вообще, а адресно. Например, страх перед отравлениием газами, болезням… Сверхновая, успешно апробированная разработка. Как видите, и мы не сидим сложа руки.
– Нам нужно присесть… – пробормотал Биренбойм, едва волочивший за собой ноги. Круглосуточный режим работы последних недель «отложенным штрафом» в конце концов прихватил и его, как говаривали сослуживцы Дорона: скорее, электронную плату, нежели человека.
– А где? В ресторан не попасть, поздно… – пожал плечами Фурсов.
– В аэропорту. Да и мой обратный рейс скоро. – Биренбойм искал глазами стоянку такси.
После нескольких глотков «Экспрессо» в одном из кафе «Тегеля» расклеившийся Биренбойм постепенно приходил в себя: ожило пугавшее землистым оттенком лицо, участились движения, хоть и отдаленно, уже напоминавшие «Реактивного Дорона». Тем временем Фурсов деликатно дожидался отклика, воспринимая провис коллеги, как должное. Дилемма и впрямь стояла перед тем непростая: отдать судьбоносную для Израиля разработку в прокат – под заклад настоящего кота в мешке – либо дальше плыть по кипящему водоворотами течению шпионских игр, но уже твердо зная: ты обречен.
Между тем моссадовец определился с решением еще в таксомоторе: никаких обязательств, максимум – набросать протокол намерений. О «псхокорректоре» Биренбойм прежде не слышал, так что без консультаций с экспертами принимать на себя обязательства, соглашаясь на московский субподряд, априори не получалось. Кроме того, крутой поворот операции требовал немедленных согласований. Если бы с директором, то полбеды – Моше Шавита, слабого, либеральных взглядов руководителя, он, мозговой центр «Моссада», почти всегда уламывал. Но, не заручившись «добром» от самого премьера, продолжать иракскую разработку, с учетом вскрывшихся, перевернувших все с ног на голову обстоятельств, – полное безумие, прямая дорога, случись облом, под трибунал. Мало того, что дерзкий почин не скоординирован с новоявленным жандармом мира – Вашингтоном, а сам израильский премьер посвящен лишь в суть начинания, ни сном ни духом не ведая, что предполагаемый исполнитель – посол сверхдержавы, операцию мертвым хватом парализовал незваный гость, представляющийся, по размышлении здравом, типичным, разлагающим чрево собственной страны заговорщиком. Тем самым, с учетом старых и новых, крайне противоречивых входящих, машина «Моссада» не столько нарывалась на международный скандал, изначально прогнозировавшийся на Шауль Амелех, сколько ставила Израиль чуть ли ни на одну доску с Ираком – варварским, отринувшим все условности режимом.
Кроме того, к пристальному анализу взывала и гипотеза выстроенной КГБ западни. Вместе с тем размах действа, а главное – подспудные токи встречи – внушали Биренбойму: русские не блефуют. Больше того, ставят на проект не меньше, чем сами прародители, пусть их мотив узко клановый, а не общенациональный. Однако интуицию, пусть она мать шпионажа, к докладу наверх не подошьешь…
По всему выходило, что торопиться особо некуда – все так запуталось, что, казалось, и центр тяжести исчез. Разобидевшись на этот склочный, погрязший в самоедстве мир, тот без уведомления улизнул в отставку.
Беспристрастный же взгляд высвечивал: посвистывая с издевкой, локомотив почина пятится в обратном направлении, в немалой степени, по вине самого Биренбойма, допустившего в блестящей комбинации один-единственный, но оказавшийся роковым промах. А уж кто аккуратно вытирал ноги о половик собственных заблуждений, так это «Золотой Дорон», которому сей момент казалось, что возобновляет проект с чистого листа.
Как бы там ни было, кроме навязываемой Москвой психотропной пукалки, прочих контраргументов, способных утихомирить багдадского безумца, у «Моссада» не предвиделось, так что, допив кофе, Биренбойм засучил на порожденного им мутанта рукава.
