И когда в газете появилась короткая заметка «В гостях у шефов» — об их выступлении на лесотарном — и в ней перечислялись фамилии участников, Клим оказался единственным, кого не обрадовала, а, наоборот, раздосадовала эта заметка.
Однажды, когда они ставили «Дядю Сэма» в большом библиотечном зале, к ним подошел Мишурин.
— Привет собратьям по искусству! — сказал он, пожимая руки ребятам, — Салют, маэстро!..— он щелкнул каблуками, широким жестом протягивая руку Бугрову.
Мишурина обступили. На этот раз артист держался совсем запросто, шутил, сыпал комплиментами, казалось, вовсе не он предрекал им еще недавно неизбежный провал. Клим заметил на его мизинце с заботливо отрощенным ногтем сверкающий перстень — слишком большой и сверкающий, чтобы не быть фальшивым.
Мишурин подхватил его под руку, потащил в сторонку.
— А вы оказались правы,— неожиданно сознался Клим,— получился балаган. И я сам во всем виноват...
Мишурин слушал его с улыбкой, потом перебил:
— Милый мой, публика глупа, ее обманывают, а она платит деньги, да еще аплодирует! Эта поговорка родилась много раньше, чем мы с вами!..
Клима покоробили его слова, но он не успел ничего возразить.
— У меня есть к вам деловое предложение... Вы мне нравитесь, юноша. У вас тут — он постучал пальцем по лбу — что-то есть... От бога! Да-да, вы не смущайтесь, я не имею привычки льстить... Так вот, я перешел в филармонию и весной уезжаю на гастроли. Мне хочется от вас получить несколько песенок в жанре Ильи Набатова... Как вы на это смотрите? Ваше имя прозвучит во многих городах, о вас услышат...
— А потом вы скажете, что публика глупа и надо всего лишь уметь ее обманывать?...
— Вы юморист! — рассмеялся Мишурин. Гладко выбритый, лощеный, он весь сиял, как его перстень,
— Я занят,— сказал Клим.
— Ах, да, еще бы! — Мишурин подмигнул,— Девушки, друзья, радости жизни... Но ведь для этого необходимы деньги. Не так ли? Моя обычная такса — сто рублей пять куплетов, но для вас... Хотите задаток?..
— Нет,— сказал Клим. Он осторожно высвободил свой локоть,— Я занят. Я пишу настоящую комедию.
— Вот как? О чем же?
— О человеческой пошлости.
— О пошлости? Милый мой юноша, но ее и так достаточно вокруг, зачем еще писать о ней?
— Именно поэтому, — сказал Клим.— Искусство должно не лгать и не развлекать. Оно должно говорить правду и раскалять совесть.
Мишурин по-птичьи наклонил голову набок и, сузив розовые, веки, задержал долгий взгляд на Климе.
— А вам не кажется, дорогой маэстро, что если вы изберете роль пророка, с вами поступят так же, как с Зощенко?
— Зощенко — клеветник и злопыхатель! — горячо возразил Клим.— Как вы можете!..
— Те-те-те...— насмешливо протянул Мишурин.— Вы еще очень мало знаете жизнь, милый юноша... Посмотрим, чему она вас научит. А пока вы все-таки напишите мне пару песенок...
— Приходите через месяц к нам на премьеру,— презрительно отрубил Клим.
2
Это был тот самый дом, который назвала Майя, когда Игорь сообщил ей, что пьеса готова и что лично им было бы удобно встретиться сегодня вечером, в семь, если для них такое время, конечно, подходит. Он известил ее об этом языком дипломатических нот — сухо, вежливо, с угнетающей корректностью, и Климу показалось, что Майя должна непременно обидеться и ответить, что «они лично» сегодня заняты, или как-нибудь еще в том же духе. Он вдруг даже почувствовал, что хочет именно такого ответа, несмотря на то, что все три недели, пока они писали свою пьесу, он думал о будущей встрече и, может быть, ради нее так торопился кончить. Ему не терпелось доказать Кире, как она была неправа, не поверив их замыслу, не терпелось вырвать хоть один-единственный восхищенный взгляд из ее глаз,— но на секунду представив себе эти синие, почти черные глаза — холодные, умные, насмешливые — он с полной отчетливостью ощутил, что ей снова что-то не понравится, и тогда вся пьеса — уже для него самого — окажется разом перечеркнутой крест-накрест.
И он ждал, что Майя скажет «нет», но после некоторого молчания — наверное, она не сразу распутала клубок придаточных предложений, из которых свил свою фразу Игорь,— в трубке раздалось: «Конечно!» — и потом: «Обязательно!»—и потом: «Знаете, где я живу? Аптечный переулок, пять, и квартира тоже пять, на втором этаже»... Игорь попытался пригласить их к себе, но Майя перебила: «Нет-нет, вы приходите, так удобнее»...
— Начинаются дамские штучки,— проворчал Игорь, вешая трубку.— «Так удобнее»... Если желают слушать, пусть сами бы и являлись... И за каким, собственно, чертом сдался нам этот Аптечный переулок?
— Вот именно,— буркнул Клим.— За каким чертом? Я и переулка такого не знаю!..
Их затея показалась ему теперь окончательно лишенной смысла. Они пока держали в секрете от ребят свою пьесу, но наверняка стоило им кликнуть клич — и отбою не будет от желающих играть в ней!
Мишка заявил, что ведь это совсем рядом — Аптечный переулок,— возле библиотеки, это во-первых, а во-вторых, раз обещали — теперь нечего крутить...
И вечером они отправились к Майе. По пути Клим напомнил, что идут они только потому, что обещали. Только поэтому. И еще потому, что им надо проконсультироваться по вопросу о женских персонажах, девчонкам-то знакомей всякие тонкости женской психологии, пусть помогут, ведь даже Лев Толстой — и тот не обходился без советов своей жены, когда писал «Анну Каренину»..
Клим так пространно заговорил о роли женщины в развитии, мировой литературы, что Игорь сказал:
— Что ты нас уговариваешь? Ведь мы уже почти пришли.
Им не стоило никакого труда отыскать дом номер пять по Аптечному переулку. Тот самый дом, где жила Майя и где сейчас находилась Кира. Если бы на нем реяли флаги или горела иллюминация, или вообще вместо дома они увидели бы дворец — Клим не удивился бы. Наоборот, самое удивительное заключалось в том, что в доме номер пять не было ничего удивительного. Он точь-в-точь напоминал своих соседей: такой же приземистый, прочно сложенный из красного кирпича, с пристройкой в виде застекленной террасы, на которой летом варили клубничное варенье, а зимой сушили белье. И как у каждого порядочного жэктовского дома, сбоку от парадного висел жестяной лист со списком жильцов. Клим даже потянулся, чтобы проверить, действительно ли среди них числилась фамилия Широковой, но сумерки, как жирные чернила, уже залили буквы, он ничего не разобрал.
Им открыла Майя, едва только Мишка дернул за проволочную ручку звонка, отворила так быстро, словно дожидалась за дверью. Клим не очень-то разбирался в туалетах, но ему сразу бросилось в глаза, что Майя принарядилась в синее платье с белым, кружевным воротничком, и вообще — вся так празднично, так торжественно выглядит, будто собирается в театр или на концерт.
— Вы уходите?..
— Нет, что вы! — она засуетилась у вешалки.— Сюда, сюда, не стесняйтесь!
— А Кира?..— вырвалось у Клима.
— И Кира здесь...
Он так долго вытирал ноги о вязаный половичок в прихожей, что Мишка, стыдливо посмотрев на свои сапоги, с которых снег стаивал прямо на чисто выскобленный пол, предостерегающе усмехнулся:
— Осторожней, дыру протрешь.
— Ничего,— сказала Майя,— я другой принесу.
И все рассмеялись так, будто были знакомы уже много лет.
Когда они вошли в комнату, небольшую, заставленную громоздкой старой мебелью, и от этого очень тесную и очень уютную, Кира сидела за столом, прикрытым бахромчатой скатертью, а сверху — газетой, и что-то писала в тетради, поглядывая в учебник с алгебраическими задачами. Еще на пороге Клим остановился и, не в силах сдержать глуповатую улыбку, сказал:
— Это мы.
— Привет,— сказала Кира сухо, как будто вместо «привет» произнесла «очень жаль».
Она захлопнула книгу и нахмурилась.
Клим растерялся. Он не ждал такого ледяного приема и почувствовал себя виноватым в чем-то. Однако сегодня глупость перла из него напролом. Прочитав заглавие «Сборник конкурсных задач по математике», он спросил снова:
— К приемным экзаменам готовитесь?
— Готовимся,— сказала Кира.— Мы ведь не гении.
Отвечала она отрывисто, небрежно роняя слова.
— Да садитесь же, садитесь,— хлопотала Майя, пытаясь замять неловкое молчание. Потом она и сама села, нервно теребя кончик толстой косы и украдкой кидая на Киру укоризненные взгляды.
Конечно, самое простое было подняться и уйти, но Климу стало жалко Майю. Она-то тут при чем, она-то ждала, готовилась, ей, наверное, интересно — все-таки сочинители, артисты. А эта сидит в каком-то коричневом старушечьем платье, валенках, да еще платок себе на плечи набросила — и делает вид, что ей помешали. И правда: синий чулок!
— Ну так вот,— сказал он официальным тоном,— у нас возникли некоторые проблемы, и в частности — женская психология. Нас интересует, как происходят объяснения в любви. Мы в этой области не специалисты и хотим, чтобы вы нам помогли.
