– Подожди, – отмахнулась Катя, – я опаздываю. Тина, за коробками сходишь в магазин «Корма для животных», там бесплатно пустую тару дают.
– Ой, – занудила лентяйка, – я не знаю, где это.
– Кирюшка объяснит! – выкрикнула Катерина и улетела.
– Ну и как к этим кормам добираться? – безнадежно поинтересовалась Тина.
Я оставила их с мальчиком вдвоем и удалилась с телефоном к себе. Первый звонок сделала Монахову, но трубку никто не снял, хотя я и ждала ответа неприлично долго. Впрочем, мужик может быть на работе или носится в преддверии Нового года по магазинам в поисках подарков. Ладно, подождем до вечера. Следующий звонок был к Светлане Бурлевской. Тут мне улыбнулась удача.
– Алло, – пропел женский голос.
– Света?
– Нет, Таня.
Я несказанно обрадовалась. Удача просто сама шла в руки.
– Таня, я давно вас ищу! Очень нужно поговорить.
– Кто вы?
– В двух словах и не ответить, но поверьте, мне очень нужно вас увидеть.
– Приезжайте, – согласилась собеседница.
Я побежала к метро, напевая на ходу. Кажется, развязка близка. Но какое разочарование охватило меня, когда входная дверь квартиры распахнулась. На пороге стояла чудовищно толстая деваха с младенцем на руках.
«Может, это не Таня?» – в полном отчаянии подумала я. Но девица тут же спросила:
– Это вы рвались о чем-то со мной поговорить?
– Вас зовут Таня?
– Точно.
– Татьяна Федоровна Митепаш?
– Нет. Бодрова Татьяна Ильинична.
Я прислонилась к косяку и постаралась сдержать вздох разочарования. Таня – слишком распространенное имя, вот и получилось глупейшее недоразумение.
– Светлана Родионовна когда придет?
– Здесь такая не живет, – преспокойненько вымолвила гора жира.
– Как так? – поразилась я. – Вы же сказали…
– Ничего я не говорила, – произнесла молодая мамаша, вытирая младенцу слюни, – вы сами спросили: «Это Света?», а я ответила: «Нет, Таня». А потом уж вы в гости напросились.
– Значит, Бурлевская здесь не проживает?
Девица покачала головой.
– Мы несколько лет назад купили эту квартиру.
– А куда прежние хозяева делись?
Толстуха хмыкнула:
– Понятия не имею, дела вело агентство, там и спрашивайте.
– Давайте адрес! – потребовала я.
– Чей? – меланхолично поинтересовалась собеседница.
Теперь понятно, почему она такая жирная, просто все процессы в ее организме – и физические, и умственные – заторможены до предела.
– Риэлторской конторы!
– Не помню.
– А название?
– Чье?
Я решила набраться терпения и спокойно пояснила:
– Агентства.
Девчонка напряглась и выдала:
– «МММ».
– Ничего не путаете?
– Ну, может, «ЛММ», как-то так!
Чертыхнувшись про себя, я вышла на улицу и в киоске «Союзпечать» купила газету «Квартиры и дачи». На последней странице, как и ожидалось, был приведен большой список фирм, занимающихся недвижимостью.
Спустившись в метро, я села на скамеечку и принялась изучать названия. Ни «МММ», ни «ЛММ» там не значилось, зато стояло «НМН», расшифровывающееся как «Новая Московская Надежная». Офис находился на Моргуновском Валу, в седьмом доме, а в третьем проживал любовник Зайцевой Андрей Монахов. Посчитав такое совпадение счастливым предзнаменованием, я поехала на другой конец Москвы. Что ж, как говаривал петух, пытаясь настичь курицу: «Если не догоню, так хоть согреюсь». Пока побеседую в офисе, а там, может, и Монахов с работы вернется.
В «Новой Московской Надежной» кипела работа. Контора выглядела солидно. Повсюду кожаная мебель, изящные светильники и снующие с деловым видом сотрудники. Увидевшая меня девица расцвела и проникновенно спросила:
– Прошу, в чем проблема? Впрочем, какой бы она ни оказалась, мы ее обязательно разрешим.
– Даже так? – усмехнулась я. – А вдруг я хочу получить за комнату в бараке с земляным полом двухэтажный особняк в Подмосковье?
Но девчонка не сдавалась. На ней был красивый деловой костюм с прямой юбкой, прикрывающей колени. Волосы причесаны без особых затей, просто хорошо сделанная стрижка, и на лице никакой экстремальной косметики. Все в светло-коричневых тонах. Весь облик девицы говорил о некоторой старомодности и полнейшей надежности.
– Наше агентство работает на рынке жилья уже десять лет, – пела девица заученный текст, – и ни одна из наших сделок не была оспорена в суде. Надежность, честность, тщательная проверка и аккуратное составление бумаг – вот киты, на которых стоит «НМН».
