Клим сказал:
— Если уж кто и оказался вчера настоящим рыцарем, так это ты.
И откровенно признался:
— Я бы ни за что не додумался, что аплодисменты могут убивать наповал.— Клим расхохотался, представив себе растерянные физиономий Шутова и его приятелей.— Нет, это у тебя получилось просто классически!..
Игорь тоже засмеялся.
— А все-таки надо им бы вложить как следует,— сказал Мишка.
Он забрел к Игорю сегодня с утра, чтобы вернуть ему кое-какие брошюры о внешней политике Франции: как-никак он был министром иностранных дел, тут одним «бонжуром» не отделаешься... Записка, которую дал прочесть ему Игорь, сразу показалась Мишке странной. И когда Бугров и Турбинин, вдоволь похохотав над Шутовым, стали перебирать, кем все-таки могли быть эти самые «поклонницы», Мишка сказал:
— А если они в брюках ходят?
— Бидо из тебя получился неплохой, а Шерлок Холмс ты неважный, — скептически заметил Игорь.
Мишка задумчиво подул в кулак:
— На вашем месте я бы прихватил еще парочку ребят.
Его осмеяли.
— Как знаете...— Мишка вздохнул, глядя в потолок, закачался в кресле.
На загадочное свидание решили отправиться втроем.
30
Когда ему в лицо ударил, ослепив, яркий свет и он ругнулся: «Бросьте дурака валять!» — и Шутов сказал: «Уберите, все равно теперь не убегут», и фонарик погас, а Клим ослеп вторично — по голосам ему почудилось, что их очень много. Но глаза быстро привыкли к темноте, и Клим прикинул, что их человек семь или восемь, то есть всего по двое на одного, по двое, плюс какая-то дробь.
— А мы и не собирались бежать,— сказал Клим.
— А вы попробуйте,— усмехнулся Шутов.
Он стоял с ним рядом, грудь в грудь, от него остро и горько разило водкой.
Но они действительно не собирались бежать, ни теперь, когда это было уже бесполезно, ни раньше, когда позади раздался стремительно нарастающий топот и еще можно было рвануть в кусты, которые шпалерами тянулись вдоль аллейки. Мишка только вымолвил со смиренным укором:
— Вот видите.
А Клим подумал, что ведь и правда, это же так просто, после вчерашнего. Как они не догадались, что Шутов решил им отомстить и устроил засаду!
И вот они стояли, окруженные орущей, гогочущей сворой, и кроме Слайковского и Тюлькина, Клим припомнил двух или трех типов, которых заметил вчера в школе, и среди них — парня с лошадиные оскалом. Он смачно матерился, ухватив Игоря за плечо. Игорь стряхнул его руку и повернулся к Шутову:
— В чем дело, джентльмены? Это вы назначили нам свидание у фонтана?
Игорь был весь в снегу: когда на них наскочили, ему дали подножку, он бултыхнулся в сугроб.
Кто-то рассмеялся. Слайковский потешаясь, выкрикнул:
— А они думали, здесь их Кирка ждет! Вот умора!
— Чернышеву не трогать, сволочь,— глухо сказал Клим и качнулся к Слайковскому.
Но Слайковский уже юркнул за чьи-то спины, а Шутов дернул Клима за рукав:
— Ша, головастик... Мы не на комсомольском собрании...
Он стоял перед Климом — в распахнутой канадской куртке с отброшенным назад капюшоном и улыбался. На расстоянии в ширину ладони Клим видел перед собой его узкое, удлиненное лицо с низким лбом, перечеркнутым косой челкой. Все тело Клима пронизала зябкая дрожь. Он сказал:
— Чего вам от нас надо?
— Поучить вас... немного... захотелось...— с расстановочкой, по слогам, процедил Шутов.—То вы других учите, а сегодня... наш черед...
Клим посмотрел на Игоря, на Мишку, который молчал, уткнув нос в воротник, и в своих очках с толстой оправой походил на унылого филина; посмотрел на обступившую их шайку — и почувствовал, что положение безнадежно, что терять уже нечего, и от этой мысли ему сделалось не страшно, а даже почти весело.
— Что ж, начинайте,— сказал он,— учите. Вас тут собралась целая академия.
— А ты не очень...— сказал Шутов.— Ты не очень радуйся, Бугров. Как бы плакать не пришлось, когда вас отсюда понесут в белых тапочках.
— Ну нет,— сказал Клим.— Этого ты напрасно боишься. Плакать мы не будем, и белые тапочки вам оставим: все-таки — обувь, товар дефицитный...
К нему сунулся вертлявый парень с накрученным вокруг шеи толстым шарфом.
— Ну Шутик,— взмолился он, приплясывая, как на горячих углях,— ну, друг ты мне или портянка? Ну, дай я ему хоть разок смажу по рылу!..
— Цыц! — крикнул Шутов.— Кто здесь председатель?
Вертлявый отскочил.
