Даниэль с Давидом встретили родителей в аэропорту. В машине каждый без лишних слов занял то место, которое числилось за ним уже годами: Марк за рулем, Дельфина рядом с мужем, сыновья на заднем сиденье. Казалось, так ничто и не нарушило твердо установленного семейного порядка. Говорили об утомительном перелете, о часовом поясе, о приготовленном дома завтраке. Все старались сделать вид, что не замечают отсутствия Дени. Впрочем, впятером в машине, пожалуй, было бы тесновато. Словом, ничто не заедало в хорошо смазанном общественном механизме. Однако, вылезая из машины, Дельфина спросила:
— А Дени? Будет он с нами завтракать?
Но Марк сказал, как отрезал:
— Если уж ты так настаиваешь, поговорим позже, дома. — Потом с наигранно-веселым видом повернулся к сыновьям: — Ну как учеба, идет?
— Идет, — ответил Даниэль без особого энтузиазма. — Ходим на лекции.
А Давид тот даже бровью не повел.
Первое, что увидела, войдя в квартиру, Дельфина, был стол, накрытый, как для торжественных случаев. Но только на четыре персоны.
Селина хлопотала вокруг Дельфины:
— Чего я вам расскажу, мадам!
— Очень хорошо, Селина. Еще успеется.
Служанка ушла на кухню, ворча себе под нос:
— Ну чистый скандал, такое в доме делается! И Дени даже не соизволил вернуться к возвращению мсье и мадам. Все прахом пошло, уж поверьте мне.
Дельфина переоделась и в изящном домашнем платье присоединилась к мужу и сыновьям, ждавшим ее, чтобы сесть за стол. Казалось, никто не замечал золотистых бликов, игравших на камчатной скатерти. В воздухе веяло какой-то чувственной радостью, не слишком-то вязавшейся с настроением сотрапезников. И все же Дельфина была счастлива вернуться домой, быть вместе со «своими мужчинами». В них она видела себе защиту, пусть даже один не явился на перекличку.
— К столу, детки! Селина…
С общего согласия было решено поговорить о деле сразу после завтрака, потому что сейчас Селина шмыгала все время вокруг стола.
Наконец подали кофе. Тут заговорил Марк. Это был единственный способ нарушить ледяное молчание.
— А теперь, Даниэль, расскажи нам как можно подробнее об этом деле. Я имею в виду Дени.
Даниэль весьма обстоятельно сообщил о том, что было ему известно, и в конце добавил, что Дени регулярно ночует дома, на набережной Флёр, но, где питается, неизвестно. И хотя он знал о приезде родителей, он даже не подумал изменить свой распорядок дня.
Селине впервые удалось поговорить с ним нынче утром — она хотела узнать, будет ли он завтракать дома. В ответ он только плечами пожал и, отстранив ее с дороги, ушел.
Каждый выслушал рассказ Даниэля одинаково внимательно, но каждый думал при этом свою думу. Дельфина первая нарушила молчание:
— Большое тебе спасибо, милый. Ты вел себя великолепно. Впрочем, это меня ничуть не удивляет, — ласково добавила она. — Отец пойдет повидаться с мэтром Версаном, а с Дени поговорю я. Не может же вечно длиться такое положение, с каждым днем его все труднее выправить. Но уж это мое дело. — И шепнула, словно для себя одной: — Дени займусь я. — Помолчав, она заметила: — А какое все-таки счастье снова очутиться всем вместе.
— Это да, — подтвердил Даниэль, а Давид вздохнул:
— Только очень уж долго ждать пришлось.
Мальчики вскоре ушли, и Марк с Дельфиной остались вдвоем.
— Ты позвонишь Версану? Лучше встретиться с ним как можно скорее.
— Конечно.
— Как ты думаешь, все утрясется?
— Надеюсь.
Марк рассеянно отвечал на вопросы жены.
И вдруг повернулся к ней:
— Остаются еще наши личные проблемы. Как ты намерена поступить?
— Давай об этом потом. Сейчас главное — сыновья. А нашими проблемами мы займемся попозже. Может или нет твоя свобода подождать еще несколько дней?
— Моя свобода! А ты?
— Я тоже подожду.
Он робко спросил:
— Ты уходишь?
— Нет, почему это ты решил?
Она удивленно взглянула на мужа. И вдруг все поняла. «Ах, вот оно что, он решил, что я сейчас же помчусь к любовнику. Дурачок!»
И сказала сухо:
— Нет, я никуда не пойду. У меня и здесь есть дела.
Пробило полночь. Лежа в гостиной на кушетке, Дельфина ждала, ждала терпеливо, готовая ждать, сколько понадобится. Пусть целую ночь, и этим ее не напугаешь. Не будет же Дени грубить ей, как Даниэлю или как Давиду. И не оттолкнет же ее, как Селину; с ней ему хочешь не хочешь придется объясниться.
