мир одаривает их особым презрением.
Именно из-за того, что он увидел и в своей матери, и в своих сверстниках, Энди Джей Миллер, иллюстратор и подкастер, посвятил себя помощи начинающим художникам. Его мать, как он рассказывает, была творческой личностью, «прожившей трагическую жизнь. У нее был потенциал, перед ней были открыты все пути», но среда, в которой она воспитывалась, никогда не давала ей «никакого реального четкого представления о том, что можно сделать, обладая такого рода талантом». Также, по мнению Энди, у мамы был недиагностированный СДВГ (как, вероятно, и у многих творческих людей), и она всегда старалась двигаться в слишком многих направлениях одновременно. В детстве Миллеру часто говорили, что он похож на нее – такой талантливый мальчик, – но, как он вспоминал, «я уже был подростком и наблюдал, как ее жизнь разваливается, и как будто видел собственное будущее». В старшей школе группа сверстников Миллера состояла из таких людей, как он и его мама, и многие из них, а также те, кто был «гораздо талантливее», как сказал он сам, в конце концов, «потерпели крах и прогорели».
Позже, однако, когда Миллер начал читать о таких фигурах, как Стив Джобс, о странных творческих людях, которых боготворят в деловом мире и которых, предположительно, наберется один на миллион, они исключительно сильно напоминали ему его друзей. «Я все думал: они же повсюду, мы просто не видим их ценности, потому что у нас нет критериев». Энди считает, что проблема кроется в системе образования, в том, как она выявляет и воспитывает таланты. «Творческий IQ не соотносится с тем, что мы традиционно считаем обычной эрудицией, – сказал он. – Гипертворческого человека можно и не выявить с помощью тестов». Миллер описал свой собственный опыт как «быть пингвином в мире голубей: все задания, которые я выполнял, выглядели как летные испытания»: математика, спорт, то же самое с первой подработкой. «Все вокруг меня с легкостью парили в воздухе, – вспоминал он, – в то время как я ковылял по земле». Но когда он открыл для себя дизайн и иллюстрации, «это было как будто я впервые нашел озеро. Пингвины могут летать, только они делают это в воде».
Некоторым из моих собеседников посчастливилось получить хорошее начальное образование: у них был репетитор по музыке, школа искусств, даже обычная государственная средняя школа, которая случайно предложила приличную программу. Для большинства детей, однако, как я отметил в четвертой главе, такие возможности сокращались еще с 1970-х годов, поскольку из-за урезания бюджета и сведения оценки знаний к математике и чтению искусство было общими усилиями выдавлено из программ государственных школ. В отсутствие правильного руководства, как сказал Миллер, «во многом приходится разбираться самостоятельно». И очевидно, что многие из тех, с кем я говорил, так и поступали. Они были жесткими, волевыми и целеустремленными – а может, просто настолько плохо учились в школе, что их семьи сдались. Конечно, у меня довольно предвзятая выборка, так как все мои респонденты по определению (как выразился бы Вик Мунис) не переставали быть художниками. Скольких начинающих авторов система просто ломает, мы не узнаем никогда.
У многих моих респондентов были ресурсы. Обычно это деньги. Я уже отмечал, что художники, как правило, происходят из относительно богатых семей, и многие из тех, с кем я разговаривал, выросли в верхней прослойке среднего класса. Их родители оплачивали колледж, магистратуру или первую квартиру. Одной девушке родители купили дом, где она не только жила, но и сдавала свободные комнаты, получая прибыль. Некоторые мамы и папы предлагали своим детям подработку – кто-то получал дополнительные деньги, редактируя научные статьи отца, – или сводил их с людьми, которые могли их трудоустроить. Кого-то поддерживали супруги – муж или жена. Таковы реалии, которые люди склонны скрывать, но вряд ли они могут кого-то шокировать. Один музыкант признался: «Немного стыдно, но я думаю, что это, наверное, обычная практика, иначе как еще можно все время заниматься делом, которое не приносит дохода?» Что ж, хороший вопрос.
Я также с удивлением обнаружил, что даже те, чей успех не зависел от денег семьи, имели доступ к ресурсам другого рода. Для некоторых это означало культурный капитал. Отец одной из респонденток был профессором религиоведения; она выросла в бедности, но за обеденным столом звучали цитаты на латыни. Для других таким ресурсом стало воспитание вместе с богатыми людьми и возможность наслаждаться, как говорил независимый кинорежиссер Мика Ван Хоув, «крошками с их стола». Ван Хоув, напоминаю, вырос в Охае, Калифорния, маленьком городке с большим экономическим неравенством, и обучался на полной стипендии в местной частной средней школе. Атия Джонс взрослела в бедной черной части Бруклина, но ее мать настояла на том, чтобы девочку поместили в лучшую (потому что «белую») среднюю школу в другом районе, где она посещала уроки керамики и фотографии. В некоторых случаях жизнь в культурной столице и эффект «крошек с чужого стола» шли комплектом, и первый фактор обеспечивал второй. Моника Бирн, та, у которой в семье цитировали латынь, получила полную стипендию в Уэллсли. Николь Дикер, романистка и онлайн-обозреватель, отец которой – профессор музыки, получила стипендию в Майами, штат Огайо.
Среди художников, у которых я брал интервью, было несколько «поздних цветков», людей, которые начали заниматься искусством, уже преодолев подростковый возраст, но даже они не были очень уж «запоздалыми» – начинали в колледже или, в крайнем случае, лет в двадцать. Только одна из респондентов, иллюстратор Лиза Конгдон, которая не брала пера в руки до тридцати двух лет, была полноценной взрослой в начале творческого пути. И хотя такие истории, как ее, вдохновляют, они настолько редки, что не просто исключительны, но даже фантастичны. Нам нравится верить, что никогда не бывает слишком поздно, но на самом деле – бывает, причем часто. Жизнь несправедлива. Заниматься искусством, как и любой физической или умственной подготовкой, лучше всего с раннего возраста. Ресурсы, которые мы отдаем детям и молодежи, через семью и школу, в подавляющем большинстве случаев определяют, кто и чем в итоге будет заниматься. А это значит, что не столько жизнь несправедлива, сколько мы сами.
* * *
В общем, ты решаешь, что хочешь быть художником. Ты заканчиваешь колледж или вообще не поступаешь, или бросаешь учебу, или получаешь степень магистра искусств, а затем переезжаешь в центр, чтобы приступить к делу. Первое, что с тобой случится, – это превращение из героя в ноль. В школе ты, конечно, был звездой – иначе тебе вообще не пришла бы в голову подобная затея, – или, по крайней мере, учителя и сверстники обращали на тебя внимание. Теперь всем по барабану, потому что ты – дерьмо. Теперь тебя сравнивают не с остальным классом,