«Чего он тянет?» — подумал Клим,
Казалось, все только и ждали знака Шутова, но Шутов не спешил. Сунув руки в карманы, он отступил от Клима на шаг и уперся в него неподвижным тяжелым взглядом, как бы что-то соображая и примериваясь.
С ветки развесистого дерева — граба или молодой акации,— под которым они стояли, сорвался ком снега, упал Климу на грудь, зацепив щеку. Клим чувствовал, как на щеке, под виском, щекотно тает снежинка, ему хотелось растереть ее рукой, но он не мог шевельнуться.
Вот сейчас... Вот сейчас он ударит...— Клим напрягся и стиснул потные кулаки.
Шутов сказал, медленно выжимая слова:
— Интересно мне знать, Бугров, чего ты добиваешься?
— Чего... добиваюсь?
— Да, чего? Чего ты везде суешься, куда тебя не просят? Или ты славы ищешь?.. Героем заделаться?.. Чего ты добиваешься, Бугров?..
— Куда уж мне героем,— сказал Клим, несколько удивленный и даже польщенный вопросами Шутова, — Куда уж мне героем... А добиваюсь я, чтобы подлецов поменьше на свете было. Только и всего.
— Та-ак,— протянул Шутов, помолчав.— А ты каких же подлецов имеешь в виду?
— Да хотя бы вроде тебя,— сказал Клим.
Он услышал, как в зловещей тишине под ногами Шутова заскрипел снег.
— Ты что же, один думаешь со всеми сладить?..
— Не один.
— А кто еще с тобой — эти, что ли? — Шутов мотнул головой туда, где стояли Турбинин и Гольцман.— Втроем вы весь свет переделать на свой лад хотите?
— Нет,— сказал Клим.— Нас много.
— Много?.. Не вижу...— Шутов просыпал сквозь зубы короткий смешок.— Или я слепой, может, как ты считаешь?..
Клим промолчал. И снова подумал, что Мишка оказался прав, надо было прихватить с собой ребят, а теперь на каждого приходится двое, двое и еще какая-то дробь.
— Кончай, Шут! — зашумели вокруг. — Что с ними, до утра волынить?
— Ша, подонки,— цыкнул Шутов.— Мне, может, не с вами, а с умным человеком поговорить приятно!
И, повернувшись к Климу, снова с головы до носков ботинок окинул его насмешливым, оценивающим взглядом.
— А что, Бугров, ты хоть раз в жизни дрался?
— Нет,— сказал Клим, разворачивая грудь и выпрямляясь.— Но это неважно.
— Как же неважно,— сказал Шутов — Как же так — неважно. Ты ведь с подлецами воевать собрался?.. Или ты им лекции про мораль читать станешь, головастик?
— Лекции не лекции,— сказал Клим, — а кулаком новую душу не вставишь.
— А ты что про душу заговорил? — сказал Шутов.— Или ты в бога веришь?
— Я в человека верю, — сказал Клим.
— В человека? — сказал Шутов. —Ишь ты, головастик, слов каких нахватался...
Клим и сам почувствовал, как смешно тянуть дальше эту канитель, но не успел ответить, чтобы разом положить ей конец — его слух резанул громкий, какой-то захлебывающийся смех Шутова, неожиданно прозвучавший в оцепенелом воздухе. Его сначала поддержали несколько голосов, но потом они смолкли, а Шутов все смеялся — одиноким, безудержным, похожим на всхлипы смехом, и Клим с изумлением и испугом смотрел на его странно раскачивающуюся, хохочущую фигуру.
Новая, невероятная мысль замерцала вдруг в мозгу Клима, даже не мысль еще, а нечто вроде неясного сострадания шевельнулось в нем, в самой глубине, под камнем гнетущей ненависти к Шутову...
Но смех оборвался так же неожиданно, как и возник.
— Веселый ты человек,— сказал Шутов, распрямляясь, и Клим увидел даже в сумраке, как заблестели у него глаза. — Веселый ты человек, Бугров...
Он вразвалочку подошел к Климу и, оглянувшись на свою банду, задержался, улыбаясь, на Мишке и Игоре, а потом потянулся к Климу, снова обдав его запахом водки,— потянулся с таким видом, словно хотел по секрету шепнуть что-то ему на ухо, и крикнул, во всю силу легких:
— А вы как с Чернышевой!.. Все вместе, или в порядке очереди?..
Прошло секунды три, прежде чем Клим опомнился. Да, не умел он драться. Шутов только слегка откинулся всем корпусом назад — и Клим неуклюже болтнул рукой в пустом пространстве.
— Неплохо для начала! — с каким-то радостным азартом рассмеялся Шутов.
Он быстро присел на корточки и, коротко всхрапнув, ударил Клима теменем в живот.
Перед глазами плеснуло пронзительно-яркое пламя — и погасло. Клим очнулся уже на снегу, скрюченный тупой, охватившей все тело болью. Шутов сидел у него на груди с широкой, неподвижной, будто приклееной улыбкой, методично размахивался и хлестал его по щекам.
