«миникупера» достаточно, чтобы россыпь холодной воды с неба прилепила волосы к лицу и промочила уголки картонной коробки. Вокруг царит мир жидких звуков: стук по карнизам, бульканье на красноватой мощеной дорожке, поросшей сорняками, повыдергивать которые у него никогда не доходили руки. Подъездная дорожка блестит, омываемая потоками воды. К тому времени, как ему удается втиснуть чемодан и коробку на заднее сиденье, а себя – за руль, он успевает промокнуть так, что ему приходится утирать брови галстуком, чтобы хоть что-то разглядеть. «Купер» выглядит таким крошечным. Когда-то это казалось забавным, аккуратная визитная карточка «Албемарла»: большой мужчина в синем костюме выходит из маленькой синей машинки.
«Албемарл. Большое в маленьком». Они хотели сделать это своим новым слоганом, когда компания будет строить второй, третий, четвертый торговый центр. Теперь все это в прошлом. Теперь машина больше похожа на тонкую кожицу, слишком туго натянутую на его отсыревшей и раздувшейся ярости. Ублюдская машина. Ублюдская жизнь. Ублюдская жена. Верн раскачивается взад-вперед, рычит и, не найдя другого занятия для кулаков в таком крошечном пространстве, молотит ими по рулю. Кнопка сигнала залипает, и пригородное спокойствие Суонли гулко и протяжно нарушает звук автомобильного гудка. Если бы не дождь, кто-нибудь из ублюдских соседей обязательно высунулся бы из-за ограды, чтобы посмотреть, что случилось. Ему приходится покрутить руль туда-сюда, чтобы кнопка снова встала на место. Он включает передачу и уезжает.
Трафик в северном направлении шипит, колеса автобусов и грузовиков поднимают фонтаны брызг, сквозь стену дождя, корчась, вспыхивают габаритные огни. Стеклоочистители «Купера» не справляются с ручьями, бегущими по лобовому стеклу. Он горбится и вглядывается в дорогу, но все вокруг движутся с одинаково медленной скоростью, и дождь все равно не вымоет из его памяти дорогу в Бексфорд. Он бы доехал туда даже с завязанными глазами. Весь путь пролегает по трассе А20: съезд на Суонли, съезд на Сидкап, потом съезд на Элтем – плавные повороты асфальтированной дороги, посреди ничто, и указатели поворотов, всплывающие из сумрака, как неубедительные обещания.
Где-то около поворота на Сидкап он выуживает из бардачка кассету Джоан Сазерленд, исполняющей «Лючию ди Ламмермур»[36]. Однажды он видел, как она исполняет ее; давно, лет десять назад, когда выбрался из-под обломков «Гросвернор» и только начал придумывать план «Албемарла». Тогда он еще не встретил Кэт, это случится позже, когда он будет искать агентства, обслуживающие небольшие супермаркеты. И вот раздается этот божественный, парящий голос, закупоренный, выдержанный, только вот пленка уже начала стираться и заедать, умалять то, что однажды было необъятным. Но это все же лучше, чем ничего. В последний раз, когда ставил кассету, он остановил запись в конце части, где Лючию охватывает безумие, и ему надо отмотать назад всего на восемнадцать минут, и вот она, в окровавленном платье, поразительная, обезумевшая. Верн подпевает тенорам во время движения, пока никто не слышит его душераздирающей фальши, но на сопрано даже не замахивается. Просто слушает и дает даме Джоан рвать душу за него.
Когда он проезжает Элтем, начинают появляться светофоры, отбрасывая красно-желто-зеленые блики на лобовое стекло. Красные кирпичные стены и обступающие дорогу деревья затемняют серый свет, пронзающий насквозь промокший воздух. Пока он тормозит, трогается, рассекает потоки воды в тех местах, где ливневки переполнились, вокруг него смыкается знакомая матрица города. Дуплексы 30-х годов, вскинувшие треугольные брови; здания школ – старые, эдвардианские, и новые, в стиле брутализма; магазинчики на углу, где теперь торгуют чечевицей и пажитником; железнодорожные арки, занятые маленькими гаражами; платаны, сикоморы и конские каштаны, настолько мокрые, что напоминают мясистые канделябры, пускающие слюни, блокируют свет, погружая тротуары во мрак. Он снова под крылом своего Лондона. Ему в голову приходит мысль, что он, пожалуй, в последний раз проезжает по этому маршруту, а обезумевшая Лючия поет:
Un’armonia celeste, di, non ascolti?
Ah, l’inno suona di nozze!
Il rito per noi s’appresta! Oh, me felice!
Oh gioia che si sente, e non si dice!
Ну что, Верн, гармонию небес ты слышишь ли? Его лицо снова промокло, хоть машина и защищает от дождя. Но, честно говоря, он не слышит. Если задуматься – а сейчас он задумывается, то он никогда не чувствовал ничего из того, что пытается передать Джоан Сазерленд. Он хочет почувствовать, топчется на периферии этих чувств, по крайней мере, когда слушает оперу, но сам он никогда не испытывал такой любви, от которой можно было бы сойти с ума, за которую можно было умереть. Самые сильные из доступных ему эмоций связаны со злостью в ключе отчаяния или ярости. Вот им почти удавалось заставить его потерять голову, позабыть свою расчетливую осторожность. Где-то в глубине души, в надежно защищенной ячейке сердца он надеялся, что брак с Кэт пробудит в нем то, о чем поют теноры и сопрано. Но этого так и не случилось. Быть может, тех великих чувств, о которых пишут оперы, на самом деле и не существует. Быть может, это все притворство, игра, в которую все соглашаются играть. Быть может, они сродни новостям из далекой страны, которой тоже не существует. Он не знает.
И еще не знает, в более приземленном смысле, что ему делать дальше. У него нет дома, нет денег. Хотя вообще-то ни то ни другое не совсем правда. В конторе «Албемарла» у него лежит небольшая заначка. Именно поэтому ему нужно вернуться туда в последний раз. А счет, где лежит эта заначка, предусмотрительно нигде не упомянутый, пополняется арендной платой с единственной недвижимости, о которой он умолчал, когда они запускали «Албемарл». Это один из старых домов на Бексфорд-райз, чудовищная мрачная древность с изъеденными древоточцами рамами и искрящими пробками, испускающими паленый запах. Но иммигранты и студенты на лучшее и не рассчитывают, а он для них всего-навсего собиратель арендной платы. Что-то внутри, какая-то привычка к осторожности побудила его не распространяться об этом доме, держать его подальше от лап Кэт. Так что теперь ему не придется начинать все с нуля. Он не совсем банкрот, у него есть какая-никакая собственность. Если понадобится, он сможет выставить парочку студентов и заехать в дом сам, хотя он, конечно, предпочел бы гостиницу. И это все равно лучше, чем последствия развала «Гросвенор», когда у него буквально ничего не осталось и ему пришлось на полгода вернуться в дом матери.
Но вот чего у него не было, так это плана. «Гросвенор» должен был стать империей, стоящей на аренде небольших торговых помещений, но, после того как мясные и овощные лавки уничтожили
