не могу представить, откуда она появилась. И всё-таки где-то в глубине моего желудка, или груди, или мозга что-то просит… подпитки. А что если кэмпбелловский суп вдруг стал бы домашним гаспачо? Хотя… Гаспачо не лучший вариант, потому что единственные помидоры, которые продаются в Южной Калифорнии, — это такие квадратной формы штуковины с толстой кожицей, упакованные в целлофан. Мне нужна еда, но я отказываюсь от нее, отказываюсь от всего даже на клеточном уровне. Клетками тела своего я чувствую: я умираю от голода. Повседневная жизнь превращается в кошмар, как только начинаешь сомневаться в еде —
Психоаналитик Джоанна Таубер считает, что анорексия начинается приблизительно в возрасте двух лет. Преданорексичная девочка пытается сформировать образ себя, отличный от образа матери, и у нее это не выходит. Мальчики, как правило, не подвержены анорексии, однако если всё-таки они заболевают, то причина тому — соблазнительные и контролирующие матери. В детском психоанализе Мать тождественна Пище. Анорексик не способен преодолеть это отождествление. Следовательно, единственный способ обрести взрослую идентичность — это отказаться от пищи… («По направлению к себе»).
Феминистский анализ анорексии тяготеет к обсуждению проблем, с которыми девочки сталкиваются, достигнув полового созревания. Мод Эллман в книге «Голодари»: «Именно через акт поглощения пищи эго укрепляет свою позицию». Нэнси Чодороу в «Воспроизводстве материнства»: «Поскольку отношения между матерью и дочерью остаются весьма флюидными и доэдипальными, у дочери не получается развить чувство „Я“, отдельное от матери». Следовательно, она перестает есть. Самый спорный феминистский анализ нервной анорексии представляет это расстройство как финальную битву девочки-подростка против женской социальной роли и того, что «значит» быть женщиной. Как ни странно, все упомянутые работы основаны на незыблемом убеждении, что формирование гендерной идентичности и в наши дни является главной движущей силой в становлении человеком, если человек этот — девочка.
И Сьюзи Орбах, и Ким Чернин убеждены, что девочки с анорексией считают жизнь своих матерей ужасной. Они готовы умереть с голоду, лишь бы избежать женской жизни, т. е. жизни опустошенной, нестабильной, отложенной. Орбах пишет в «Голодовке»: «Анорексия — это отрицание женской роли, отрицание жизни, посвященной обслуживанию чужих потребностей». Мара Палаццоли — наиболее часто цитируемая специалистка в этой области — говорит более конкретно: «Анорексичка хочет приуменьшить те аспекты женского тела, которые обозначают потенциальные проблемы». А. Х. Крисп еще более категорична: «Анорексия связана с элементарным избеганием психосексуальной зрелости» («Нервная анорексия»).
Но именно психотерапевтки и идущие на поправку больные анорексией возглавляют полчища тех, кто клеймит анорексичных девушек, считая их жеманными эгоистичными собачонками: Марлен Боскинд-Уайт в «Булимарексии»: «Анорексички слишком озабочены ублажением других, в основном, мужчин, их ощущение самоценности зависит от валидации других людей. Они посвящают свою жизнь выполнению женской роли». Больные анорексией всего лишь «изголодались по вниманию» (Шэрри О’Нил, «Голодные до внимания») и «как группа они манипулятивны и коварны» (Хильда Брух, «Золотая клетка»).
Никто не допускает, что прием пищи может быть примерно тем, чем кажется. В лучшем случае больные анорексией застряли в младенческой попытке отделиться от матери. В худшем случае они в пассивно-агрессивной форме отвергают «женское» положение и роль. Так или иначе, подобные интерпретации не допускают, что, возможно, существует психическая и интеллектуальная связь между статусом пищи в культуре и всем социальным порядком. Анорексия — это недуг, от которого страдают девушки, и до сих пор невозможно представить, что девушки способны выходить за собственные границы и действовать через культуру. Все эти тексты основаны на вере в то, что хорошо сбалансированное, осознающее свои границы «я» — единственная достойная цель для женщины.
Удивительно, но ближе всего к представлению о безличной анорексии подбирается иудаизм — через ортодоксальную веру в мицву. Перед употреблением еду благословляют. Благословение — это подтверждение, что еду можно считать хорошей или святой лишь в том случае, если она подпитывает благодеяния людей.
«Подобно другим мистикам, Симона Вейль сообщает нам, что лишь разрушив самое себя, можно истинно верить и, следовательно, истинно любить существование чего-либо вне нас самих, — пишет ее биограф Ричард Риз. — Во Франции Симону Вейль часто упрекают в мазохизме, в том, что она превозносила боль и страдания как величайшие ценности. Это вздор».
До тех пор, пока анорексию объясняют исключительно чувствами субъекта по отношению к своему телу, это заболевание невозможно рассматривать как активное онтологическое состояние. Поскольку в основном речь идет о девушках, анорексию неразрывно связывают с нарциссизмом. Однако монстры из девушек получаются так себе. Их нарциссическое телесное недо-могание столь хрупкое, ломкое и неустойчивое, что добровольное голодание может быть только завуалированной мольбой о внимании и участии. Спустя семь десятилетий больным анорексией девушкам верят не больше, чем жалкой пациентке Пьера Жане. Действия женщины всегда становятся предметом интерпретаций. Мы имеем в виду не то, что говорим. Невозможно представить, что женский субъект может просто попытаться выйти за границы тела, ведь единственной безусловной характеристикой в жизни женщины по-прежнему остается гендер.
Всю жизнь Симону Вейль сопровождало болезненное физическое ощущение распада красоты. «Без справедливости и обусловленной ею гармонии общественной жизни красоты быть не может». Вейль осознавала, что Вторая мировая война принесла гибель не только жертвам нацистов, но и всему укладу сельской жизни. «Сейчас у искусства нет будущего, — писала она в 1943 году, — и в ближайшее время оно так и не появится. Это связано с тем, что всякое искусство коллективно, а коллективной жизни больше нет»[39]. Красота — это определенное качество внимания. Это гармония случая и блага. Предвосхитив почти за тридцать лет бесстрастное возвещение Жана Бодрийяра об экстазе коммуникации, Вейль пишет в «Тяжести и благодати»:
Подрывается связь между знаком и означаемым; всё больше и больше случаев круговорота знаков, их игры с самими собой просто ради игры. А непрестанное усложнение требует уже обозначить знаками и сами знаки… мы напрочь утратили поэзию вселенной… Деньги, машины, алгебра. Три чудища современной цивилизации. Полная аналогия. Алгебра и деньги — по сути своей уравнители.
Полностью исчезнув из пейзажа, красота оказывается загнанной в гетто искусства. ЗдравстВУЙТЕ и ДОбро пожаловать на АВТОматическую линию сообщений «ПАсиФик БЕЛЛ». Является ли совпадением то, что современная критика одержима определением «красоты» как первостепенной добродетели произведения искусства?
Из моего лос-анджелесского дневника —
Лос-Анджелес, конец девяностых —
Чем больше думаешь о еде, тем меньше можешь есть.
Прошлым летом, когда я жила в доме моей подруги Сабины, я похудела на двадцать фунтов, весила меньше ста. Целыми днями я простаивала у нее на кухне, изучая содержимое полок. Анорексия — насильственный разрыв в цепочке желаний. Белый рис, бурый рис, смесь для блинов. Красная фасоль и
