некогда выкрашенные в красный цвет, они вылиняли до цвета слабенького раствора марганцовки. Каким-то чудом умудрились повыбить стекла, которые были до войны с большим трудом вставлены в арчатые толстостенные окна. И даже старинные, кованые, в загадочных цветах решетки, которыми они изначально были забраны, повыпилили или просто выломали с мясом.
Сорокин обошел помещение с тылу, задрав голову, с сомнением оглядел лестницу, идущую вверх, на площадку, где ранее была звонница. Возможно, и тогда, в княжеские времена, там только собирались сложить каменную колокольню, деньги, по старинной русской традиции, «освоили» и в итоге звонили себе на деревянной, не баре, чай. Куда-то на переплавку уехали колокола, доски, из которых была сколочена и звонница, и даже маленький шатер, растащили на дрова тогда, когда по району из каждой форточки торчали уродливые суставы личных буржуек. Теперь там, наверху, не было ничего, кроме ровного пустого места, обрамленного торчащими в стороны стальными прутами — спилить их пока ни у кого не дошли руки. На такой верхотуре это и небезопасно.
Осмотр подтвердил впечатление, которое сложилось при первоначальном осмотре в темноте: и тогда, и теперь нечего там делать. А вот что насчет подвала?
Капитан подошел ко входу в нижний придел. Окно, размером не больше протокольного листа, похожее больше на амбразуру, забрано крепенькой решеткой, которая по каким-то причинам не была похищена — скорее всего, из-за малого размера никто не польстился. Арочный вход закрывала массивная дверь, укрепленная серьезными стальными полосами, на тяжелых кованых петлях. Заперта на серьезный засов и толстый, такого же рода барский замок, размером с небольшое блюдо. Сам корпус замка, покрытый коростой и ржавчиной, выглядел так, как будто его лет сто не беспокоили. Но стоило присмотреться — и стало ясно, что вокруг того края дужки, что входит в корпус замка, идет колечком полоса более светлого металла. Стало быть, открывали. И не раз, и регулярно, и даже недавно.
«Ну так и есть, твою ж мамашу», — обернув носовым платком замок, Сорокин потянул — и дужка вышла легко, точно смазанная.
Чиркнув спичкой, капитан вошел в подвал. Потянул носом — странно. С одной стороны, вроде бы пахло сыростью, с другой, огонь спички плясал. Ощущался сквозняк. Своды нависали так низко, что, казалось, вот-вот стукнешься о них головой, так что Николай Николаевич инстинктивно пригнулся. Выныривали из сумрака, точно подмигивая, выглядывали из подвальной темноты вытянутые, блинообразные, бледные лица, наведенные на стенах, вспыхивали синевой какие-то небеса обетованные, золотые ленточки вокруг голов, на длинных платьях.
Крохотный, с десяток шагов, коридор, наподобие прихожей. По правую руку тянется ветхая лавочка с ящиками, на фанерках выжжены кресты, по левую — стена и в ней арка, в глубь подвала. Оттуда тоже тянуло, но другим — вроде бы сырой угольной пылью, прелой древесиной, и пол под ногами был засыпан чем-то вроде кирпичного боя или крупного щебня.
«Что ж так холодно тут. Такой лед едкий, аж под кожу забирается».
За спиной осталась маленькая «прихожая», открылся сводчатый зал, углы которого были совершенно скрыты во мраке. Прежде чем погаснуть, огонь спички выхватил какую-то махину справа. Сорокин зажег новую спичку. Так и есть, это кочегарка у них. В углу смонтирован огромный котел, от которого расходились трубы, небольшая куча лежалого угля, поленца, сложенные в дровницу — давно, на них белые грибы пошли, какая-то ветошь старая, хлам.
«Вот откуда тянет — топка открыта, видимо, труба так хорошо выведена — такая тяга, что огонь задувает». Снова зажег спичку — и вновь она погасла, не успел закрыть ладонью. «Как бы шею в темноте не свернуть, — он зажег еще спичку, но снова как будто повеяло, и она потухла, — что за черт?» Зажег еще одну, на этот раз поставил преграду сквозняку. Тут стало ясно, что это не из котла открытого тянет, а из того коридорчика, откуда сам Сорокин только что пришел. Кто-то пробирался по нему, чуть слышно ступая.
Капитан, затаив дыхание, очень осторожно, почти бесшумно, передвинулся к стене, извлек пистолет. У того, в коридоре, было что-то вроде зажигалки или свечки, во всяком случае, у него там светлее было. Судя по всему, шел кто-то крупный, то и дело постукивая о пол, как показалось, сапогом. То есть неважно он подготовился к походу по подземелью. Это соображение Сорокина успокоило, поскольку вряд ли может быть опасен человек, елозящий, как дурак, подошвой по битому кирпичу, песку да слежавшемуся углю.
Капитан, скользнув вдоль стены, дождался, пока из арки в зал пройдет эта фигура, и взял на мушку эту темную массу:
— Ручки вверх попрошу.
«В самом деле, зажигалка. Типа американской «зиппы», ярко горит, неэкономно, скоро бензин кончится…» — не успел Сорокин додумать, как зажигалка погасла.
Теперь уже кто-то шаркал откуда-то с другой стороны, из недр подземелья, причем ни капли не таясь и имея при себе отличный фонарь, которым равномерно, умело жужжал, приближаясь.
Из невидимой ранее арки появилась еще одна фигура, пришелец деловито уточнил:
— Все в сборе? А теперь руки…
Сорокин чудом не выругался.
— Саныч, твою ж… какого?
— А мне руки можно опустить? — спросил первый хмырь голосом Акимова.
Капитан все-таки сплюнул:
— Эх, сыщики, мать вашу…
— Нашли что-нибудь, товарищ капитан? — спросил сержант Остапчук. — Я — нет.
— И я — нет.
— Я лестницу нашел, — признался Акимов.
— Тогда слазим в колодец, — решил капитан, — раз уж все тут…
Выбрались на свет, все в пыли, в паутине, как шальные коты, найденную Сергеем лестницу потащили к колодцу. Еще когда сбивали крышку, стало ясно, что это почтенное сооружение давно не трогали, такой затхлостью оттуда несло. Остапчук собрался было лезть, но Акимов самоотверженно вызвался:
— Пусти, Саныч, я помоложе.
Спустя уже минут пять он выбрался оттуда, грязный и растерянный.
— Нет там ничего, слизь да дерьма по горло…
И, едва они успели отряхнуться, как припустил ливень. Так что пришлось подведение итогов отложить до возвращения в отделение.
Глава 19
Вычистившись с грехом пополам, грубо нарушив правила противопожарной безопасности — то есть расположив насквозь сырые плащи над батареями, — сконфуженные подчиненные устроились было погреться, испить чаю. Однако тут появился начальник, который умудрился где-то отмыться, чуть ли не отгладиться, был свеж и крайне едок.
Потребовав и себе стакан чаю, осушил его, пылающий, в три глотка и даже не поморщился.
— Что ж, я очень рад, товарищи, что мы все вместе проявили себя как три круглых идиота. Ну и инициативу проявили, куда ж дуракам без нее. Теперь предлагаю поделиться-таки информацией, которую все, каждый, заботливо берегли
