такой ситуации, когда люди ведут творческую и нетрадиционную жизнь на социальной и экономической периферии, будет слово, освященное и освещенное безграничной ностальгией и порочным восхищением, – «богема». Но здесь мы видим его истинное значение. Богема – это не столько о месте, сколько о времени. Или, точнее, о периоде, который существует благодаря особому пространству. Это ахрония, время вне времени, которое действительно существует внутри утопии, пространства вне пространства – территории, которой нет на финансовых картах, на планах разработчиков, проектировщиков, бюрократов и брокеров, территории, которую не вывели на рынок и не монетизировали.
Богемная жизнь – это установленный порядок течения времени, ставший возможным благодаря определенному закону вращения финансов – денег, заработанных за часы, а не за секунды, – и это, в свою очередь, делает возможным зафиксировать систему ценностей. Богема, как и бывшая кондитерская фабрика Хаммеля, является питательной средой для новых форм общественной организации и политической фантазии, а также свежих направлений искусства. В богемных условиях, как сказал бы Джона Штраус, культура питает само себя. Она образует свою собственную аудиторию. Художники никогда не бывают свободнее и смелее, чем когда творят друг для друга. Это то, что сделало Гринвич-Виллидж таким плодородным инкубатором для новых экспериментов. Меня давно поражал тот факт, что тремя большими группами, которые вышли из CBGB[42] в 1970-х годах, были Ramones, Talking Heads и Blondie: типовой панк-квартет, играющий три аккорда, заумные любители арт-перфоманса и танцевальный диско-ансамбль со сладкоголосой вокалисткой. У них было мало общего, за исключением той среды, которая позволяла им продвигать свое видение настолько далеко, насколько возможно. Именно из богемы выходят авангардисты, которые меняют мир, потому что не переживают за него.
Но, как сказал Хаммель, сейчас в Окленде «нельзя браться за проект, который не принесет тебе денег». Вы не можете заработать на аренду, пригласив на шоу своих друзей, сказал Штраус, потому что стоимость аренды слишком большая, а зарплата ваших приятелей слишком маленькая. И кого же тогда приглашать? Джина Голдблатт, писательница-фантастка и поэтесса, основала Liminal Gallery[43], «феминистскую и женскую» литературную площадку, которой она управляет в своем лофте, потому что в том сообществе в районе залива Сан-Франциско, которое она нашла, было слишком много белых цисгендерных мужчин («Я знаю множество женщин, которые пишут гораздо лучше этих придурков, что все время сюда лезут», – сказала она). Теперь, с ростом арендной платы, она задавалась вопросом, как бы не закрыться. «Люди, которые хотят сюда попасть, совершенно не обязательно могут помочь тебе держаться на плаву в этой среде», – сказала она. Она не возражает против того, чтобы зарабатывать деньги на яппи, но она также не хочет создавать какие-то произведения специально для них: это «своего рода искусство в приемлемой форме», которое объективирует и превращает писателей, с которыми она работает, в товар; творчество, которое не угрожает богатым белым людям, которое позволяет хипстерам сказать: «Эй, я пришел посмотреть на эту штуку». Другими словами, это то, что подается как форма развлечения, когда вот тут произведение, а вон там – зрители, но не как нечто «на самом деле выражающее опыт и общность с другими».
Но именно этот вид искусства получает финансирование и признание, волнует застройщиков, проникает в галереи, что заполняют творческие районы, попадающие под перепланировки. И в результате появляются те оживленные кварталы, которые привлекают креативный класс, из-за которого повышается стоимость аренды, что хорошо для города: не для людей, в нем живущих, потому что им, видимо, придется уехать, а для самой территории – земли, недвижимости, хозяев места. Художники могут остаться, но только в том случае, если они перепрофилируют свою продукцию, как это было раньше, на экспортный и туристический рынки, а не потребляют ее сами, как те полинезийские островитяне, которые когда-то питались своими родными продуктами, а теперь вынуждены посылать их за границу и жить на переработанных продуктах питания. Хипстеры и яппи – это, в свою очередь, туристы, неизменно ищущие необычные впечатления и навсегда уничтожающие места, где их находят.
По богеме ностальгируют так сильно, что возникает распространенное убеждение, будто ее больше не существует, не может существовать в наши дни, в нашей эпохе. Но это оптическая иллюзия, своего рода эффект Гейзенберга[44], в котором сам акт наблюдения изменяет наблюдаемое. Стоит услышать о богемном сообществе, как выясняется, что оно уже распалось. Но мне повезло наткнуться на такое место, которое не только осталось нетронутым, но даже расширяется. Я сказал бы вам, где оно находится, но не хочу, чтобы его испортили.
7
Жизненный цикл
«Я не помню, как стал художником, – сказал скульптор и фотограф Вик Мунис, – но помню, как все остальные перестали ими быть». И если смотреть на график жизненного цикла творческого человека, на карьерную кривую от юности до среднего возраста и далее, обе половинки этого резкого замечания будут иметь смысл.
Большинство людей, с которыми я общался, тоже не помнят, как становились авторами. Они просто всегда ими были. Диана Шпехлер, писательница и путешественница, сказала, что хотела писать «с самого рождения», и хотя я догадываюсь, что это не стоит понимать буквально, но по крайней мере трое моих респондентов создали свою первую «книгу» еще до школы. Один начал читать в два года, другой – писать в три. Атия Джонс, та самая художница, работающая в смешанной технике, помнит, как в семь лет строила книжные полки из картонных коробок, вдохновившись передачей о ремонте, а потом в младших классах научилась шить, чтобы делать себе одежду. Примерно в двенадцать лет Дэвид Хинохоса, кино- и телепродюсер, написал Бену Аффлеку (он каким-то образом смог связаться с ним через CAA, агентство талантов), раскритиковал «Звездные войны. Эпизод I: Скрытая угроза» (Star Wars Episode I: The Phantom Menace) на десяти страницах и отправил Джорджу Лукасу, а также переписал весь сценарий финала «Сайнфелда». Брэд Белл, который вместе с Джейн Эспенсон создал веб-сериал «Мужья», был от природы артистичным ребенком. К двенадцати годам он уже знал, что переедет в Лос-Анджелес работать на телевидении, точно так же, как знал, что он гей.
У некоторых из моих собеседников и родители принадлежали к миру искусства – мать-иллюстратор, отец-музыкант, но не у многих. Кого-то в семье просто поддерживали в творческих начинаниях и стремлениях. Однако чаще встречалось отсутствие одобрения, и даже активное порицание как дома, так и в большом мире. Несмотря на то как мы воспринимаем любовь к творчеству, особенно у детей, талантливые ребята часто сталкиваются с враждебностью и неприятием. Джули Голдштейн, мультипликатора и режиссера-экспериментатора, как-то привезли к психиатру, потому что ее родители считали ее нервной девочкой. Она не нервная, сказал им психиатр, она творческая. Что касается подростков или молодых людей, которые выражают стремление к искусству, то
