ещё. А
хорошо бы сегодня взять и подержать её за руку… Главный пункт, по которому он сопоставляет
толстовских героев – их любовь к Наташе Ростовой. Потому-то и писать об этом легко, в этом
литературные герои сегодня вполне понимаемы.
После сдачи работ они выходят на улицу.
– Ты на какую тему писала? – спрашивает Роман.
– Про Пьера Безухова и Андрея Болконского.
– Правда?! Я тоже. А почему?
481
– Это самые любимые мои образы во всей русской литературе.
– И что же, что ты написала?
– Ой, знаешь, – перебивает Лиза, – давай об этом в другой раз. Мне цветы надо купить. Вчера я
рассказывала тебе о бабушке. Так вот сегодня как раз годовщина её смерти. Ты не обижайся, но
сейчас я должна поехать на кладбище.
Вот и объяснение его чёрного наряда. Обижаться тут не на что, но и огорчения не скрыть.
– А мне можно с тобой?
Лиза молчит, раздумывая, словно что-то спрашивая у себя.
– А почему бы и нет? – отвечает, пожав плечами.
Ехать нужно на одно из окраинных московских кладбищ.
– Это кладбище недалеко от дома, где живёт тётя Зина, бабушкина дочь, моя тётя, – объясняет
Лиза по дороге. – Вообще-то хоронить на том кладбище уже не разрешают, но бабушка у нас была
знаменитой: партизанка и разведчица. У неё много орденов и медалей. И потому тёте удалось
выхлопотать это кладбище. Ну, и вообще ей хотелось занять место именно там.
– Как это занять?
– Так ведь теперь рядом с бабушкой можно хоронить и других родственников…
Самое потрясающее на этом кладбище – порядок. Асфальтированные дорожки, водопровод для
полива цветов, пронумерованные аллеи и ряды. Всё это кажется чем-то даже
противоестественным – настоящее поселение неживых.
– А это как понять? – спрашивает Роман, остановившись у плиты, на которой сразу шесть
фотографий, шесть имен, хотя места тут не более полутора квадратных метра. – Как они там
умещаются?
– Ты разве не знаешь? – удивляется Лиза, – Там ведь только урны с прахом. Бабушку тоже
кремировали…
Да уж, ничего не скажешь – очень компактно. Фантазия подсказывает даже такую картину:
кладбище – как уменьшенная проекция города с такими же названиями улиц, с подобьями домов-
могил, куда хоронят всех в соответствии с тем, где они жили. А впрочем, нет – так неправильно.
Умершие должны «расселяться» не согласно домам, где жили, а по своим родам и семьям.
Умерев, они становятся ближе друг к другу, чем при жизни. Тут тот же город, только в несколько
ином переложении. Этот город более духовен.
– А эти два свободных квадратика для тех, то ещё жив? – спрашивает Роман, хотя это понятно и
так. – Жутко, наверное, приходить им сюда и видеть эти свои квадратики.
– А что поделать? Всё в этом деле жутко. Но, пожалуй, самое жуткое – кремация. Как там всё
организовано и поставлено на поток! Бабушкины похороны были торжественные, и потому в
крематории дали минут десять для речей. В школе, рядом с которой жила бабушка, её именем был
назван пионерский отряд. Этих пионеров зачем-то привезли туда. Им было очень страшно.
Некоторые для смелости стояли и хихикали. А вот родным ничего говорить не полагалось. Хорошо
ещё, что дорога в крематорий была длинной, и я, сидя у гроба, успела наговориться с ней. Тётя
Зина попыталась причитать над гробом во время какой-то там минуты прощания, но у неё не
вышло. Точнее вышло, но как-то специально, фальшиво. А потом мы увидели, что гроб, как в
какую-то преисподнюю, опустился в нишу на полу. Музыка была, кажется, Бах. Бабушке это не
подходило, но ведь на всех покойников не угодишь, и поэтому музыка там одна.
– А что у вас считается днём похорон? День, когда кремируют, или когда прах привозят сюда?
– Я даже не знаю. Когда бабушку кремировали, места на кладбище ещё не было. Тётя Зина
пробила его только через четыре месяца. Лишь тогда она забрала урну из крематория и поместила
здесь. Мне она позвонила ещё через неделю и сообщила, где могила. Так что для меня
похоронами была кремация. Помню, я вернулась с неё даже какой-то просветлённой. Весь
мысленный разговор с бабушкой по дороге был для меня реальным. Я считала, что говорю с её
душой. Тогда мне показалось, что подсознательно я верю в Бога. Хотя подсознательно-то, кто в
него не верит?
– Ну что ж, – говорит Роман, пытаясь хоть как-то переварить эту информацию, – в язычестве
покойников тоже сжигали. Огонь считался священным. Люди надеялись, что он помогает перейти
на небо.
И смолкает, вспомнив родителей и огонь, который их унёс. Но с родителями всё иначе – они
ушли на небо не покойниками. И всё равно пусть им будет там сейчас легко…
В свою комнату Роман возвращается, когда его молодые товарищи уже спят. Находясь под
впечатлением сегодняшней поездки, он долго стоит у окна, глядя мимо высокого дома на ночную
Москву. Почти все окна уже потушены.
А ведь и сегодня, и даже в эти самые минуты, здесь кто-нибудь умирает. И вполне возможно,
что этот человек просит близких поднести его к окну, чтобы в последний раз взглянуть на мир, из
которого предстоит уйти. Всю свою жизнь он прожил в этом городе, и первое, что он увидел в ночь
своего рождения, были эти же ночные огни. И потом все свои дни от рождения до последней
сегодняшней ночи, куда бы он ни ехал: в гости с мамой, в ясли, в садик, в школу и больницу –
482
всюду были только люди, дома, асфальт. . Конечно, на уроках географии ему рассказывали, что на
планете есть пустыни, степи и горы, но он-то всё своё время прожил в этом пересыщенном
цивилизацией мире. И сейчас, глядя в окно, он представляет свой Земной шар сплошным кипящим
муравейником, где люди живут друг над другом, прошивая воздух самолётами, прогрызая землю
норами метро.
Раньше, описывая смерть какого-нибудь крестьянина, писатель мог сообщить, что в момент
отлёта его души и ветер притих, и цветы поникли, и дерево уронило жухлый лист. . Но что до
смерти какого-нибудь москвича городскому ветру или деревьям в парке? Отлетит человеческое
дыхание среди этого жаркого индустриального мира, и ни один разноцветный огонёк не моргнёт.
Всё вокруг так же радостно переливается, а по телевизору начинается ночной выпуск
информационной программы «Время», рассказывающей о текущих событиях в мире, которому
этот человек и раньше-то едва ли был нужен. Но человеку уже не до новостей. Там, куда он уходит
– нет новостей. Всё, человече – отжил, отработал…
Хотя, в этот момент кто-то
