Да и работа много времени отнимает: я работаю ассистенткой в
историческом музее.
– Вот как! Чем же привлекает вас история? Для женщины ли это? Ведь почти все абитуриенты –
ребята.
– У меня это, наверное, от папы. Он у меня историк, преподавал в институте, пока у него не
начались сложности из-за каких-то его особенных взглядов на предмет. Правда, что это за
сложности, я точно не знаю. Он всегда во всём был откровенен со мной, а в этом – нет. Будто
отводил меня от чего-то. Только однажды он обмолвился, что страдает лишь от того, что считает
историю наукой, а не политикой. Вы улавливаете смысл этого различия?
– Ну… – задумчиво, произносит Роман, пытаясь вникнуть в сказанное.
– Ну конечно, – подхватывает Лиза, как будто он что-то сказал, – история должна оставаться
постоянным сводом точной научной информации, независимо от существующего политического
строя и идеологии.
Роман даже останавливается, глядя прямо ей в глаза. И это он слышит от хрупкой московской
девочки! Сам он до этой мысли ещё не дошёл, но как это близко и его собственным рассуждениям,
и тому, что излагал когда-то Иван Степанович! Тут, кстати, вообще многое сходится. Наверное, её
отец похож на его бывшего тестя. Должно быть, такой же энергичный и пытливый анти-Ленин.
– Вам эту мысль сказал отец?
– Нет, это я уж сама развила. Я же говорю, он был очень осторожен со мной в этом. Их отъезд
на Север вообще походил на бегство. Мне, кстати, интересно и это. От чего они могли убегать?
Папа всегда говорил, что все события, происходящие в мире, следует видеть в истинном свете. Но
что значит «в истинном»? В этом-то я и хочу разобраться. Я тоже хочу воспринимать жизнь на
уровне сути.
– Да-да, на уровне сути, – подхватывает Роман слова, которые кажутся ему предельным
откровением.
Квартира Лизы на одиннадцатом этаже. С лестничной площадки перед квартирой, куда они
поднимаются на лифте, можно выйти на балкон, с которого открывается город.
– Здесь внизу детский дом, – рассказывает Лиза. – Тут содержат отказников. Ну, тех от кого
отказались ещё в роддоме. Дети там совсем маленькие и все в одинаковых клетчатых пальтишках.
Когда я прохожу мимо, некоторые кричат мне: «Мама, мама…». И кто их только этому научил? Мне
неловко: ну какая я мама?! Я слышала, что многие женщины обходят это место стороной. Все
жалеют этих ребятишек, но никто не берёт. Всем нужны свои дети.
– Их просто боятся брать, – говорит Роман. – Они хоть и маленькие, но во многих из них
заложено больше тёмного, чем светлого. У нас тоже где-то есть такой дом. Мне однажды даже
хотелось съездить и посмотреть.
– Зачем? – удивляется Лиза.
– Не знаю, зачем-то хотелось… Интересно он тут расположен, этот дом. Его видят из окон всех
многоэтажек. А общежития среди этих домов есть?
– Кажется, нет. А зачем здесь общежития?
– Жаль, что нет. Не правильно наши архитекторы планируют. Такие дома надо ставить в центре
общежитий.
– Но почему? И о чём таком тёмном в детях вы говорите?
479
– Ну, вот смотри. Можно мы будем на «ты»?
– Хорошо.
– Вот смотри – каждому хочется, чтобы его в этом мире любили. Но как жить человеку, с самого
начала знающему, что никому он здесь не нужен? Как жить ему, понимая, что когда он умрёт, то
никто не только не почувствует никакой потери, а наоборот все даже вздохнут с облегчением, что
он освободил место? Какой тогда должна быть его жизнь? Ведь для человека естественно просто
жить, просто быть принятым и встреченным здесь, а не отвоёвывать в течение всей своей жизни
право на эту жизнь. Представь, какое оскорбление от самой жизни получают с момента рождения
эти, как ты говоришь, отказники. Они вначале, конечно, не понимают каких-то слов, не понимают,
например, того, как ложку правильно держать, но это оскорбление проникает в них сразу и глубоко.
Вот его-то они и несут потом, как тёмное в себе.
– Ты почему-то говоришь об этом, как о выстраданном, – задумчиво замечает Лиза. – Ты такой
умный, я бы даже сказала, опытный или, точнее даже, испытавший. Я ещё не слышала, чтобы об
этих детях говорили так. Удивительно, что такими высказываниями (ну, помнишь, ты ещё
рассказывал про мороженое) ты словно врезаешься мне в душу. Мне кажется, они так сильно
раскрывают тебя.
На балконе они стоят долго, рассказывая каждый о себе. Город, сдавшись сумеркам, уже
светится огнями. Интересно, пригласит ли она его к себе? Открытый, искренний разговор сближает
их с космической скоростью. Роман постоянно ловит себя на одном и том же желании: подойти к
ней, обнять, никуда её не отпускать и никому не отдавать. Откуда это ощущение родного, своего в
этой московской девочке? Как оно возможно здесь, в большом, далёком городе? Может быть, это
от какого-то случайного сходства с родными людьми? Однако же, в ней нет ни одной знакомой
внешней черты.
Играть с ней в отношения нельзя. О том, женат он или нет, Лиза спрашивает при первом же
удобном случае. И он честно рассказывает всё про себя, про детей, про Ирэн, Нину и Тоню. Только
бы эта исповедь не отшатнула её.
– Вот я и говорю, что ты Испытавший, – отвечает Лиза, признавая теперь своё определение как
прозвище или как второе имя.
– А тебя можно спросить? Ты не обидишься?
– Постараюсь.
– У тебя мужчины были? …Или не было? …Или мужчина?
– Да уж, вопросик… – смущается Лиза. – Но я отвечу. Никого у меня не было. Правда, был один
человек, который едва не пробудил во мне всё животное. Мы дружили с ним года два. Однажды я
даже пригласила его в гости, но когда обнаружила, какая дикая волна поднимается во мне от его
присутствия, то тут же выпроводила. Он даже не понял почему. Просто я воспитана так, что
близости без любви у меня не будет. Нет, я не считаю свою девственность каким-то особым
достоинством. Она меня даже чуть тяготит, ведь мне уже двадцать один. А я, к тому же, не
бесчувственная. Я, напротив, очень эмоциональна. Только мои эмоции обузданы. И я точно знаю,
что моим первым мужчиной будет мой муж. Недавно в одной статье я прочитала такое, что
духовность и физиология настолько связаны между собой, что сдерживая себя физиологически,
девушка тем самым тормозит себя и в духовном развитии. Иначе говоря, девушка вправе
включаться в интимные отношения сразу, как только она созревает для этого физиологически, и
что лишь в этом случае её развитие будет гармоничным, без всякой запинки.