Хотя она почти не спала в самолете, она чувствовала себя на редкость спокойной, отдохнувшей, готовой к любым схваткам. Человеческое тело отлично повинуется некоей воле, если только воля эта уверена в самой себе.
Час… В сущности, время идет довольно быстро. Еще несколько минут, и она услышала, как в замке входной двери щелкнул ключ.
Дельфина сразу же включила люстру. Она не желала вносить в их будущую беседу элемент внезапности.
Дени приоткрыл дверь и тут же отступил назад.
Но Дельфина, улыбаясь, уже шла ему навстречу.
— Дени, дорогой мой…
Он сурово глядел на мать. Но уже попался в ловушку.
Дельфина ласково проговорила:
— Иди, сядь.
Произнесла она это таким естественным, таким лишенным всякой приподнятости тоном, что он подошел к ней.
— Не хочешь даже меня поцеловать…
Дени неохотно коснулся губами подставленного ему лба.
— Вернулась!
Чувствовалось, что ему очень хочется произнести эти слова насмешливо-развязным тоном.
— А разве тебя не предупредили? Мы же прислали телеграмму.
— Да, да, предупреждали…
Она весело перебила его:
— А теперь рассказывай… Как дела? Насколько я понимаю, здесь у вас в наше отсутствие получился хорошенький тарарам.
— То есть… Ты все знаешь?
— Конечно, знаю. А ты как думал?
— Ладно… Тогда спокойной ночи.
Он направился к двери.
— Не хочешь со мной поговорить?
— Мне нечего тебе сказать…
— Да не упрямься ты, дорогой ты мой мальчик…
— Я вовсе не упрямлюсь, я спать хочу. — И добавил вызывающе: — Я ведь работаю.
— Все работают.
— Нет, не все, некоторые разъезжают по всему свету и живут себе припеваючи.
— Это ты обо мне говоришь?
— Но тебе, в числе прочих. Ты не одна такая…
— Ну ладно, до завтра.
— Ты сердишься?
— Нет, скорее, хочу понять.
— Ого! Понять!
— Считаешь, что я неспособна?
— Так же, как и все прочие. Родители… да было бы тебе известно…
— Не будь расистом, совсем как отец говоришь!
— Нашла время острить!
— Присядь-ка на минуточку.
Он пожал плечами, но сел.
Наклонившись к нему. Дельфина ласково спросила:
— Тебе хотелось бы иметь машину? Поэтому, да?
Он удивленно ответил:
— Нет…
— Тогда почему же?
— Ах вот оно что, ты подумала, мне захотелось иметь машину и поэтому… нет, тут совсем другое.
— Не понимаю.
— Не в машине дело.
— Тогда в чем же?
— Это гораздо сложнее.
— Сложнее…
— Трудно объяснить. Особенно тебе. Я был в бешенстве.
— Почему в бешенстве?
— Тьт уехала… Так вот сразу… И надо сказать, при весьма странных обстоятельствах.
— Я поехала к твоему отцу. Что же тут необыкновенного?
— Правильно. Ничего. — Помолчав, он пояснил: — Ты нас бросила.
— Да, я вас бросила. Бросила троих малолеток. Подкинула на паперть! Да оставь ты! Наоборот, вы должны были бы радоваться! Наконец-то! Стали свободными. Бы мне все уши прожужжали с вашей свободой. И ты в первую очередь.
— Когда вдруг получаешь то, чего долго желал, не чувствуешь себя удовлетворенным.
— Занятное открытие. Это ты сам додумался?
— Да, вообрази, сам.
Наступило молчание, потом он сердито и с вызовом спросил:
— Видела в Катманду хиппи?
— Конечно.
— Какие они там?
— Когда я с ними говорила, я думала о вас. Пыталась вас понять.
— Нас понять! Снова здорово! Прямо мания какая-то. Да к чему нас понимать? Кто вас об этом просит?
— Ты… Во всяком случае, раньше просил.
Он ворчливо отозвался:
— Родители созданы не для того, чтобы понимать.
— Все-таки они же не круглые дураки.
— Не об этом речь.
— Тогда о чем же? Сам-то ты хоть знаешь о чем?
Он вышел, неслышно закрыв за собой дверь.
С минуту Дельфина сидела задумавшись, потом тоже поднялась.
Через несколько минут, проходя через буфетную, она увидела сына — он сидел, склонившись над полной тарелкой.
— Смотри-ка, и ты здесь?
Дени смущенно пробормотал:
— Я сегодня не обедал.
— Ну и чудесно. Ешь, мой милый.
Но ей захотелось оправдать свое появление здесь.
— Пришла за бутылкой минеральной воды.
Она нерешительно подсела к столу. Дени угрюмо жевал и, видимо, не собирался начинать разговор.
