завожу её в спальню. Она входит, останавливается перед шкафом, в створки которого встроены зеркала, и неловко оглядывается. Или мне только кажется, что неловко, ведь Вика та ещё артистка.
Но обстановка действительно немного двусмысленная — спальня, кровать, мы одни в квартире, по крайней мере она так думает, примерка, оголение чресл… Есть в этом что-то такое, интимное и вызывающее лёгкое волнение…
— Ну, ладно, — говорю я. — Приступай, а я пока маленькие принесу.
— Давай, — кивает она. — Только не входи, пока я не скажу.
— Искушение.
— Чего? — хмурится она.
— Ладно, говорю, так и быть, подожду твоего звукового сигнала. Ничего не бойся, раздевайся смело.
— Полностью, да? — усмехается она.
— Конечно, Вика, а я пока «Токайского» принесу.
— Иди уже, давай…
Я выхожу из спальни и плотно прикрываю дверь. Потом ныряю в свою комнату и тоже дверь закрываю. Катя на полу вырезает деталь.
— Ушла? — спрашивает она. — Надо, чтобы ты придержал, боюсь скривить…
— Тс-с-с! — прижимаю я палец к губам. — Не ушла ещё. Нужен маленький размер.
— На её жопу не налезут, — качает головой Катька. — Они мне впору, а я-то поменьше, чем она.
— Ну, попробуем. Не налезут, значит не налезут. Возьмёт большие. Где они?
— Да, вон, на стуле, ты же сам переложил.
— А, точно…
Я подхожу к стулу и вдруг…
— Артём, я вот подумала…
Дверь распахивается и на пороге появляется Вика в «Джексонах». Немая сцена. Голоногая Катя на полу, лоскуты, швейная машина и я с джинсами в руках. Класс.
— Ага, — говорю я. — Чего подумала? Это Катя, кстати, вы знакомы уже.
Та-да-да-да-дам, как сказал бы Бетховен. Так судьба стучится в двери.
— Привет, — бросает Катя и снова склоняется над парусиной.
— Офонареть! — выдаёт Вика, рассматривая рабочий интерьер моей комнаты. — Вот это да! Вы сами что ли?
Ну, боюсь, отрицать уже бессмысленно.
— Ага, — киваю я. — Катя, собственно.
— Офонареть! — повторяет Вика и проходит в комнату.
Она с интересом разглядывает мою «пещеру» и следы нашей с Катькой трудовой деятельности.
— Да у вас тут настоящая фабрика. А можно мне с вами?
— С нами? — удивляюсь я.
— Ну, да, возьмите меня в вашу фирму.
— Директором?
— Да ладно тебе! У меня знаешь, сколько идей в голове?
— А ты шить умеешь? — спрашивает Катя и поднимается с пола.
Заткнутый за пояс подол юбки выскальзывает и падает вниз, скрывая от глаз стройные ноги.
— Нет, шить не умею.
— А продавать? — спрашиваю я.
— Продавать? — хмурится она.
— Ну, у тебя много подружек модниц. Ты танцами занимаешься, бываешь в разных местах. Если будешь продавать им, сможешь нормально заработать.
— А у вас много?
— Нет пока, — пожимаю я плечами. — Но мы нарастим производство.
— Да? — поднимает брови Катя, но никаких замечаний на этот счёт не выдаёт.
— А сколько?
— Рублей двадцать, установим тебе премию. Пять пар — соточка. Неплохо же?. А вот эти, которые на тебе, можешь получить за полцены. Будешь ходячей рекламой. Как тебе такой вариант?
Вика задумывается.
— А они нормально сидят? Не сильно большие?
Катя подходит к ней и взявшись за пояс чуть поддёргивает брюки вверх, быстрыми движениями проводит по бёдрам, оправляя ткань, присаживается и чуть подгибает длину.
— На твою фигуру — то что надо, — говорит она. — Нужно просто ремень вставить или платок продеть. Могу длину чуть убрать, если ты не хочешь подворачивать. А так отлично. Пояс только подтянуть и всё. Тём, есть у тебя ремень? Дай Вике, чтобы она посмотрела. А маленькие будут некрасиво обтягивать вот здесь.
Катя хлопает себя по бокам ниже талии.
— Будет казаться, что тут многовато. Примерь, те что поменьше и поймёшь, о чём я говорю.
Всё так и оказывается. Глаз у Катьки, как алмаз. В общем, наше предприятие увеличивается, неожиданно получая отдел сбыта.
— А Катя… — тихонько спрашивает Вика, когда я её провожаю до двери. — Вы дружите?
— Дружим, — усмехаюсь я. — Как друзья. А девушки у меня нет, если ты об этом.
— Понятно, — кивает она. — Ну, ладно, пока. Заходи в гости как-нибудь.
— Думаешь, стоило её привлекать к нашему делу? — спрашивает Катя, после того, как Вика уходит.
— Ну, продажи, в любом случае, нужно делать, а с этим она точно справится. Всю жизнь в школе что-то продаёт. А двадцатка, мне кажется очень хорошая цена, учитывая, что в странах с развитой рыночной экономикой продавец зарабатывает намного больше производителя.
— Хорошо, что у нас экономика не развитая, — улыбается она. — А не разболтает она, где шьются американские «Джексоны»?
— Слушай, сейчас она, по крайней мере будет заинтересована в том, чтобы об этом никто не узнал. Иначе получится, что она носит палёный шмот.
— Не шмот, а шмотки. Ладно. Надо работать.
— Кать, держи, — я отдаю ей деньги, полученные от Вики. — Как раз тут твоя доля. Я с тобой не посоветовался по поводу «демонстрационного» экземпляра со скидкой. Так что это будет за мой счёт, а тут как раз твоя половина от полной стоимости.
— Нет, я с тобой согласна, хорошая мысль. В любом случае, ты начальник, как скажешь так и будет.
Она улыбается.
— Только не совсем понятно, что ты продавать собираешься, у нас всего-то несколько брюк.
— А мы ещё сошьём. Брезент отец обещал достать. Кроить я могу по лекалам, а ты как Анка-пулемётчица будешь строчить до потери пульса. До твоего отъезда надо штук десять хотя бы изготовить.
— Строчить я могу, а фурнитура-то?
— А за фурнитурой съездим.
— Куда? — удивляется Катя.
— В Москву. Давай? Сгоняем вдвоём. Туда и обратно. Утром улетим, а следующим утром вернёмся.
— А родителям что скажем?
— Скажем, что в поход идём с ночёвкой, — говорю я первое, что приходит в голову. — У нас ребята собираются. На рыбалку, вернее.
— Можно попробовать, —