– Вот что коллега: наш ответ будет сформулирован, скорее всего, завтра. Окажись он положительным, мы вновь встретимся. Как видится, здесь же, в Берлине. Только в расширенном составе…
– Каком? – насторожился, прищурившись, Фурсов.
– Техэксперт и психиатр с каждой стороны, – детализировал, подхватывая салфетку, тель-авивский посланник. – Разумеется, предъявите устройство для испытаний…
Фурсов поморщился, выказывая досаду. Протерев глаза, отозвался:
– Сами посудите, есть ли на консилиум время? Круг должен замкнуться до пятнадцатого числа.
– Спешка – движок для ловли блох. Это во-первых, – возразил Биренбойм. Поразмыслив о чем-то, продолжил: Во-вторых, докажи изделие в ходе тестирования свою функциональность, к консилиуму присоединятся и психологи.
– Они-то зачем? – диву дался Фурсов.
Биренбойм дергал правым плечом, то ли его так разминая, то ли возвещая, что холерик-непоседа оклемался. Унявшись, принялся за назидания:
– К чему привела поспешность – итог нагляден. Между тем центральная фигура – Посувалюк, без которой начинание, точно обесточенный робот, как бы не принимается в расчет. Дескать, озвучь «почтальон» компромат – да, несомненно убедительный – посол полезет в открытую пасть, не задумываясь. Можно подумать, что о добровольном заклании, кстати, вполне вероятном, всю жизнь бредил. Разумеется… послание к нему аргументировано – крепкий психолог основательно все замешал, но он выпускник западной школы, с русским менталитетом почти не знаком. Стало быть, мог перепутать как размер, так и тональность. И… – Биренбойм забарабанил пальцами по столу, – при нынешних обстоятельствах я бы передоверил бы вашему спецу…
– Исключено, – воспротивился Фурсов. – Сверхсекретная операция – не кружок полемистов. Утечка – вот наш главный оппонент, опаснее «Мухабарата»! В таком деле лишнее слово – провал, вы же растягиваете круг посвященных, словно эспандер. Технарь, психиатр – куда ни шло. Кто объект, им знать необязательно. А психолог – увольте! Куда его деть потом?
– Ну, «живую шифровку» вы же придумали, – привел довод Биренбойм, ухмыляясь.
Фурсов потупился, замкнулся, то ли обезоруженный аргументом, то ли, наоборот, спешно подыскивая нежданной персоне нон-грата склеп-одиночку. Но вскоре распрямился и, выждав, когда официантка очистит соседний столик, со сдержанной благожелательностью молвил:
– Все усложняется. Однако, следует признать, не без пользы для дела, так что грех не согласиться. Вместе с тем время обсудить гарантии…
– Не торопитесь соглашаться, коллега, – воспротивился «Реактивный Дорон». – Не нам с вами решать… – Биренбойм запрокинул голову, указывая глазами в потолок. – А получив карт-бланш, в том числе поговорим и о закладных. Меня они беспокоят не меньше вашего.
– Нет уж, – запротестовал порученец деликатных дел, – предварительное условие: о новом покровителе проекта Иерусалим, тем более, Вашингтон знать не могут. Раскроете – за жизни Розенберга и координатора не дам и ломанного гроша. За нескольких прочих тоже…
Биренбойм неприятно повел губами, хмыкнул. В некоей экспрессии растопырил ладони, быстро взглянул на них, вернул руки на поверхность стола.
– Потрудитесь для начала координатора арестовать… – В пустых глазах Биренбойма мелькнула издевка. – Но в одном вы правы: назови я новоявленного партнера, кем он есть на самом деле – заговорщиком, подрывающим устои собственного государства, в чем ни на йоту не сомневаюсь, в лучшем случае, иракский почин загонят в бокс для испытаний. В худшем – выставят меня за профнепригодность. Вместе с тем и утаивать – безумие: в случае провала не сносить мне головы… – «Золотой Дорон» задумался.
– Не в вашей ситуации перебирать, – отослал к неким реалиям Фурсов. – Не столь вам лично, как Израилю в целом.
Биренбойм резко встал, давая знать, что повестка дня исчерпана.
– Поставим-ка
