по себе могло бы разрушить вашу блистательную карьеру. —Его превосходительство дон Кайетано Миранда Портокарреро-и-Диас-де-Мендоса тяжело вздохнул, как будто то, что он собирался добавить, превосходило его способность удивляться, и на самом деле так оно и было.– Но если этого было бы недостаточно, теперь вы приходите признаться, что у вас украли более двух тысяч первоклассных жемчужин, которые вы совершили глупость хранить в собственном доме, и это мне кажется уже откровенно неслыханным.
–Клянусь вам, я думал, что так будет надёжнее.
–Да, я вижу, насколько надёжно, особенно учитывая, что вы рассказали об этом своей любовнице.
–Эмилиана ничего не знала.
–Но знала её дочь, что возмутительно, поскольку это заставляет предполагать абсолютно отвратительные отношения между зрелым мужчиной и девочкой.
–Селеста больше не ребёнок, – возразил другой.– С тех пор как вы видели её в последний раз…
–Лучше ничего не говорите, дон Эрнандо! – воскликнул его собеседник, возмущённый.– Лучше ничего не говорите! Всё, что вы сделали, непростительно. И самое худшее даже не это; самое худшее то, что вы поставили под сомнение доброе имя Дома Контрактаций. Боже мой! —не смог удержаться дон Кайетано Миранда Портокарреро-и-Диас-де-Мендоса, бросив долгий взгляд на огромный портрет монсеньора Родриго де Фонсеки, украшавший строгую комнату.– Что сказал бы наш основатель, если бы увидел, как низко мы пали…? И что скажут в Севилье, когда придёт Рота и обнаружат, что мы не отправили ни одной жемчужины, которая стоит хотя бы жалкий дублон?
Ответом ему была тишина, так как дон Эрнандо Педрариас Готарредона, неспособный ответить на ни один из этих вопросов, сидел опустив голову и был настолько подавлен, что казалось, вот-вот расплачется.
–Много было наших ошибок за эти годы! – вскоре продолжил его превосходительство.– Много, к сожалению, хотя я придерживаюсь мысли, что большинство из них были совершены без злого умысла. Но то, что один из наших чиновников обвинён в работорговле и совращении несовершеннолетних, а кроме того, проявил себя глупцом и неумехой, – это верх всего. Ах, Господи, Господи! – воскликнул он, подняв глаза к небу.– Как хорошо, что ваш отец, которого я так почитал, не может больше поднять голову.
–Я здесь, чтобы ответить за свои поступки и публично принять ответственность, ваше превосходительство, – прошептал наконец дон Эрнандо Педрариас едва слышным голосом.– Что ещё я могу сделать?
–Ответственность? – процедил сквозь зубы его начальник, стараясь сохранять спокойствие.– Что мне даст ваше публичное признание ответственности? Только больше масла в огонь и увеличение масштаба скандала, при этом мы не восстановим ни свою репутацию, ни свои жемчужины.
Тот высокий и худой человек, почти аскетичного вида, как будто сошедший с полотна Эль Греко, поднялся, подошёл к окну и долго смотрел на тихую и тёмную реку, которая вскоре должна была впасть в прозрачные воды Карибского моря.
Наконец, не оборачиваясь к тому, кто по-прежнему не отрывал взгляда от носков своих сапог, он пробормотал, едва заметным движением головы указывая на массивную каменную крепость, видневшуюся вдали:
–Мой долг – заключить вас в самую глубокую темницу замка Сан-Антонио до конца жизни, и признаю, что это, безусловно, моё сокровенное желание, поскольку вы вызываете у меня только отвращение и неприязнь, – он подождал, пока тяжёлый пеликан, только что нырнувший в воду, вновь появится с крупной рыбой в клюве, посмотрел, как он комично двигает шеей, чтобы проглотить её, не уронив, и продолжил тем же тоном: – Однако мой долг – ставить интересы Дома выше всего, и в данный момент интересы Дома требуют, чтобы все знали, что этот капитан Жакаре Джек и вся его команда были быстро и строго наказаны. Поэтому я предоставлю вам отсрочку.
Он вернулся в своё кресло и устремил свой проницательный и угрожающий взгляд серых глаз на рыжеватую с проседью бороду обнадёженного дона Эрнандо Педрариаса, указывая:
–Возвращайтесь на Маргариту. Заложите всё своё имущество и за свой счёт вооружите корабль, чтобы преследовать этих мерзавцев до конца света. Если через год вы вернётесь с их головами, висящими на реи, вас простят. —Он снова понюхал щепотку табака.– В противном случае мои собственные корабли будут искать вас, чтобы вернуться с вашей головой. Понятно?
–Совершенно ясно, ваше превосходительство!
–Тогда уходите и запомните это очень хорошо! Через год с этого момента я хочу видеть головы напротив того окна, и, уверяю вас, мне будет все равно, ваши это головы или нет.
Бывший уже представитель Севильской Контрактной Палаты на острове Маргарита покинул помещение, смущенный и униженный, и отправился, двигаясь очень медленно и все время обходя реку, полторы мили, отделявшие дворец его превосходительства дон Каетано Миранды Портокарреро-и-Диаса-де-Мендосы в Кумане от порта. Он не обращал внимания на палящее солнце, пока не счел, что достаточно успокоился и готов произнести хотя бы минимально связную фразу. Тогда он вошел в уединенную таверну, где его уже несколько часов ждал верный секретарь Лаутаро Эспиноса.
–Ты останешься здесь, – приказал он, едва усевшись напротив секретаря, – и отправишь гонцов по всем портам региона, уведомив, что я заплачу столько, сколько потребуется, за лучше вооруженный корабль, который ходит по этим водам. – Он указал на него пальцем. – Сколько потребуется! И я заплачу за любую информацию, которая поможет найти "Жакаре". Мне нужно знать, какие маршруты он предпочитает, какие порты посещает или где стоит на якоре, если не находится в рейсе. – Он сделал долгий глоток из стакана, стоявшего перед секретарем, и добавил с возбуждением: – Затем начинай набирать команду, готовую на всё. Пираты, бандиты, насильники, убийцы – кого найдешь!
–Вы понимаете, что просите, сеньор? – спросил потрясенный Лаутаро, больше пораженный тоном голоса, чем словами.
–Разумеется, понимаю! – жестко ответил тот. – Я прошу тебя помочь мне спасти голову, а заодно и свою, потому что мы оба знаем, какой процент ты получал за каждого раба с Four Roses. – Он обвинил его жестом. – Мы вместе в этом деле. Либо выберемся вместе, либо утонем вместе… Понятно?
Лаутаро Эспиноса с трудом сглотнул слюну, которая отказывалась проходить по пересохшему горлу.
–Совершенно ясно, сеньор! – ответил он.
–Тогда шевелись, потому что я выезжаю сегодня же в Асунсьон. – Сеньор резко вскочил. – Трать сколько потребуется, но когда я вернусь, хочу видеть корабль в заливе Пария с двумя сотнями человек на борту. – Он громко выругался и воскликнул: – Клянусь, как меня зовут Эрнандо Педрариас, я поймаю этого проклятого шотландца и эту чертову шлюху!
Два дня спустя, едва ступив на порог своего дома на Маргарите, он поспешил в подвал, куда приказал запереть Эмилиану Матаморос. Столкнувшись с грязной, растрепанной и полупьяной женщиной, которая когда-то вызывала в нем страсть,