Потом она помолчала секунду и спросила:
– А у вас правда комната с земляным полом?
Я рассмеялась:
– Нет. Моя подруга Светлана Бурлевская продавала через ваше агентство квартиру, и теперь я хочу, чтобы со мной работал тот же риэлтор, что и с ней.
– Нет проблем! – с энтузиазмом воскликнула секретарша и включила компьютер.
Но вскоре выяснилось: никакая Бурлевская в «НМН» не обращалась.
– Давайте посмотрим по адресу, – предложила девчонка и оказалась права.
На мониторе тут же высветилась информация о продавце. Только фамилия оказалась иной – Ломакина. Но имя совпадало – Светлана Родионовна. Впрочем, недоразумение сразу выяснилось.
– Она была Бурлевской в браке, – пояснила служащая, – вот в домовой книге указана под этой фамилией. А после развода вернула себе прежнюю – Ломакина, под ней и совершала сделку.
Сочетание «Светлана Родионовна Ломакина» показалось мне знакомым. Прокрутив быстро в уме, где могла ранее слышать про эту женщину, я, так и не вспомнив, приготовилась записывать адрес. И тут я получила ошеломляющую информацию! Ломакина теперь обитала в соседнем с нами доме, во второй блочной башне, той, возле которой помещался хлебный ларек. И я моментально вспомнила, почему мне так знакомо имя этой женщины. Светлана Родионовна Ломакина – это она безостановочно звонила мне ночью, ошибаясь номером. Это к ней, кипя от негодования, я понеслась, не дожидаясь утра. Это она скончалась на моих глазах.
ГЛАВА 20
К Монахову я побрела, плохо соображая, что к чему. Жил мужик в отвратительном доме барачного типа. Лифта в пятиэтажке не было, окна лестничных клеток смотрели на мир выбитыми стеклами, а на подоконниках стояли пустые жестянки из-под дешевого пива, набитые доверху окурками. Очевидно, здесь жены разрешали мужьям курить.
Оказавшись на втором этаже, я попала в длиннющий коридор, по обе стороны которого находились обшарпанные, совершенно одинаковые светло-коричневые двери. Номеров на них не было. Оставалось только удивляться, каким образом гости находят нужные комнаты. Именно комнаты, потому что за дверями скрывались не квартиры. Это стало понятно, когда я, миновав два зловонных туалета, уперлась в кухню.
Никогда до сих пор не встречала подобного помещения. Большое, почти тридцатиметровое пространство было густо утыкано столиками и плитами, под потолком натянуты веревки, с которых свешивались детские ползунки, мужские трусы и устрашающего вида женские лифчики, сшитые из розового атласа. Запах щей и жарящихся котлет смешивался с ароматом влажного белья, и я почувствовала, что в носу засвербело.
Молодая черноволосая и черноглазая девушка, помешивающая что-то в помятой алюминиевой кастрюле, повернулась ко мне и спросила с сильным акцентом:
– Ищешь кого?
– Андрей Монахов где живет?
– Он кто? Беженец? Чечен?
– Нет вроде, – растерялась я, – русский, москвич.
– Тогда не знаю, – потеряла ко мне интерес девушка и вновь занялась кастрюлей.
Я вышла в коридор и постучалась в ближайшую дверь. Она подалась под рукой, и перед моими глазами предстали четыре мужика кавказской национальности, самозабвенно играющие в нарды. Никто из них и не слыхивал про Монахова. В следующей комнате копошилось несметное количество детей, пытавшихся надеть на котенка шарфик и шапочку…
Еще дальше две женщины строчили на швейных машинках… Двери тут не запирали, жили по-восточному, на виду у соседей, совершенно ничего не стесняясь и не боясь. Очевидно, общежитие было отдано беженцам из Чечни.
И только в самом конце коридора нашелся пожилой мужчина, способный дать разъяснения.
– Ступай на третий этаж, – велел он мне, – там парочка старых жильцов осталась, еще не съехали. Всем вашим давным-давно новые квартиры раздали, а нам это общежитие отдали, решили, чеченцам и так сойдет – без горячей воды. Да, неласковые вы, москвичи, негостеприимные!
Я полезла по щербатой лестнице на третий этаж, первый раз в жизни испытывая в душе шовинистические чувства. Видали, еще и не доволен! Думал, в Москве сразу получит пятикомнатные хоромы. Между прочим, сотни коренных москвичей до сих пор живут в подобных общагах без всякой надежды на улучшение условий. Жильцам этого барака просто повезло. Кое-как справившись с приступом расизма, я добралась до третьего этажа. Здесь потолок был ниже, коридор уже, а комнаты, крохотные, словно спичечные коробки, стояли пустые. Только засаленные дешевые обои напоминали, что тут когда-то шла жизнь, росли дети и старились родители.
