class="p">– Пойдём, – соглашается Лиза, – ни пуха нам ни пера.
Все нервные, дрожащие абитуриенты уже стянулись и застыли в актовом зале. Страх
сковывает движения, жесты, языки. Все на грани. Здесь решается жизнь, её пути, здесь
распределяются судьбы. Души людей на разрыв: трудно быть в одно время готовым и к радости
победы, и к горечи поражения. И ты это уже не выбираешь, твои чувства выбирают другие.
На низенькую сцену выходит кто-то из незнакомых преподавателей и в алфавитном порядке
зачитывает список поступивших. Когда все фамилии на букву «М» оказываются произнесёнными,
но без фамилии «Мерцалов», Роман лишь грустно, согласно и спокойно покачивает головой. Лиза
с блестящими глазами, с руками, прижатыми к груди, смотрит на него, как на уходящего. С этим
выражением и зажатым сердцем она слышит свою фамилию – Черкасова, и не знает, как это
переживать. Роман видя её лицо, ждёт хоть какую-то тень радости, но видит вдруг на лице горькую
боль – из её глаз катятся тихие слезинки. Огорчение оттого, что они оказываются мгновенно
рассортированы по разным жизненным потокам, сильнее радости удачи. Плохо, что его фамилия
по алфавиту впереди. Будь наоборот, и она хоть какое-то мгновение смогла бы полноценно пожить
счастьем своего успеха.
Чуда не происходит, результат был предсказуем заранее, и всё же из актового зала они и
впрямь выходят уже чуть другими: рядом, но будто уже не совсем вместе.
– Я очень рад за тебя, – говорит Роман, – ты это заслужила. А я поступлю на следующий год…
В общем, надо прощаться…
Они идут привычной дорогой к входу в метро, останавливаются там, где их пути должны
разойтись, только теперь это уже не пути сегодняшнего дня, а, возможно, пути их жизней. Лиза
стоит растерянно и молча.
– Ну что ж, – грустно, подавленно, уже по чужому отстранённо и даже чуть униженно произносит
Роман. – Поеду в общежитие, соберу вещички и на вокзал…
Хотя, конечно, куда ему теперь спешить? Но предложить Лизе проводить её, как обычно он не
решается. Как будто теперь уже не достоин. К тому же, вдруг не захочет она. Это будет слишком
больно.
– Есть ещё один выход, – говорит Лиза. – Пойди на кафедру и скажи, что ты член партии. Зря
ты тогда не согласился вписать в анкету свою партийность. Ты замечал среди абитуриентов одного
такого низенького, чёрненького мужчину? Говорят, у него одни тройки, даже ни одной четвёрки, как
у тебя, нет, но я только что видела его – он такой радостный. Значит, поступил. Так вот он тоже
член партии.
– Ну и флаг ему в руки! – с раздражением говорит Роман.
484
– Хорошо, хорошо, – успокаивает Лиза. – Зато ты обязательно поступишь на следующий год.
Ведь ты такой умный. Просто у тебя не было времени подготовиться. Я буду писать тебе и держать
в курсе всех дел, а когда ты поступишь, то я пропущу один курс, чтобы вместе с тобой ходить на
лекции, чтобы вообще быть рядом с тобой…
– Ты так хочешь? – растерянно спрашивает Роман, чувствуя, что его огорчения от провала, как
не бывало. – Разве ты любишь меня?
– Эти слова очень значимы для меня, – тихо отвечает она. – Можно я пока не буду их
произносить? А знаешь, – говорит она и вовсе нечто потрясающее, – сегодня нам как-то не
подходит бродить по городу. Поедем ко мне…
Роман даже отстраняется от неё – ведь это «ко мне» уже не означает их привычную балконную
площадку. Как это понять? Разве она ничуть не разочарована в нём?
Почему-то всю дорогу они едут молча.
В дверь её квартиры Роман входит с трепетом. Это позволяется ему впервые. В квартире всё
лишь самое необходимое. Мебель старая, бабушкина. Фотография бабушки в деревянной рамке
на красном комоде. Вязаные половички на полу, старые фанерные стулья. Кажется, Лиза так
любит бабушку и всё связанное с ней, что этой обстановке не дано измениться никогда.
Разговор продолжается с грустным, ностальгическим настроением. Лиза включает
электрический алюминиевый чайник с ребристыми боками, и потом они пьют чай с блескучими
сушками и мёдом. Конечно, живёт она скромно, в холодильнике только открытый уже пакет молока.
Осмотревшись на кухне, Роман вдруг почти задыхается от какого-то странного чувства, которое
жалость – не жалось, любовь – не любовь, умиление – не умиление. Вот живёт эта девочка в
своей крохотной квартирке с бабушкиной старушечьей мебелью и очень счастлива тем, что всё это
имеет. Поступила в институт, будет теперь там учиться, дорожа этим как самой большой своей
ценностью… Ну, вроде бы обычные факты, только почему её жалко-то за всё это? Что за странное
чувство? Отчего оно? Почему душу просто рвёт от желания приблизиться к этой милой девушке,
обнять и никуда не отпускать и никому не отдавать её?
Закончив с чаем, они выходят в комнату. Лиза садится на стул около стола, а Роман,
расхаживает по комнате, продолжая говорить, но, пожалуй, уже не понимая смысла разговора.
Кажется, похожее происходит и с Лизой. Их разговор какой-то поверхностный, необязательный.
Главное действие происходит не в словах, а где-то, может быть, уже в самом горячем
наэлектризованном воздухе. Это их последняя встреча перед долгим расставанием, но им не надо,
чтобы это было расставание навсегда. Нужно сделать что-то особенное, как-то прочнее спаять
себя друг с другом, чтобы создать тем самым своё будущее.
Однако это бестолковое холостое хождение по комнате никак не добавляет решимости. Но, с
другой стороны, нельзя же вот так походить, походить и сесть, сдувшись, как волейбольный мячик?
А! Будь что будет! Роман останавливается за спиной Лизы, берётся руками за спинку стула и с
сердцем, остановившимся на каком-то очередном случайном стуке, с сердцем, которое кажется
сейчас больше и горячее в несколько раз, чем всегда, касается её шеи своими дрожащими губами.
Этот лёгкий поцелуй так далёк от того, о чём они говорят, что для неё он как нечто обвалившееся
сверху. Лиза замирает, а потом медленно и как-то сосредоточенно поворачивается к нему, так что
их губы соприкасаются сами. Она тоже этого ждала. Обняв её и уже ничего не соображая, Роман
гладит голову, плечи. Лиза дрожит от волнения, но, придерживая его руки, даёт понять, что можно,
что нельзя.
– Ты умней и опытней меня, – шепчет она, – и я могу не устоять, но я прошу тебя, искренне
прошу не делать лишнего. Ты за всё отвечаешь сам.
Не раз уже в период Большого Гона слышал Роман подобные просьбы от девушек, но не
останавливался, зная, что девушка в такой момент лишь перекладывает ответственность на
