Она предупреждала Бориса Евгеньевича… Ну вот, а теперь я смажу рану йодом.
— Да, интересно, у вас все переводчики такие опасные?
— Ну что вы, обычно это очень мирные люди!
Мы все начали хохотать как ненормальные, до слез, до икоты, и я поняла, что мне здесь будет хорошо, я смогу работать с этими людьми. И очень обрадовалась.
Вырвизуб отвез меня домой и всю дорогу каялся, что оставил один на один с этой ненормальной.
— Нет, Борис Евгеньевич, если уж быть точной, то все случилось, когда вы появились, а пока мы были с глазу на глаз до драки все-таки не дошло! — смеялась я.
— Маша, а может, заедем в травмпункт, а?
— Боже упаси, и так заживет. Не люблю я врачей.
— Но все-таки я отвечаю за вас в некотором роде, вы ведь теперь наша сотрудница.
— И очень этому рада!
Вырвизуб вспыхнул и чуть не врезался в идущую впереди машину.
… — Куда ты запропастилась? — встретил меня брат. — Даже записки не оставила! Боже мой, что это у тебя на шее? Твой поганец Гешка так тебя отделал?
— Если бы!
Я рассказала ему, что произошло сегодня в редакции. Он долго хохотал.
— Вот уж не думал, что редактору могут угрожать такие страсти. Никогда ничего подобного не слышал!
— Честно говоря, я тоже.
— Сестренка, помнишь наш уговор?
— Ты про пари, которое я проиграла?
— Именно. У меня появилась одна идея…
— Ну, и чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты позвала в гости одного иностранца.
— Какого еще иностранца?
— Швейцарца, моего коллегу, мне предстоит с ним работать в Берне и хотелось бы, чтобы он имел представление о русском гостеприимстве.
— Костя!
— Что? Неохота? Понимаю, но ты уж напрягись, сделай милость. Денег я тебе, разумеется, дам и давай по полной программе. Не возражай, ты же проиграла пари.
— И когда надо его звать?
— Послезавтра. Собственно, я уже его позвал.
— Он придет один или с женой?
— Он не женат.
— Костя, ты что, хочешь меня с ним сосватать?
— Ну, если получится, почему бы и нет, но это не главное. А вообще-то это было бы не кисло. У него роскошный дом под Берном, он очень милый человек… И, по-моему, довольно интересный. Так что ты уж не ударь лицом в грязь. Только вот эти царапины… У тебя есть что-нибудь с высоким воротничком?
— Нет!
— Ничего, купим! Ты должна выглядеть на все сто! — горячился Костя. — Вот завтра с утра пойдем в магазин и купим какую-нибудь обновку.
— Костя, зачем тебе это надо? Пригласи его лучше в ресторан.
— Маруська, не вредничай, ты же умеешь накормить человека так, что он до смерти будет это вспоминать. Вот и постарайся, уж будь так любезна!
— Черт с тобой, накормлю твоего швейцарца, но ты должен поехать со мной за продуктами, я же сейчас без машины…
— Завтра я весь день в твоем распоряжении. Да, кстати, звонил твой шоферюга.
— Сережа?
— Ну да.
— И что сказал?
— Мне — ничего. Хотел говорить с тобой.
— Надеюсь, ты ему не нахамил?
— С какой стати мне ему хамить? — удивился Костя.
— А кто тебя знает…
— Между прочим, еще кто-то звонил, но голоса не подал. Два раза.
Макс? Интересно, что он подумал, если не узнал Костин голос? А впрочем, какое мне дело, что он там подумал. К тому же это мог быть и не Макс.
* * *
Утром мы с Костей отправились по магазинам и на рынок, потом я кое-что приготовила на завтра — одним словом, была весь день занята и меньше терзалась из-за Макса.
* * *
Приятель Кости, Вальтер, оказался вполне импозантным мужчиной лет под пятьдесят. Он свободно говорил по-русски и обладал поистине фантастическим аппетитом.
— Маша, вы превосходная кулинарка, все так вкусно! Это и есть настоящая русская кухня?
— Более или менее.
— Как это у вас говорят — пальцы облизать?
— Пальчики оближешь! — поправил его Костя, который был, кажется, очень всем доволен.
— Маша, вы завоевали мое сердце через желудок! Когда вы приедете к брату в Берн, я буду воевать ваше сердце через уши!
— Что? — не поняла я.
— Я слышал, русские женщины любят, чтобы им на уши вешали лапшу.
Мы покатились со смеху. В общем, обед прошел мило и весело, вопреки моим ожиданиям. Но никакой неземной страсти не возникло ни с той, ни с другой стороны. Когда он ушел, Костя воскликнул, потирая руки:
