— Да.
— А для чего?
— Сама не знаю… чтобы жить так, как мне хочется, в зависимости от настроения.
— Настроения?
— Ты… и не понимаешь? Ведь сам ты…
— Но, Дельфина, это же совершенно разные вещи.
— Вот он вечный аргумент! Естественно, все всегда совершенно разное. И потом, зачем нам начинать спор, раз мы полностью согласны. Все получилось к лучшему.
— К лучшему… ну это как сказать.
— Ничего не понимаю.
— Да, это верно, ты угадала: я хочу вновь обрести свободу. И тем не менее я не могу не удивляться, что и ты того же захотела, — И добавил вполголоса: — Свобода, чтобы дальше жить. У меня такое чувство, будто я иду ко дну.
Эту фразу он и не подготовил в уме, но образ получился правильным: именно утопающий.
Он продолжал:
— Только не подумай, пожалуйста, что тут кто-то замешан. В моей жизни никого нет. Но среди людей равнодушных, среди незнакомцев, возможно, я постепенно вновь найду себя. А там посмотрим.
— Да… посмотрим. Возможно, наши пути пойдут параллельно. Мне тоже необходима свобода. Эти мальчики навели меня на разные мысли.
— Что-то уж слишком быстро.
— Нет, скорее, они просто сыграли роль катализатора. Такие мысли у меня были, но в скрытом состоянии. — Она не сразу заговорила снова. — Возможно, я поеду в Индию. Это будет для меня опытом, безусловно целительным опытом.
— Ты, в Индию! Одна!
Он что-то восклицал, о чем-то спрашивал. Внезапно в нем пробудился интерес к Дельфине. Как к незнакомой женщине. Но поздно; она была уже не здесь, она шла вслед за своей мечтой, она не слушала, а слышала только неясный звук его голоса. Да, почему бы ей и не поехать в Индию? Оказывается, ее осенила великолепная мысль.
В воображении она уже все распределила: жизнь там дешевая, в монастырях охотно привечают иностранцев. А что касается сыновей… Селина легко обеспечит им бытовую сторону жизни… Уже привыкла, недаром поступила к ним, когда родился старший, Даниэль. А во всем прочем мальчикам самим пора устраивать свою жизнь.
Марк приставал к ней с вопросами, нарушал ход ее мыслей.
— Потрудись объяснить…
— Я же тебе говорила: объяснять нечего…
И, осложнив все окончательно, она бросила, как бы против воли:
— Впрочем, лучше, чтобы ты все знал, у меня любовник…
Марк окаменел. Любовник! У Дельфины! То, что казалось немыслимым, вдруг обрело плоть. Вот так вот, в мгновение ока. Из-за одной фразы.
— Неправда!
Дельфина только что собиралась добавить именно это слово, но, услышав его из уст Марка, еще больше запуталась. Минуту назад она готова была все ему объяснить, но сейчас уперлась. Почему бы ей не иметь любовника? Как и любой другой женщине! Почти у всех женщин есть любовники!
— Нет, правда! — И добавила: — Он очень хороший человек.
В голове у нее уже складывался образ этого мифического любовника. Марк молчал.
— Представь, мы познакомились в метро.
— Ты никогда в метро не ездишь.
Единственное возражение, пришедшее ему на ум.
— А в тот день поехала: теперь уж и не помню почему. Ты совершенно прав, в метро я езжу редко, но для этого достаточно и раза.
— Прошу тебя без глупых шуток.
Переведя дух, Дельфина договорила:
— Мне тоже, как и тебе, необходимо найти себя, а в Париже это невозможно, потому что там сильно его влияние. Когда я с ним, у меня не хватает мужества порвать… бросить его. Я ведь еще ничего окончательно не решила. Мне требуется взять разгон. Пойми, он хочет на мне жениться. Тут есть над чем подумать.
Марк совсем опешил: какой-то мужчина хочет жениться на его жене.
А она продолжала рассказ, почти так же, как Марк, дивясь своим плавно льющимся словам, каждой фразе, за которой послушно шла следующая. Мало-помалу образ любовника приобрел живые очертания, но Дельфина то и дело подправляла его. Так под пальцами скульптора рождается из глины человеческая плоть.
Марк слушал, не перебивая, только время от времени качал головой и бормотал не так для Дельфины, как для самого себя: «У тебя любовник».
— Надо и его понять, он вдовец, но молодой еще, у него трое детей. Я ему нужна, но тем не менее я не хочу поддаваться вот так сразу. Должна решить на свободе, сообразно со своими желаниями. А не с его.
Вдруг ей припомнилось, с каким удовольствием рассказывала она своим тогда еще маленьким сыновьям разные истории, которые выдумывала тут же на ходу. И сегодня снова она испытала точно такое же удовольствие. Действовала она без всякой задней мысли. Не лукавила. Просто на нее накатил стих «сочинительства».
И она добавила вызывающим тоном:
— Он меня обожает… Но это еще не причина. И к тому же трое детей…
— У тебя тоже трое детей.
— У меня детей уже нет. Есть трое взрослых мужчин, которым тоже не терпится стать свободными. А там малыши… Я отлично понимаю, что это не так-то легко. К счастью, он довольно богат.
На последней фразе она замялась, потому что не знала — сделать его бедным или богатым, но потом решила, что богатым — интереснее. Хватит и так, чтобы растрогаться, — вдовец, трое ребятишек; необходимо добавить контрастные краски, чтобы не получился условный персонаж. Ей не пристало сходить с ума по какому-нибудь жалкому субъекту, с которым ей придется вести скромное существование. Совершенно незачем, чтобы ее жалели.
Во внезапном порыве вдохновения она добавила:
— В Париже он не живет, у него замок в Солони. В тот день, когда мы познакомились, в центре города образовались ужасные заторы, проехать было невозможно. Он бросил машину с шофером на улице Риволи, а сам спустился в метро. Он ужасно требовательный. Вообще человек нелегкий.
Последние слова были произнесены тоном восхищения.
Упавшим голосом Марк спросил:
— Он хочет на тебе жениться… следовательно, он не знает, что ты замужем.
— Знает. Конечно, знает, но ведь мы можем развестись. Ты же сам все время твердишь: надо быть свободным, значит…
— Свободным, не спорю, но… разводиться!
— А какая, в сущности, разница?
Он ответил, словно отрубил:
— О разводе не может быть и речи. Надеюсь, двадцать пять лет совместной жизни что-нибудь да стоят.
— Но ведь десять минут назад ты и думать забыл об этих двадцати пяти годах.
— Я, кажется, никогда не пренебрегал своими обязанностями. В чем же ты меня можешь упрекнуть?
— Не хлебом единым жив человек.
— У нас семья. У нас дети. Как отнесутся они к нашему разводу. Ты хоть подумала об этом?
— Они все равно скоро от нас уйдут. Так что незачем на них ссылаться. Это даже нечестно.
— Стало быть, ты уверена, Дельфина, что нас с тобой больше ничего не связывает?
Она устало бросила:
— Ни в чем я не уверена.
— А… а это длится уже давно?
Дельфина прикинула в уме:
— Около полугода.
— Около полугода! Полгода ты мне лгала. Полгода преспокойно жила двойной жизнью. И это ты, ты?
Дельфина отвернулась. Какой демон-подстрекатель подучал ее преспокойно рассказывать об этом банальном и пагубном романе? Она сама готова была поверить в свои выдумки. Да… она вполне могла бы иметь любовника, как и все прочие, как и те, которыми Марк так восхищается. Но беда в том, что всю жизнь она считала это невозможным. Но почему? Почему же? Куда завели ее ненужные добродетели? На пятом десятке ее бросают, как отслужившую свой срок вещь. А ведь существуют мужчины, которые могут даже и сейчас ее оценить! Она-то знает. Ни разу за все это время она не придавала особого значения этим ухаживаниям. А сейчас из тени выплыли силуэты тех, кто объяснялся ей в любви, тех, кто решился объясниться. Были еще и другие, робкие или женатые, ждавшие от нее первого знака. Те, что говорят: «Пускай женщины сами действуют». Но видно, она была не из таких. Дельфине требовалось, чтобы за ней ухаживали, так как без внешних и вполне определенных проявлений она не верила, что может нравиться. Никогда она не могла разобраться в этих любовных играх, и все-таки сейчас ей припомнились кое-какие шаги со стороны поклонников, взгляды, хотя она делала вид, что ничего не замечает.
И если сегодня она выдумала всю эту историю, то случайно, без определенного расчета. В этой истории был свой тайный смысл, и отныне она станет «ее личной историей». Вроде бы второй жизнью, вынесенной за рубеж первой, раз рухнула любовь, на которой держалось все ее существование.
Ей не терпелось внести кое-какие последние, завершающие штрихи в свое творение.
— А знаешь, он знатного происхождения, австрийский граф. Старинного рода.
— Австрийский граф, только настоящий ли?
В голосе Марка прозвучала печаль и насмешка.
— Я провела уик-энд у него в замке.
— В замке?
— Да, в Австрии.
— Ты и в Австрию успела съездить?
— Да в конце концов, Австрия ближе, чем Непал… И в Солони я тоже была. Ты как раз находился в отъезде.
