арендаторы», вытесняющие все, кроме крупнейших галерей – по мнению ARTnews, это «технологические стартапы с венчурным финансированием». И Челси – это только начало. «От самого Нью-Йорка, – сказал мне Ноа Фишер, – а также по всей области залива Сан-Франциско появилась новая группа людей, которые соревнуются за одно и то же промышленное пространство»: среди них не только зарождающиеся технологические фирмы, но и люди, вовлеченные в «культуру созидания», миллионеры из любителей, освоивших вторую профессию, мастера, делающие что-то для Burning Man («Горящий человек»)[38], – «субсидируемые люди, которые проникают в вены и артерии капитализма через Кремниевую долину». К ним можно добавить индустрию «марихуаны для отдыха», распространившуюся по Западному побережью и за его пределами, которая находится в постоянном поиске больших крытых помещений в непосредственной близости от городских рынков.
Сейчас многие художники ощущают, что цикл джентрификации даже на уровне района может обойтись и без них. «Все упирается в еду, в пищевые привычки, – сказала мне Лиза Соскольне. – Именно они нужны для джентрификации территории. Этот путь настолько ясен, настолько неизбежен, что любой район с приличной архитектурой или удобной веткой метро рано или поздно попадет под эти изменения. Так что художники не обязаны прокладывать путь, чтобы показать застройщикам, где находится крутой, хипстерский район. Его можно обустроить где угодно».
* * *
Люди искусства, как правило, не первые и не единственные жертвы джентрификации, и до того, как стать гонимыми, они играют роль гонителей. Обнаруживают и колонизируют (если говорить максимально точно) не просто пустые складские районы, но и влезают в существующие общины, особенно в переполненных городах наподобие Нью-Йорка. Нужно ли уточнять, что почти всегда это многонациональные сообщества. Жилье стоит дешево, потому что там живут бедняки, а бедны они из-за многих десятилетий недостаточного инвестирования и дискриминации, а ранее – и того хуже. Даже такие опустевшие места, как Детройт, легендарный рубеж с жильем за 500 долларов, осиротели по тем же причинам, а участки и дома без жителей превратились в шрамы экономического и физического насилия. Художники могут быть и бедными, но они еще и белые, и образованные, со всем социальным капиталом, который сопутствует этим фактам. Они нищие, но по своему выбору, и при этом связаны с людьми далеко не низкого достатка со всем вытекающим из этого доступом к финансовому капиталу. Теоретически белые художники могут жить бок о бок с бедными цветными, но на практике равновесие в такой ситуации весьма недолговечно. В нашей стране главная жилищная программа для художников выглядит как выселение афроамериканцев.
Сам язык джентрификации кодируется по расовому признаку. Сначала район считается «дерзким» – пока там живут афроамериканцы или латиноамериканцы. Потом он становится «стильным» с появлением белых представителей богемы. Потом, если повезет, он превращается в «живой» – когда его заполняют хипстеры и яппи. А последние переезжают туда – и деньги переезжают вместе с ними – не только потому, что там так много белых из богемы, но и потому, что там больше нет цветных. Но все в порядке, там же «все равно никто не хотел жить» – никто, на кого стоит обращать внимание, другими словами. Люди, которые там обитали, хотели быть именно тут – где был их дом, их история, территория их собственного искусства и культуры, – но это же ерунда, пусть идут «в какое-то другое место» (в какое? Да в любое). Район теперь стал «лучше», а значит, и люди там «качественнее».
С одной стороны, художникам нужно где-то жить. Они столь же ненамеренно вытесняют цветных людей, как идут к тому, чтобы их самих однажды выселили. Они могут быть чуть более обеспечены, чем другие социальные группы, но это не значит, что их можно считать состоятельными людьми. «Мы бедны, – сказала мне Кэти Белл, белая художница, которая переехала в Вест-Окленд, исторически черный район, после многих лет пребывания в Сан-Франциско. – У меня в кошельке примерно пять долларов». Джона Штраус, жилищный активист, даже сочувствовал людям, которые его вытесняли. «Люди с доходами выше среднего, с которыми я сталкиваюсь, просто пытаются выжить и содержать свои семьи, – сказал он. – Многие из них не могут позволить себе жить в хорошем районе, поэтому вынуждены присматриваться к местам более скромным». Это – «побочный продукт проблемы», сказал он, а не сама проблема. А она заключается в денежном приливе, окатывающем ту же область залива Сан-Франциско. «Джентрификация – слишком деликатное определение, – сказал он. – Речь идет о полномасштабной классовой войне».
С другой стороны, белые художники либо конкурируют за ресурсы с коллегами других рас, либо им предлагают такие опции, которые последним вообще никогда не были доступны даже в теории. Начинается финансирование, культурные учреждения проявляют интерес, New York Times быстренько объявляет о художественном возрождении – а в цветных сообществах своих собственных творческих личностей как будто бы и нет, в чем убеждены представители белого истеблишмента, поскольку не видят этих авторов и не признают их работы произведениями искусства. Ситуация становится особенно критичной, когда район, где начинается джентрификация, куда приходит все больше белых, является историческим центром черной или латиноамериканской культуры, как, например, Гарлем или Окленд. «Тон борьбы меняется, – говорит Уильям Похайда, художник и выдающийся наглец мира искусства. – Нам все сложнее пробиться. В нас все реже видят союзников [только] потому, что наши дела тоже чаще всего идут плохо». Цветные сообщества «следят, удастся ли пяти молодым студентам-художникам арендовать хотя бы дешевое коммерческое помещение в районе вроде Бойл-Хайтс» – латиноамериканском квартале к востоку от центра Лос-Анджелеса, где местные активисты оказали, по крайней мере частично, успешное согласованное сопротивление нашествию белых галеристов. Проблема больше «не заключается только в больших галереях или застройщиках».
Правильного ответа тут нет, но более-менее подходящим вариантом может считаться попытка быть «хорошим новичком», как выразилась художница Атия Джонс, недавно переехавшая в Питтсбург. Как объяснили активисты в Окленде и Детройте, это означает как минимум изучить историю места, куда вы приехали, – скажем, узнать о «черных пантерах» Окленда, о протестах в Детройте, – и осознать, что вы прибыли в сообщество, которое сформировалось в течение определенного времени, а не просто на какой-то участок земли. А еще лучше – делать работу, которая признает это сообщество. «Что я могу сделать, чтобы люди, прожившие здесь всю жизнь, обрели голос? – говорит Джонс. – Что я могу сделать как автор, чтобы их замечали?» Лучшее решение – работать солидарно с ними, чтобы противостоять инерции джентрификации. Похайда упомянул о ASAP[39], который стартовал в Нью-Йорке в 2013 году, созданном для работы с сообществом и группами арендаторов над принятием Закона о доступе к капиталу малого бизнеса и сохранении рабочих мест, который защищал бы в том числе интересы владельцев небольших арендных участков, в поддержку и художников, и местного бизнеса с его мастерскими и магазинами, на котором держатся все бедные сообщества. Джентрификация стирает историю и вытесняет людей;
